Сто лет спустя Пириш так описывал эту землю: «Королевство Ару большое, больше, чем соседние, но оно не богато товарами и не ведет торговли. У короля много подданных и много ланчар (кораблей). На Суматре он слывет великим мастером по части пиратства. Он мавр [то есть мусульманин] и живет в глубине страны, где много рек и куда проникнуть очень трудно… В стране этой много мяса, плодов и вина, и, идя в бой, они могут выставить сто и более кораблей».

За рубежами Ару вдоль берегов Малаккского пролива тянулись дикие и низкие земли. Фэй Синь назвал эту область царством пестролицых людей (Хуамяньго), ибо здешние жители разрисовывали щеки и лоб синими треугольниками. То была земля батаков, племен Западной Суматры, впоследствии оттесненных в глубь страны.

Пройдя мимо берегов земли пестролицых, корабли вступили в воды одного из наиболее значительных при- морских княжеств Суматры — государства, которое Марко Поло (он прожил там пять месяцев) называл Самарой, Одорик Порденоне — Сомольтрой или Самудрой, Ибн Баттута — Сумутурой, а Ма Хуань и Фэй Синь — царством Сумэньдала.

По этому княжеству и весь остров получил название Суматры.

«…А царь у них сильный, богатый, — говорил Марко Поло, — рыба здесь самая лучшая в свете, пшеницы у них нет и едят рис…»

Город лежал в устье небольшой реки, впадающей в глубокую бухту; это был оплот ислама на Суматре; местные властители приняли веру пророка в конце XIII века, и с этих пор в город непрерывно стекались мусульманские купцы из Индии; они построили здесь много зданий на индийский манер и развели обширные сады.

Описания спутников Чжэн Хэ очень кратки; судя же по запискам Пириша, город этот (Пириш называет его Пасе, название это удержалось и по сию пору) был важнейшим торговым центром на Южноазиатском морском пути. Его гавань посещали купцы из Калинги (восточный берег Индостана), Бенгалии, Аравии, Ирана, Гуджарата, Сиама и Явы. Во времена Пириша бенгальцев здесь было больше, чем малайцев, а всего в городе насчитывалось не менее двадцати тысяч жителей. Правда, вряд ли такой размах транзитная торговля имела в начале XV века, но уже тогда гавань Самудры пользовалась большой известностью и в Китае и в Индии.

Мы убедимся в дальнейшем, что Чжэн Хэ отлично оценил значение этой гавани и в своем четвертом плавании, в 1415 году, предпринял в царстве Сумэньдала-Самудре ряд весьма решительных акций.

Из Самудры, следуя прежним курсом на северо-запад, корабли направлялись к гаваням западной оконечности острова. Здесь Ма Хуань и Фэй Синь описали два царства — Ламбри (Нанъболи у Ма Хуаня) и Ачин.

Ламбри было в ту пору маленьким селением, в котором насчитывалось всего тысяча семейств. В 1514 году Пириш указывал, что город Ламбри подчинен султану соседнего царства Ачин. Ламбри подробно описывал еще Чжоу Чжу-гуа; здесь, говорил он, китайские купцы закупают сандаловое дерево, слоновую кость и белый ратан, а Марко Поло сообщал, что в царстве Ламури (Ламбри), где живут идолопоклонники, много красящего дерева, камфары и всяких дорогих пряностей. Здесь же, в царстве Ламури, добавлял Марко Поло, «есть люди с немохнатыми хвостами, длиною в пядь. Их тут много, живут они в горах, а не в городах, хвост у них толстый, как собачий».

Рассказу о хвостатых людях в стране Ламбри европейцы верили даже спустя три столетия после путешествия Марко Поло, и сообщение венецианца не вызывало на Западе тех сомнений, которыми недавно была встречена весть о снежном человеке в Гималаях.

