Важнейшее орудие борьбы с Церковью большевики видели в «атеистической пропаганде». Наиболее действенное средство этой пропаганды они видели в скорейшем разоблачении «народных предрассудков» и «церковного обмана». С этой целью еще в 1918 году началась кампания по вскрытию почитаемых верующими «мощей» святых, которые по утверждениям духовенства были «нетленными». Вскрытие мощей предполагалось проводить в присутствии представителей местной власти, врачей, духовенства и верующих. При вскрытии эти комиссии иногда обнаруживали истлевшие кости, иногда — тряпичную или восковую куклу, иногда — мумифицированный труп. Причем в последнем случае иногда даже советские работники впадали в нерешительность. Однако далеко не всегда вскрытия мощей приводили к ожидаемому результату. Как свидетельствует письмо С. Мицкевича (сотрудника Московского отдела народного образования, одного из старейших революционеров) Ленину вскрытие часто порождало слухи о подлоге мощей и усиливало озлобление верующих. Тем не менее, Ленин настаивал на продолжении вскрытий[14]. «Вскрытию» подверглись, в частности, мощи Сергия Радонежского и Александра Невского. Вскрытые мощи иногда через несколько дней возвращались на прежнее место, а иногда передавались в музеи. Если в 1918–1919 годах власти при проведении этих операций еще соблюдали известную осторожность, то 29 июля 1920 года СНК РСФСР принял по предложению наркомата юстиции постановление «о ликвидации мощей во всероссийском масштабе», согласно которому все вскрытые мощи подлежали передаче в музеи или захоронению[15]. К весне 1921 года наркомюст увидел, что такой «красногвардейский» подход к делу приводит к серьезным конфликтам с местным населением. В секретном циркуляре всем губисполкомам и губпарткомам от 1 апреля 1921 года он предписал перед вскрытием обязательно проводить соответствующую агитационную кампанию и всегда учитывать местные условия. Тем не менее, предлагалось проводить операции по вскрытию «планомерно и последовательно»[16].

Вместе с тем власти продолжали закрытие монастырей. 20 апреля 1920 года по специальному распоряжению В.И. Ленина была закрыта Троице-Сергиева Лавра. Понятно, что популярности большевикам среди верующего населения эта акция не добавила.

Кампания по вскрытию мощей действительно заставила некоторых верующих отвернуться от религии, но она принесла большевикам гораздо больше проблем, чем успехов, так как часто воспринималась православными людьми как кощунство и надругательство над святынями. Никакое примирение между Церковью и властью в этих условиях становилось невозможно. Предстояли еще решительные столкновения.

Гражданская война, продразверстки и сильная засуха вызвали летом 1921 года страшный голод в Поволжье, считавшемся до того одной из житниц России. Жертвы голода исчислялись сотнями тысяч.

В августе 1921 года Патриархом был основан Всероссийских церковный комитет помощи голодающим. Он должен был действовать параллельно с аналогичной правительственной комиссией (Помгол-ом). 22 августа Тихон направил в Помгол письмо с уведомлением о создании этого комитета и с предложениями сотрудничества[17]. Вместо этого 27 августа 1921 года ВЦИК распустил церковный комитет, распорядившись передать все собранные средства правительственному Помголу. Таким образом в тот тяжелейший момент Церковь была лишена возможности заниматься самостоятельной благотворительной деятельностью. Тем не менее, 19 февраля 1922 года Тихон издал воззвание, призывавшее верующих жертвовать для помощи голодающим даже церковные украшения, не имеющие богослужебного употребления. Однако в это же время в печати велась активная пропагандистская кампания, обвинявшая Церковь в глухоте к народному бедствию. 23 февраля 1922 года ВЦИК издал Декрет об изъятии в месячный срок у групп верующих всех религий драгоценных предметов, «изъятие коих не может существенно затронуть интересы самого культа» и передаче их в Наркомфин со специальным назначением в фонд Помгола[18]. В ответ Патриарх 28 февраля выпустил специальное обращение к православным верующим, в котором подтвердил готовность Церкви помогать голодающим всеми доступными ей средствами, однако резко осудил возможные попытки изъятия священных предметов, «употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами вселенской Церкви и карается ею как святотатство: миряне — отлучением от нее, священнослужитель — низвержением из сана»[19]. Иными словами Патриарх запрещал православным участвовать в неконтролируемых Церковью актах изъятия ценностей.

Между тем акции по изъятию начались с марта месяца в некоторых городах России. Проводились они часто без всякой предварительной подготовки и нередко наталкивались на сопротивление духовенства и массы верующих. Самый драматический эпизод такого рода произошел в городе Шуе 15 марта 1922 года. Там противостояние верующих с комиссией по изъятию вылилось в рукопашные потасовки, разоружение красноармейцев и перестрелки, что повлекло за собой человеческие жертвы с обеих сторон (несколько убитых и около десятка раненых — точные цифры разнятся в разных источниках). Недовольство было подавлено, виновные (со стороны верующих) привлечены к суду, несколько человек расстреляно. Но этот эпизод привел в ярость большевистское руководство и в особенности Ленина. 19 марта он пишет членам политбюро строго секретное письмо, в котором откровенно излагает свою точку зрения на изъятие церковных ценностей. Он серьезно полагает, что шуйские события были лишь частью обширного «черносотенного» заговора с целью свержения Советской власти. Он предлагает использовать голодное время для того, чтобы дать решительный бой политическим противникам. По мнению Ленина, только в голодное время можно было обеспечить нейтралитет большинства крестьянской массы при изъятии ценностей, которое должно было проводиться «с самой бешеной и беспощадной энергией», и таким образом обеспечить победу над врагами революционной власти. Ленин считал, что расследование шуйских событий должно было завершиться не иначе как «расстрелом очень большого числа самых влиятельных и опасных черносотенцев города Шуи, а по возможности, также и не только этого города, а и Москвы и нескольких других духовных центров». Патриарха Тихона Ленин хотя и считал главой заговора, но предлагал «не трогать», а организовать за ним самое пристальное наблюдение. Вообще же по поводу всей кампании Ленин писал, что «чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать». Итак, для Ленина главные цели кампании по изъятию ценностей имеют не столько гуманный, сколько политический характер. Характерно, что во всем письме о гуманных целях предприятия (помощь голодающим) не говорится ни слова. О расходовании вырученных средств Ленин пишет, что без них «никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство, в частности, и никакое отстаивание своей позиции в Генуе, в особенности, совершенно немыслимы»[20]. Напомним, что официальная пропаганда твердила о том, что помощь Поволжью — единственная цель проводимой акции.

Между тем золото нужно было не только для Генуи. Государству требовались средства для выплаты 30 миллионов золотых рублей репараций Польше по итогам проигранной Советской Россией войны. Об этом в частности Ленину нарком финансов Л. Б. Красин[21]. 5% от изъятых ценностей по постановлению Политбюро ЦК РКП(б) отчислялось на нужды военного ведомства[22].