Поместный Собор болезненно отреагировал на этот Декрет, расценив его как «злостное покушение на весь строй жизни православной Церкви и акт открытого против нее гонения». Верующим запрещалось участвовать в проведении в жизнь этого Декрета под страхом отлучения от Церкви. В Соборном воззвании по поводу Декрета верующие в очень неопределенных выражениях призывались встать на защиту «заветных святынь»[4]. Никаких указаний на то, что именно не устраивало церковников в Декрете в воззвании не было, однако можно было догадаться, что их особый гнев вызвали именно последние статьи декрета о юридических правах и собственности Церкви. Декрет и воззвание вызвали широкие волнения среди верующего населения страны, перераставшие иногда в столкновения со сторонниками Декрета и с властями.

Недовольство подогревалось еще и тем, что власти преступили к практическому осуществлению принципов Декрета. Еще до его официального принятия Наркомпрос издал постановление о национализации всех принадлежавших Церкви учебных заведений независимо от их характера. Национализировалось и передавалось в ведение наркомпроса все их движимое и недвижимое имущество, все их денежные фонды, ценные бумаги и проценты по ним[5]. Это постановление стало активно проводиться в жизнь. Одновременно началось закрытие «домовых» церквей при разных учреждениях и монастырей, причем в числе первых оказалась Александро-Невская Лавра в Петрограде. На местах выполнение этих распоряжений Советской власти часто сопровождалось грубыми надругательствами над религиозными святынями и оскорблениями религиозных чувств верующих. Сказывалась и общая нестабильность ситуации в стране, слабый тогда еще контроль центральной власти на местах, разгул бандитизма, появление огромного количества вооруженных и никому не подчиняющихся людей (главным образом дезертиров из развалившейся старой армии) и т. п. Часто разного рода преступные элементы выдавали себя за представителей власти и занимались откровенным грабежом, нередко прельщаясь богатствами православных храмов. Да и сами отряды Красной гвардии в тот период мало отличались от разбойничьих шаек, так как формировались они в основном из тех же вчерашних солдат. Все это давало вполне реальную почву для разговоров о «гонениях» на веру.

Отчасти из-за страха перед охватившим страну хаосом, отчасти из-за своего принципиального несогласия с решениями и действиями Советской власти Церковь предпринимает ряд решительных шагов для самозащиты от грозивших ей посягательств.

19 января 1918 года Патриарх Тихон издал послание, которое долго потом служило для власть предержавших, а также для советских историков доказательством контрреволюционности Православной Церкви. Этот документ был составлен так, что мог допускать различные толкования. Вначале по-церковному велеречиво рисовалась картина междоусобий, разбоев, и насилий, охвативших русскую землю. Говорилось весьма неопределенно о «гонениях на истину Христову». Затем Патриарх своей властью «данной от Бога» предавал анафеме виновников всех этих бедствий, не называя их. Далее, уже после анафематствованья, следовали прямые выпады против Советской власти. Гнев Патриарха вызывали отмена обязательности крещения и церковного брака, обстрел Кремля в октябре 1917-го, осквернение некоторых чтимых православными святынь, захват властями монастырей и церковных учебных заведений. Притом виновники всего этого (на сей раз речь явно шла о власть предержащих) назывались «безбожными властелинами тьмы века сего». Объявив церковные имущества «народным достоянием», власти, по мнению Тихона, даже не спросили об этом воли народа. Власть «…проявляет всюду самое разнузданное своеволие и сплошное насилие над Святою Церковью Православной». Верующие призывались встать на защиту Церкви, от пастырей требовалось организовывать из них «духовные союзы». Вместе с тем верующие призывались силе оружия противостоять «силой веры, властного всенародного вопля», а также «силой святого воодушевления». При необходимости требовалось и «пострадать за дело Христово». Иными словами речь в послании велась как бы о ненасильственном сопротивлении. Никаких прямых призывов к вооруженной борьбе в тексте послания не было[6].

И большевики, и их явные враги истолковали этот документ как анафему Советской власти. Церковь же впоследствии указывала, что анафеме подвергалась не власть, а все, кто грабил, убивал и осквернял святыни, то есть в том числе и простые бандиты, разбойничьи шайки разных «батек» и прочие преступники, под чьим бы флагом они не выступали.

Как бы то ни было, но этот документ определил отношение Церкви к новой власти по крайней мере на следующие полтора года. В течение 1918 года руководством РПЦ был издан еще ряд документов как бы разъяснявших патриаршее послание и претворявших в жизнь его идеи. Этому отчасти способствовало зверское убийство бандитами в Киеве местного митрополита Владимира 25 января 1917 года, вызвавшее бурю негодования в церковных кругах. Большевики, правда, не имели никакого отношения к этому преступлению (Киев они тогда не контролировали).

28 февраля Патриарх Тихон и Синод издали постановление, направленное против Декрета об отделении Церкви от государства. В борьбе против проведения этого Декрета в жизнь руководство РПЦ делало ставку на православных мирян. Пастырям предписывалось в меру сил поддерживать все начинания мирян для защиты Церкви. Миряне должны были организовывать свои союзы с просветительскими и благотворительными (а не религиозными) задачами и наименованиями, целью которых должна была стать защита храмов и церковного имущества от посягательств. Эти союзы могли даже в крайних случаях объявлять себя собственниками церковного имущества. На эту уловку церковные власти шли потому, что Декрет лишил собственно религиозные объединения прав на владение собственностью. Подобного рода «светские» союзы православных мирян должны были создаваться при монастырях и церковных учебных заведениях. Педагогические и родительские советы при школах должны были требовать сохранения преподавания в них Закона Божия. Богослужебные предметы, метрические книги и прочее церковное имущество следовало всемерно оберегать от «захвата». для чего советовалось даже прятать их подальше. При насильственном изъятии этих предметов общинам предписывалось составлять описи изъятого. Для защиты имуществ предписывалось ударять в набат. Регистрация рождений, браков и смерти должна была вестись в церкви в прежнем порядке. Гражданская регистрация брака верующим позволялась, но единственно законным признавался церковный брак. Произвольное заключение и расторжение гражданского брака без церковного венчания Церковь считала прелюбодеянием. Все, кто принимал участие в противоцерковной деятельности, подлежали отлучению от Церкви[7].

18 апреля Собор издал определение, согласно которому 25 января (день убийства митрополита Владимира) устанавливался как день поминовения новых мучеников и исповедников. Поддерживалась инициатива Патриарха и Синода о создании союзов (братств) православных мирян, кроме того, при Патриархе образовывался Совет приходских общин, который должен был координировать их деятельность[8]. Примерно в том же духе было написано и соборное определение от 12 сентября 1918 года. Кроме подтверждения ранее сделанных распоряжений этот документ санкционировал проведение лишившимися храмов общинами богослужений «в частном доме или ином приличествующем помещении»[9]. Так открывалась дорога для будущего «катакомбного» существования многих церковных общин.

Между тем 10 июля была принята первая конституция Советской России, которая подтверждала отделение государства и школы от церкви и признавала за гражданами свободу религиозной и антирелигиозной пропаганды (ст. 13). Вместе с тем монахи и священнослужители, как и некоторые другие категории граждан, лишались избирательного права (ст. 65).