Одорик Порденоне дал о Ламбри куда более ценные сведения. Он писал, что в этой стране «вся земля находится в общем владении и нет здесь никого, кто по праву мог бы сказать, что то или иное поле мое. Однако дома у них отдельные». Это очень точное и меткое наблюдение; Порденоне в нескольких словах изложил главные особенности малайской сельской общины, подметив те черты, которые далеко не всегда были понятны европейским исследователям XIX и XX веков. В то время, когда странствовал по Суматре Порденоне, мусульман в Ламбри еще не было, но Ма Хуань подчеркивал, что все жители города Нань-боли (Ламбри) исповедуют ислам.

Правитель этой страны, говорит Ма Хуань, жил в большом доме на сваях, причем под домом помещались свиньи и козы. Жители занимались главным образом рыболовством, риса, плодов и овощей в этой земле было мало, местная же знать самое активное участие принимала в торговле.

Царство Ачин, на самой западной оконечности Суматры, располагалось в области расселения племен аче, которые так же, как и минангкабау, входят в малайскую (индонезийскую) семью. Во времена Чжэн Хэ это государство только набирало силу. Но и тогда Ачин был страной, которая славилась своими искусными мастерами-ювелирами, резчиками по кости, строителями ланчар — легких морских кораблей.

«Тот, кто издалека приходит сюда, получает барыши большие, чем в любом другом месте», — так говорилось в одном китайском трактате начала XVII века, и действительно, в Ачине власти особенно благоприятствовали чужеземным купцам.

В XVI и в первой половине XVII века Ачин стал одним из наиболее могущественных суматранских государств.

Воинственный и свободолюбивый народ аче не покорился португальским и голландским захватчикам.

В начале XVII века султан Ачина как равный с равным вел переговоры с английским королем Иаковом I и с большим искусством отстаивал интересы своей маленькой страны, у берегов которой в то время шла борьба между голландскими и португальскими колонизаторами.

Ачин был для Чжэн Хэочень важным опорным пунктом. Отсюда корабли направлялись к Цейлону, пересекая Андаманское море, и в гаванях Ачина — их было несколько, и все они находились в устьевых участках широких, но не очень длинных рек — закупался провиант. В Андаманском море нелегко было рассчитывать на пополнение корабельных запасов.

Таковы были в начале XV века страны, лежащие на китайско-индийской трассе заморских походов Чжэн Хэ. В октябре 1407 года первая экспедиция возвратилась из плавания. Успех ее был огромный, он превзошел все ожидания. Трюмы кораблей были полны заморскими товарами, и груз, который передал Чжэн Хэ на склады казны в Тайцане и Люцзягане, едва поддавался оценке. Но главное, чего добился император Чэн-цзу в итоге первого заморского похода, заключалось не в этом.

Гораздо ценнее индийского жемчуга, носорожьего рога Тьямпы и ароматических зелий Аравии были новые торговые и политические связи между Китаем и Тьямпой, Маджапахитом, Суматрой и Каликутом. Морская дорога в Индии стала столь же безопасной, как путь из Пекина в Нанкин, впервые за много веков пираты Южно-Китайского моря и Малаккского пролива утратили свою власть над морскими магистралями.

Не мудрено, что подготовка ко второй экспедиции началась немедленно после того, как корабли первой флотилии бросили якорь в китайских водах. Собственно говоря, это была даже не подготовка. Корабли нагрузили товарами и продовольствием, сменили больных и ненадежных людей и в том же октябре того же, 1407 года флотилия отправилась в плавание.

В ноябре корабли отдали якоря в устье реки Минь в Фуцзяни и, вероятно, в том же месяце или в начале декабря экспедиция вышла в открытое море.

Маршрут второго плавания почти совпадал с трассой первой экспедиции. Флотилия заходила в Тьямпу, на Яву, в гавани Суматры, на Цейлон, в малабарские порты Куилон и Кочин, и конечным пунктом этого маршрута, как и прежде, был Каликут.