— Это ненадолго. Вот придут твои друзья, принесут с собой твое тело, вы соединитесь — и все наладится! — посмеивается Синьора.

— А зачем вообще надо было меня от тела отделять? — пытаюсь выведать я.

— Так тебе все и расскажи! Впрочем… — она ненадолго задумывается. — Вреда не будет. Если твоя душа побудет у меня, твои спутники будут покладистыми и милыми. Знаешь, это очень трудно — заставить человека быть милым за самое скромное вознаграждение! Обычно люди стараются не быть милыми, пока не получат того, о чем просят. Кстати, просят они того, что, по большей части, им совершенно не требуются.

— То есть люди сами не знают, чего хотят? — уточняю я.

— Конечно, не знают! — убежденно кивает Синьора Уия. — Поэтому вас нужно деликатно направлять, чтоб вы не заблудились в дебрях собственных желаний.

— Например, отнять что-нибудь важное, а потом вернуть на условиях, что ты получишь назад свое драгоценное имущество, если будешь милым…

— Правильно, правильно, — горлицей воркует Синьора.

— А чего нужно ТЕБЕ, Синьора? — напрямик спрашиваю я.

— Как что? — распахивает глаза она. — Мне нужны интервенты!

— Интервенты? Ты задумала интервенцию?

— Задумала! — хвастается Синьора. — Это очень трудно — задумать что-то такое, чего от тебя никак не ждали. Ужасная штука — сомнение в себе! И как вы, люди, с ней живете? Когда я поймала себя на том, что мне хочется обратиться за советом — хоть к кому-нибудь, хоть к самому Легбе…

— Послушай, Помба Жира, — сбрасываю маски я, — зачем тебе вся эта канитель? Ты ведь одна из самых свободных женщин на земле… была. У тебя такая власть, какой ни одна королева, ни одна богиня не обладает — власть без ответственности. И ты хочешь ее променять на глупые политические игры? Чтобы что? Сидеть на троне, принимать послов, подписывать указы, проверять надои и поступления налогов?

Синьора Уия — точнее, лоа по имени Помба Жира — надменно молчит. Не царское это дело — обсуждать издержки своей профессии с простым людом. Но простой люд имеет дурную привычку обсуждать всех и вся. А уж правителей — в первую очередь. Придется и Синьоре, и вселившемуся в нее лоа потерпеть мои домыслы.

— Я так понимаю, ты зачем-то влезла в геополитику самого дурного толка. Пытаешься присвоить себе власть над миром… Ну зачем тебе власть над миром, если ты и так ее имеешь? Над каждым из нас ты властвуешь всю жизнь.

— Это, по-твоему, власть? — вскипает Уия. — Десять минут в день! Пять минут в неделю! Три минуты в месяц! Полторы в год! А потом десятилетиями — вообще пустота! Ваши тела только и ждут, чтоб от меня отказаться, вытеснить из списка насущного в раздел «Когда-нибудь потом, если обломится»! И ведь ничего не помогает, — неожиданно успокоившись, продолжает она. — Я делаю все, чтобы присутствовать хотя бы в мыслях человека. Чтобы он поверял мной свои успехи, чтобы он думал обо мне почаще, чтобы он верил: лучшие мгновения в жизни дарю ему я, дух секса. Я делаю так, что сама вселенная всеми своими иерихонскими трубами орет человечеству в уши: секс — высшее достижение любой жизни! Чем больше, тем лучше, чем лучше, тем круче, чем круче, тем естественней… Но вы, люди, такие недоверчивые существа! Вам мало мнения вселенной, вам мало мнения большинства, вам подавай объяснения, почему каким-то чудикам меня мало. А за все лучшие моменты вашей жизни, сотворенные МНОЙ, вы возносите хвалу богам плодородия, богам любви или богам здоровья.

Понятно. Божество, которое обидели. Отняли законные кубометры фимиама, а также недодали лавровых венков и упитанных тельцов. Бог мужского пола ругался бы и ныл в кулуарах, а женщина божественного происхождения решила пойти и взять то, что ей причитается.

— Послушай… — у меня небольшой опыт в деле увещевания богинь, но разве в таком деле бывает достаточно опыта? — Люди пытаются измениться, пытаются, но не могут же они переделать себя так быстро, как тебе хочется. Это даже странно — благодарить за удачный секс нечто извне, а не пыжиться от гордости: ай да я!

