Три Евангелия немного по–разному передают одну из Иисусовых притч о благодати, но я предпочитаю версию из совершенно другого источника: сообщение «Бостон Глоб» от июня 1990 года о невероятном свадебном пире.

Жених и невеста явились в дорогой бостонский отель и заказали свадебный обед. Они внимательно изучили меню, выбрали фарфоровый сервиз и серебряные столовые приборы, цветы для украшения стола. Оба явно не склонны были скромничать. В результате счет достиг тринадцати тысяч долларов. В качестве аванса молодые оставили чек на половину этой суммы и отправились домой составлять свадебные приглашения.

Когда настала пора рассылать приглашения, жених дал задний ход. «Брак — это слишком серьезное дело, — заявил он, — нужно еще подумать, прежде чем затянуть узел».

Разъяренная невеста вернулась в отель, чтобы отменить заказ. Менеджер отеля всей душой посочувствовала ей: «Со мной приключилась такая же история, лапонька», — сказала она и поведала, как ее в свое время бросил жених. Что же касается аванса, тут она ничем не могла помочь: «Вы подписали заказ. Мы можем вернуть вам всего тысячу триста долларов. Одно из двух: либо потерять почти весь аванс, либо все–таки устроить праздник. Вы уж извините».

Вроде бы сумасшедшая идея, но чем дольше покинутая невеста размышляла, тем больше ей нравилась мысль о вечеринке. А что, если устроить не свадебный пир, а торжество совсем иного рода? Десять лет назад она жила в приюте для бездомных. Потом сумела встать на ноги, у нее накопились изрядные сбережения. И она решила потратить накопленные средства на праздник для бродяг и бедняков Бостона.

И вот в июне 1990 года в дорогом бостонском отеле состоялась вечеринка, какой никогда не видывали. В качестве главного блюда подавали цыпленка без костей (в честь струсившего жениха). Приглашения были разосланы в приюты для бездомных и дома престарелых. В ту теплую летнюю ночь люди, питавшиеся остатками пиццы, отведали цыпленка «кордон блю». Облаченные в смокинг официанты разносили изысканные блюда старикам с костылями и алюминиевыми тростями. Бомжи, бродяги, наркоманы на одну ночь забыли о своей тяжкой уличной жизни и пили шампанское, вкушали шоколадный свадебный торт, до утра танцевали под живую музыку.

Девочка выросла в доме с вишневым садом в тихом пригороде Траверс–сити (штат Мичиган). Старомодные родители негативно реагировали на громкую музыку, к которой она пристрастилась, на кольцо у нее в носу и короткие юбки. Отсидев уже не в первый раз под домашним арестом, девочка кипела от злости. «Я вас ненавижу!» — прокричала она отцу, когда тот после очередной ссоры постучался в дверь ее комнаты. В ту же ночь она осуществила давно разработанный план: сбежала из дома.

Один раз в жизни она ездила на автобусе в Детройт вместе с церковной молодежью посмотреть матч «Тигров». Поскольку газеты ее городка постоянно писали о гангстерах, наркотиках и насилии, царившем в Детройте, она сообразила: там родители не станут ее искать. Решат, что она двинулась в Калифорнию или во Флориду, но никак не в Детройт.

На второй день она познакомилась в городе с мужчиной, у которого была большая машина — такого огромного автомобиля девочка еще не видела. Мужчина подвез ее, заплатил за обед и нашел для нее жилье. Он угостил ее таблетками, от которых девочке стало так хорошо, как никогда прежде. Выходит, она была права: родители лишали ее всех радостей жизни.

Веселье продолжалось месяц, два месяца, год. Хозяин большого автомобиля — девочка звала его «Босс» — научил ее кое–каким штучкам, которые нравятся мужчинам. Девочка была несовершеннолетней, а потому за нее платили вдвое. Она жила в пентхаузе, заказывала в номер все, что душе угодно. Иногда вспоминала о родных, но теперь их жизнь казалась скучной и провинциальной. Даже не верилось, что она выросла в каком–то жалком городишке.

Лишь раз, увидев свою фотографию на пакете с молоком с надписью «Кто видел этого ребенка?», девочка слегка испугалась. Однако теперь у нее были светлые волосы, а благодаря косметике и пирсингу никто не принял бы ее за ребенка. К тому же ее друзья — такие же беглецы, как она сама, а ребята в Детройте не стучат друг на друга.

