Увы, данное лестное определение в основном исчерпывает набор высоких оценок Алексеева — фронтового деятеля Первой мировой войны. Об одном из последующих зловещих мартовских дней этой весны, уже после отречения императора, дворцовый комендант Войеков по поводу фигуры Алексеева с горечью и возмущением вспоминает: "4 марта за утренним чаем зашел с государем разговор о генерале Алексееве; я убедился, что ему и теперь удается вводить государя в заблуждение относительно искренности его чувств к царю совершенно так же, как удавалось раньше, когда Его Величество принимал за скромность генерала Алексеева его двукратный отказ от получения звания генерал-адъютанта; отказ этот Алексеев мотивировал тем, что он якобы недостоин такой царской милости, тогда как на самом деле он этим возвышал себя в глазах масонских марионеток".

Что же из себя представлял начальник штаба Ставки генерал-адъютант Михаил Васильевич Алексеев глазами людей, не входивших в его поклонники? А.Д.Бубнов, контр-адмирал, начальник морского управления Ставки: "Генерал Алексеев был бесспорно лучшим нашим знатоком военного дела и службы Генерального Штаба по оперативному руководству высшими войсковыми соединениями, что на деле и доказал в бытность свою на посту начальника штаба Юго-Западного фронта, а затем на посту Главнокомандующего Северо-Западным фронтом. Обладая совершенно исключительной трудоспособностью, он входил во все детали Верховного командования, и нередко собственноручно составлял во всех подробностях длиннейшие директивы и инструкции. Однако он не обладал даром и широтой взгляда полководцев, записавших свое имя в истории, и, к сожалению, находился в плену, как большинство офицеров Генерального Штаба, узких военных доктрин, затемнявших его кругозор и ограничивавших свободу его военного творчества… По-своему происхождению он стоял ближе к интеллигентному пролетариату, нежели к правящей дворянской бюрократии.

При генерале Алексееве неотлучно состоял и всюду его сопровождал близкий его приятель и «интимный» советник генерал Борисов. Он при генерале Алексееве играл роль вроде той, которую при кардинале Ришелье играл о. Жозеф, прозванный "серая эминенция"; так в Ставке Борисова и звали. Он также жил в управлении генерал-квартирмейстера, и генерал Алексеев советовался с ним по всем оперативным вопросам, считаясь с его мнением. В высшей степени недоступный и даже грубый в обращении, он мнил себя военным гением и мыслителем вроде знаменитого Клаузевица, что, однако отнюдь не усматривается из его более чем посредственных писаний на военные темы. По своей политической идеологии он был радикал и даже революционер. В своей молодости он примыкал к активным революционным кругам, едва не попался в руки жандармов, чем впоследствии всегда и хвалился. Вследствие этого он в душе сохранял ненависть к представителям власти и нерасположение, чтобы не сказать более, к престолу, которое зашло так далеко, что он "по принципиальным соображениям" отказывался принимать приглашения к царскому столу, к каковому по очереди приглашались все чины Ставки…

Трудно сказать, что, кроме военного дела, могло тесно связывать с ним генерала Алексеева; разве что известная общность политической идеологии и одинаковое происхождение". П.К. Кондзеровский, дежурный генерал Ставки: "Борисов… стал мне говорить, что до сих пор война велась господами в белых перчатках, а теперь начнется настоящая работа, когда к ней привлекли "кухаркиных сынов". Это наименование… он относил не только к себе… но и к генералу Алексееву…

Мне не была ясна роль при Алексееве Борисова. Иногда, отыскивая по поручению Михаила Васильевича какой-нибудь доклад или бумагу в папках, лежащих на его столе, мне случалось наталкиваться на какие-то записки Борисова, по-видимому, переданные им Михаилу Васильевичу. Все это были записки по оперативной части…"