— Ну хоть мне-то ты не ври, а! — ехидничает Синьора. — Если ПЕРЕД соитием можно молиться чему-то извне, то и ПОСЛЕ можно поблагодарить его же. Я ведь постоянно слышу мольбы: хоть бы показать себя обалденным сексуальным партнером, хоть бы все прошло хорошо, хоть бы не опозориться, если уж большего не дано… А ваши идиотские попытки привязать себя за член к морали? Чем дольше спишь с одной женщиной, тем лучше у тебя с ней получается, тем больше вы раскрываете ее и свое тело, тем тоньше чувствуете друг друга, ля-ля-ля! От лени это, я так скажу, от лени! Вам всегда было лень исполнять мои требования. То погода плохая, никуда идти неохота, то еще прошлую телку не забыл, то все они корыстолюбивые суки, то о душе пора подумать. И вот вы десятилетиями вылеживаетесь возле давно надоевших тел, думая больше о своих жалких долгах, чем обо мне, которая наполняет огнем ваши чресла и смыслом — вашу жизнь, потому что ни другой жизни, ни другого смысла вы, люди, не дождетесь.

— Дождемся! — рассвирепел я. — Тем более, что ты, похоже, решила сменить профессию. Стать владычицей морскою… тьфу, земною! А как станешь, так и забудешь про свою, гм, первую должность. Потому как для владыки секс — еще одна работа. Или еще одна засада, что, впрочем, одно и то же! Начнут тебя донимать заботы и фавориты — и разлетятся твои идеи насчет сексуализации вселенной белыми голубями! А человечество в полном составе перейдет на партеногенез[47]. Мы, мужики, скоро вымрем — и адью! Ты будешь слишком занята, чтобы это заметить. Полный мир счастливых амбициозных баб — вот к чему ты идешь. Счастливого пути!

— А ты, — удивленно произнесла Синьора, оглядывая меня с ног до головы, — не так примитивен, как кажешься. Будь я человеком, так бы все и вышло. Да вот только я — не человек. Я могу быть повсюду и следить за всем, оставаясь собой. Я — богиня. А мы, боги, когда завоевываем мир, меняем его, а не себя. Вот так-то! — и она насмешливо щелкает пальцами у меня перед носом.

Да. Похоже, этот мир влип.

Легба открыл нам путь — и сразу стало ясно, что задумала Синьора.

Чтобы попасть в ее город-дворец Тентакао[48], нам придется пройти сквозь воды Мертвого моря. Женщина по имени Уия живет на острове Корасон[49], другого пути к ней нет.

Мертвое море разделит нас. Мы ступим на берег Корасона в разное время. Каменная громада Гвиллиона медленно пройдет по дну. Я и Морк постараемся как можно быстрее пересечь этот крепкий рассол вплавь. Мулиартех, приняв обличье могучего морского змея, медленно и осторожно перевезет на себе Фреля и Марка. Но как бы то ни было, воды Мертвого моря заберут нашу силу, отфильтруют ее из наших тел и унесут вдаль, к скалам Корасона, перерастающим в башни Тентакао. И мы окажемся во власти врага, разобщенные и ослабевшие.

Умна Синьора Уия, она играет наверняка! Потому что на мили и мили вокруг — ни единого деревца, чтобы построить плот. А зачем нам плот?

— Мореход! — кричу я, подняв лицо к небу. — Мореход! Почему тебя никогда нет, когда ты нужен?

— Почему нет? Вот он я! — довольно ухмыляется наш спаситель и поводырь во всех здешних водах. Он стоит на палубе, держась за леер, расставив ноги в сапогах с отворотами, в пижонских таких сапогах, потому что по жаре лучше всего ходить по палубе босиком. — Прошу на борт!

И мы цепочкой скучающих пляжных мажоров всходим на борт. Последним поднимается Гвиллион, неся на могучих руках тело Марка, безжизненное и бледное, точно снятое с креста.

Ожидание пахнет адом. Нет, это море пахнет серой. Воображение тщится нарисовать то, что нас ждет. Викторианский бордель, разноцветные женские тела в зашнурованных корсетах и длинных панталончиках с оборочками? БДСМ-клуб с плетьми, ошейниками, зажимами, в маслянистом блеске черного латекса? Версальские сады с хихикающими нимфами в растрепанных куафюрах? Жалобно причитающие японские школьницы с жадными глазами? Нет во мне горячего детского азарта, чтобы предвкушать посещение этих садов. Сексуальные фантазии, оставшись без хозяина, сулят не наслаждение, а смерть. Унизительную, мучительную, грязную смерть. Ею пахло море за бортом, ею пах надвигающийся берег, окружающий мир вонял ею до самого неба.