Миновал год, обнаружились первые признаки болезни. Босс не пощадил девочку. «Только этого нам не хватало!» — прорычал он. В тот же день девочка оказалась на улице без гроша в кармане. Она успевала обслужить за день пару клиентов, но платили ей мало. Все деньги уходили на наркотики. Наступила зима, девочка спала на металлической решетке у входа в крупный универмаг. Вернее, не спала — девочка–подросток, одна ночью на улице Детройта не смеет сомкнуть глаз. Веки набрякли, вокруг них появились темные круги. Кашель становился все сильнее.

Однажды ночью она лежала на улице, прислушиваясь к чужим шагам. Вдруг вся ее жизнь представилась ей в ином свете. Она уже не считала себя взрослой и опытной женщиной. Она вновь стала девочкой, заблудившейся в чужом, негостеприимном городе. Девочка тихонько зашмыгала носом. В кармане пусто, в желудке — тем более. Ей нужно уколоться. Свернувшись клубком, обхватив колени руками, девочка дрожала под толстым слоем газет, которыми пыталась укрыться. Воспоминания целиком заполняли сознание: май в Траверс–сити, когда одновременно расцветают тысячи, миллионы вишневых деревьев, и золотой ретривер неугомонно носится под ними, гоняясь за теннисным мячиком.

«Боже, зачем я уехала от них! — горестно воскликнула девочка, и сердце ее сжалось от горя. — Моего пса и то кормят дома лучше, чем меня здесь!» Она снова всхлипнула и вдруг поняла: больше всего на свете она мечтает вернуться домой.

Она трижды набирала знакомый номер, трижды слушала запись на автоответчике. Первый и второй раз девочка клала трубку, не выговорив ни слова. Однако на третий раз она решилась: «Папа, мама, это я. Я подумала, может, мне приехать домой? Сяду на автобус и буду в городе завтра около полуночи. Если вы меня не встретите — что ж, поеду до канадской границы».

Автобус от Детройта до Траверс–сити тащился со всеми остановками семь часов. За это время девочка успела понять, насколько глупа ее затея. А что, если родители отлучились из города и не слышали ее сообщение? Нужно было дать им хотя бы еще день, а еще лучше — поговорить с ними лично. Даже если они дома, то, наверное, давно похоронили ее. А она не оставила им времени, чтобы справиться с потрясением.

Она терзалась сомнениями и репетировала речь, с которой собиралась обратиться к отцу. «Папа, прости меня. Я знаю, что поступила плохо. Ты ни в чем не виноват, это все я. Папочка, сможешь ли ты меня простить?!» Она повторяла эти слова вновь и вновь и чувствовала, как судорожно сжимается горло. Девочка давно разучилась извиняться.

Вечером автобус ехал с включенными фарами. Крошечные снежинки падали на асфальт, истертый тысячами шин, от дороги поднимался пар. Она и забыла, как темно тут по ночам! Олень перебежал дорогу, автобус успел притормозить. То и дело попадались рекламные щиты. И еще — столбы, отмечающие расстояние до Траверс–сити. Боже мой!

Наконец, автобус подъехал к остановке. Заскрипели тормоза, водитель объявил в похрипывающий микрофон: «Пятнадцать минут, друзья! У вас в запасе ровно четверть часа!» Четверть часа, за которые решится ее жизнь. Девочка посмотрелась напоследок в зеркальце, пригладила волосы, стерла с губ помаду. Посмотрела на пальцы в желтых табачных пятнах, соображая, обратят ли на это внимание родители — если они вообще придут.

Она вышла в здание автовокзала, не зная, что ее ждет. Множество сцен заранее представлялось ее воображению, но только не эта. Здесь, в этом бетонно–пластиковом окружении, собралось человек сорок: братья и сестры, тетушки, дядюшки, кузены с кузинами, бабушка и даже прабабушка. Все надели клоунские колпаки, как на праздник, все дудят в свистелки и сопелки, а на стене вокзала красуется плакат: «Добро пожаловать домой!»

От толпы встречающих отделяется отец. Девочка видит его сквозь слезы, повисшие на ресницах, словно капли ртути, и начинает затверженную речь: