Я развернула ответную кампанию. На каждой брошюре я толстым маркером писала имя человека, у которого ребенок гей или лесбиянка: Шер, Барбара Стрейзанд, Дик Гепхардт, Майкл Лэндон. И просовывала их под дверь ее спальни.

В конце концов, оказавшись загнанной в угол, я согласилась встретиться с ее священником. Он задал мне вопрос, как я могу так поступать с женщиной, которая вырастила меня, как будто моя сексуальная ориентация была протестом против нее лично. Он спросил, не хочу ли я пойти в монашки. Но ни разу он не спросил меня, не страшно ли мне, ни одиноко ли, не волнует ли меня мое будущее.

Возвращаясь из церкви домой, я спросила у мамы, продолжает ли она меня любить.

— Я пытаюсь, — ответила она.

И только моя первая постоянная подружка (чья собственная мать, когда она ей призналась, пожала плечами и ответила: «Думаешь, я этого не знала?») помогла мне понять, почему моя мама отреагировала совершенно по-другому.

— Ты для нее умерла, — сказала она мне. — Всему, о чем она мечтала для тебя, всему, что она для тебя придумала, не суждено случиться. Она видела тебя в загородном доме с обычным мужем, двумя-четырьмя детьми и собакой. А ты взяла и все разрушила.

Поэтому я дала своей маме время погоревать. Я никогда не выставляла напоказ своих подружек, никого из них не приводила на праздничный обед, не подписывала рождественских открыток. И не потому, что я стыдилась, а просто потому, что любила свою маму и понимала, что именно этого она от меня и хотела. Когда моя мама заболела и легла в больницу, я заботилась о ней. Мне хотелось думать, что, прежде чем морфий застил ей разум, — перед смертью, — она поняла, что моя сексуальная ориентация значит намного меньше того факта, что я хорошая дочь.

Я рассказываю вам, чтобы объяснить: я уже через это проходила и горела таким же желанием повторить это, как человек, которому необходимо пломбировать второй корневой канал. Но когда Зои просит пойти с ней к Даре, чтобы рассказать о нас, я знаю, что пойду. Потому что для меня это первое доказательство того, что — может быть! — Зои не просто примеряет на себя свой новый голубой образ, но и не собирается его сбрасывать, вернувшись к своей старой, традиционной личности.

— Нервничаешь? — спрашиваю я, когда мы стоим рядом у двери квартиры матери Зои.

— Нет. Да. Немного. — Она смотрит на меня. — У вас же хорошие отношения. Хорошие, верно?

— Твоя мать одна из самых непредубежденных женщин, каких я знаю.

— Но она считает, что знает меня как свои пять пальцев, — отвечает Зои. — Она вырастила меня одна.

— Что ж, я тоже выросла в неполной семье.

— Это совсем другое, Ванесса. Мама до сих пор звонит мне на мой день рождения в три минуты одиннадцатого, кричит и часто дышит в трубку, чтобы оживить в памяти процесс родов.

Я непонимающе смотрю на нее.

— Это просто удивительно.

Зои улыбается.

— Знаю. Она уникальная. Это и благословение, и проклятие одновременно.

Глубоко вздохнув, она звонит в дверь.

Дара открывает. В руках у нее сломанная вешалка для пальто.

— Зои! — восклицает она обрадованно. — Не знала, что вы заглянете!

Зои натянуто смеется.

— Ты понятия не имеешь…

Дара стремительно обнимает и меня тоже.

— Как дела, Ванесса?

— Отлично, — отвечаю я. — Как никогда.

Где-то позади раздается мужской голос, низкий и успокаивающий. «Почувствуйте воду. Почувствуйте, как она поднимается снизу…»

— Ой, — смущается Дара. — Сейчас выключу. Проходите. — Она бросается к стереосистеме и выключает проигрыватель, достает диск и кладет назад в пластмассовую коробку. — Это мое домашнее задание по биолокации. Вот почему у меня в руках вешалка.

— Ищешь воду?

— Да, — отвечает Дара. — Когда я обнаружу воду, палочки начнут двигаться и перекрещиваться в моих руках.

— Позволь избавить тебя от лишних хлопот, — говорит Зои. — Я стопроцентно уверена, что вода льется из крана.

— Маловеры! Чтоб ты знала, моя практичная дочь, биолокация — очень выгодное умение. Скажем, ты захочешь вложить деньги в землю. Разве тебе не интересно узнать, что скрывается в ее недрах?