Окончательный свет на фигуру генерала Борисова пролила жена Алексеева Анна Николаевна, написавшая в военно-политическом журнале Отдела Общества Галлиполийцев в США «Перекличка» (номер 69–70, июль-август 1957 г.) следующее: "Борисов, будучи вообще человеком очень нелюдимым и замкнутым, относился к Алексееву с исключительным доверием и благодарностью за помощь во время прохождения курса в Академии, и изредка поддерживал с Алексеевым связь письмами. Спустя несколько лет Борисова постигло большое несчастье в его личной жизни. Письма прекратились. Оказалось, Борисов был помещен в психиатрическое отделение военного госпиталя в Варшаве, откуда обратился с просьбой к Алексееву хлопотать о переводе его в Николаевский военный госпиталь в Петербурге, так как в Варшаве он был совершенно одинок. Алексееву удалось быстро исполнить эту просьбу и Борисов был переведен в Петербург. Алексеев часто навещал больного. Затем Алексееву было сообщено, что для излечения больного необходима перемена обстановки — лучше всего поместить его в семью. Пришлось решиться и взять больного к себе. Тяжело было видеть всегда у себя в доме этого мрачного, неряшливого человека, но он вскоре подружился с нашими маленькими детьми и возня с ними благотворно на нем отразилась, так что даже вскоре он мог вернуться к своему любимому занятию — изучению стратегии Наполеона…

Адм. Бубнов сообщает, что будучи в Ставке Борисов отказывался от приглашений к Царскому столу. На самом деле отказа не было, но появиться у Царского стола на первое приглашение была полная невозможность в том неряшливом виде, в каком Борисов обыкновенно себя держал. Но когда Борисов соответственно обмундировался, постригся и побрился, то с нетерпением ожидал скорохода и без пропуска занимал свое место на Высочайших завтраках".

Медвежью услугу оказала памяти покойного супруга А.Н.Алексеева, свидетельствуя о психиатрической ненормальности Борисова. Очевидно, что если такого специалиста по "изучению стратегии Наплеона" генерал Алексеев посчитал уместным сделать своей правой рукой, ввести в Ставку и приблизить к государю императору, то ни о каком уважении им царского достоинства государя Николая Александровича не может быть и речи. Тут, скорее, можно говорить о психической адекватности самого Алексеева.

Генерал А.А.Брусилов: "М.В.Алексеев человек умный, быстро схватывающий обстановку, отличный стратег. Его главный недостаток состоял в нерешительности и мягкости характера… Попал он, действительно, во время смуты в очень тяжелое положение и всеми силами старался угодить и вправо и влево. Он был генерал, по преимуществу нестроевого типа, о солдате никакого понятия не имел, ибо почти всю свою службу сидел в штабах и канцеляриях, где усердно работал и в этом отношении был очень знающим человеком — теоретиком. Когда же ему пришлось столкнуться с живой жизнью и брать на себя тяжелые решения — он сбился с толку и внес смуту и в без того уже сбитую с толку солдатскую массу".

Так выглядел генерал Алексеев с нелицеприятной точки зрения его коллег. Его же поведение в падении трона Российской империи наглядно говорит само за себя. Одними из важнейших обстоятельств, повлиявших на решение Николая II сложить с себя императорскую власть, явились как заговор основателя и лидера партии октябристов А.И.Гучкова, так и "революция генерал-адъютантов", возглавленная М.В.Алексеевым и командующим Северо-Западным фронтом генерал-адъютантом Н.В. Рузским. К этому стоит прибавить лицемерное поведение в те дни председателя Госдумы М.В. Родзянко. Адмирал, флаг-капитан императорской яхты «Штандарт» К.Д. Нилов, оставшийся верным государю, высказался тогда определенно:

— Знал же этот предатель Алексеев, зачем едет государь в Царское Село. Знали же все деятели и пособники происходящего переворота, что это будет 1 марта… Эта измена давно подготовлялась и в Ставке и в Петрограде. Думать теперь, что разными уступками можно помочь делу и спасти родину, по-моему, безумие. Давно идет явная борьба за свержение государя, огромная масонская партия захватила власть, и с ней можно только открыто бороться, а не входить в компромиссы.

Точка зрения Нилова предвосхищала Корниловский путч, рождение Белого дела, но в те революционные дни торжествовали февралисты.