— Я, скорее всего, найму компанию, которая занимается бурением артезианских скважин, — говорю я. — Но это мое личное мнение.

— Возможно, Ванесса, ты и права, но кто укажет этой компании, где именно бурить? — улыбается она мне. — Вы проголодались? У меня в холодильнике вкусный кекс к кофе. Одна из моих подопечных пытается представить себя в роли кондитера…

— Знаешь, мама, на самом деле я пришла сказать тебе одну важную новость, — говорит Зои. — По-моему, очень хорошую новость.

Дара удивленно распахивает глаза.

— Мне сегодня приснился сон. Дай сама догадаюсь… Ты возвращаешься в институт!

— Что? Нет! — отвечает Зои. — О чем ты говоришь? У меня уже есть диплом магистра!

— Но ты могла бы закончить отделение классического вокала. Ванесса, ты когда-нибудь слышала, как она поет?

— Да.

— Мама, — обрывает ее Зои, — я не вернусь в университет на отделение вокала. Меня полностью устраивает моя работа музыкального терапевта.

Дара смотрит на дочь.

— Тогда, может быть, на отделение джазового фортепиано?

— Ради бога, я не собираюсь возвращаться в университет. Я пришла сказать тебе, что я лесбиянка!

Это слово раскололо комнату пополам.

— Но, — через секунду пришла в себя Дара, — ты же была замужем!

— Знаю. Я была с Максом. Но теперь… теперь я с Ванессой.

Дара переводит взгляд на меня. В ее глазах читается боль — как будто я предала ее, выдавая себя за лучшую подругу Зои, хотя на самом деле…

— Понимаю, это несколько неожиданно… — начинаю я.

— Зои, это не ты. Я тебя знаю. Я знаю, кто ты.

— И я тоже. И если ты думаешь, что теперь я стану разъезжать на «харлее» и одеваться в кожу, то ты вообще меня не знаешь. Поверь, я удивилась не меньше тебя. Никогда не думала, что такое может произойти со мной.

Дара обхватывает руками лицо Зои и начинает плакать.

— Ты могла бы еще раз выйти замуж.

— Могла бы, но я не хочу, мама.

— А как же внуки?

— Как видишь, я не смогла родить тебе внуков даже с мужчиной, — отвечает Зои и берет маму за руку. — Я встретила человека, с которым хочу быть. Я счастлива. Неужели ты не можешь за меня порадоваться?

Мгновение Дара сидит не шелохнувшись, опустив голову. Потом убирает руку.

— Мне нужна минутка, — говорит она, берет свои «ивовые прутья» и идет в кухню.

Когда она уходит, Зои поднимает на меня полные слез глаза.

— Слишком большое потрясение даже для ее широких взглядов.

Я обнимаю Зои.

— Дай ей время. Ты сама еще до конца не привыкла к новым чувствам, а прошло уже несколько недель. Нельзя же ожидать, что она оправится от шока за пять секунд.

— Как думаешь, с ней все хорошо?

Теперь понимаете, за что я люблю Зои? Даже в критический для себя момент она беспокоится о маме.

— Пойду посмотрю, — успокаиваю я и направляюсь в кухню.

Дара стоит, опираясь о кухонный стол, сломанная вешалка лежит на гранитной столешнице.

— Может быть, это моя вина? — спрашивает она. — Наверное, мне следовало второй раз выйти замуж. Чтобы в доме был мужчина…

— Вряд ли это что-то бы изменило. Вы были отличной матерью. Именно поэтому Зои так боится, что вы откажетесь от нее.

— Откажусь от нее? Не говори глупостей. Она же сказала, что лесбиянка, а не республиканка. — Дара шумно вздыхает. — Просто… мне нужно к этому привыкнуть.

— Вы должны ей об этом сказать. Она поймет.

Дара смотрит на меня, потом кивает. Возвращается через вращающиеся двери в гостиную. Я собираюсь последовать за ней, но хочу дать Зои минутку побыть наедине с матерью. Хочу, чтобы у них было время пересмотреть и переоценить свои отношения — чего я не смогла сделать с собственной мамой, этого сальто-мортале любви, когда все встает с ног на голову, тем не менее они обе все еще удерживают равновесие.

Поэтому я решаю подслушать. Приоткрываю дверь и слышу голос Дары.