— Отличный малый, вы должны с ним познакомиться. Он транссексуал и хочет попасть в школьную футбольную команду, но пока ему еще не сделали операцию, а тренер говорит, что не может позволить себе расходы на отдельный гостиничный номер. Так что выиграем и это дело. — Анжела встает. — Я позвоню вам, скажу, что делать дальше, — обещает она. — Может быть, у вас есть вопросы?

— У меня есть один, — отвечает Зои, — но он несколько личный.

— Хочешь знать, не лесбиянка ли я?

Зои вспыхивает.

— Ну… да… Если не хочешь, можешь не отвечать.

— Я традиционной ориентации. Традиционнее не бывает. У нас с мужем трое озорников, и в доме постоянно все вверх дном.

— Но ты… — Зои замолкает. — Ты же работаешь здесь…

— Я до безумия люблю курицу «гунбао» — классическое блюдо сычуаньской кухни, но на сто процентов уверена, что во мне нет примеси восточной крови. Мне нравятся романы Тони Моррисона и фильмы Тайлера Перри, хотя я не чернокожая. — Анжела улыбается. — Я традиционной ориентации, Зои. И счастлива замужем. А работаю я здесь, потому что считаю, что и вы имеете право на счастье.

Не могу с уверенностью сказать, когда я начала убеждать себя, что у меня никогда не будет детей. Разумеется, я еще достаточно молода, но ситуация в корне меняется, если ты лесбиянка. К тому же, в отличие от людей с традиционной ориентацией, от которых ожидается, что они пойдут по проторенной дорожке, ведущей к браку и детям, однополой паре необходимо приложить серьезные усилия и вложить немало средств, чтобы завести ребенка. Лесбиянкам нужен донор спермы, геям — суррогатная мать. Или мы вынуждены погружаться в волокиту с усыновлением, где однополым парам часто дают от ворот поворот.

Я никогда не принадлежала к тем девчонкам, которые мечтают о детях и примеряют на себя роль мамочек, баюкая плюшевых медвежат. Поскольку я была единственным ребенком в семье, мне не довелось заботиться о младших братьях и сестрах. До Зои у меня уже несколько лет не было серьезных отношений. Если бы пришлось выбирать, я бы с радостью выбрала любовь без продолжения рода.

Кроме того, я убедила себя, что у меня уже есть дети. Почти шестьсот человек из средней школы Уилмингтона. Я выслушиваю их, плачу вместе с ними, уверяю их, что завтра все будет казаться не таким ужасным, как сегодня. Я не перестаю думать даже о выпускниках, общаюсь с ними в Интернете. Мне приятно узнавать, что, как я и обещала, все сложилось хорошо.

Но в последнее время я много думаю.

Что, если бы я была настоящей, а не всеобщей второй мамой между восемью утра и тремя часами дня? Что, если бы на школьный бал я пришла как зритель, а не выступала с речью? А что, если бы однажды я оказалась по другую сторону стола школьного психолога, прося за свою дочь, которая отчаянно хотела бы попасть на занятия по английскому языку, когда все классы уже укомплектованы?

До сих пор я еще никогда не чувствовала зарождающуюся внутри себя крошечную жизнь. Но могу поспорить, что это ощущение чем-то напоминает надежду. Как только почувствуешь надежду, сразу ощутишь, когда ее потеряешь.

У нас с Зои нет детей, но мы позволили себе мечтать о ребенке. И признаюсь вам: с этого момента я пропала.

Утро выдалось кошмарное. Одного старшеклассника временно исключили из школы за то, что он поломал автомат, напившись сиропа от кашля, чтобы поймать кайф. Но сейчас все спокойно. Я бы позвонила Зои, но знаю, что ей некогда. Чтобы поехать к адвокату, ей пришлось отпроситься в больнице; из-за этого она отложила урок с Люси, чтобы иметь возможность несколько часов провести в детском ожоговом отделении. Стоит май, у меня самой по горло работы, но вместо того чтобы заниматься своими прямыми обязанностями, я включаю компьютер и набираю в поисковике слово «беременность».

Щелкаю по первому же сайту.

« Срок три-четыре недели: ваш ребенок размером с маковое зернышко.

Седьмая неделя: ваш ребенок размером с ягоду черники.

Девятая неделя: ваш ребенок размером с оливку.

Девятнадцатая неделя: ваш ребенок размером с манго.

Двадцать шестая неделя: ваш ребенок размером с баклажан.

Роды: ваш ребенок размером с арбуз».

Я прижимаю руки к животу. Кажется невероятным, что он вскоре может стать кому-то домом. По крайней мере, кому-то размером с оливку. Почему все описывается на примерах овощей и фруктов? Неудивительно, что беременные женщины постоянно хотят есть.

Неожиданно в мой кабинет врывается Люси.

— Какого черта! — кричит она.

— Выбирай выражения! — отвечаю я.

Она закатывает глаза.

— Знаете, если я нахожу время, чтобы встретиться с ней, она могла бы хоть из вежливости не пропускать урок!

Я без труда понимаю, почему злится Люси: на самом деле она огорчена из-за того, что урок пришлось отложить. И что — но она скорее умрет, чем признается в этом! — ей нравятся уроки Зои.

— Я оставила записку на твоем шкафчике, — отвечаю я. — Ты не получала?

Таким образом мы в школе общаемся: оставляем на шкафчиках записки, что нужно посетить школьного психолога или педсовет, даже объявления о школьном чемпионате по хоккею на траве.

— К своему шкафчику я даже не приближаюсь. В прошлом году кто-то положил туда дохлую мышь, просто чтобы посмотреть на мою реакцию.

Чудовищно, но не удивительно. Подростки не устают изумлять меня своей изобретательностью и жестокостью.

— На этой неделе у Зои немного сдвинулось расписание, ей пришлось кое-что перенести. Она придет на следующей неделе.

Люси не спрашивает меня, откуда я это знаю. Она и понятия не имеет, что ее музыкальный терапевт — моя жена. Однако известие о том, что Зои исчезла не навсегда, похоже, примиряет ее с действительностью.

— Значит, она придет, — повторяет Люси.

Я киваю.

— А ты этого хочешь?

— Если она меня бросит, ее поступок идеально, черт побери, впишется в мою жизнь! Понадеешься на человека, а он тебя кинет.

Люси поднимает на меня глаза.

— Выбирай выражения! — произносим мы одновременно.

— Ваш урок на барабанах был очень интересным, — говорю я, вспоминая импровизированный рок-концерт в столовой.

После этого экспромта я целый час провела в кабинете директора, пытаясь объяснить пользу музыкальной терапии для склонных к суициду подростков. А потому повторная чистка кастрюль, сковородок и половников — ничтожная плата за психическое здоровье.

— Для меня раньше никто ничего подобного не делал, — признается Люси.

— Что ты имеешь в виду?

— Зои знала, что ей попадет. Но ей было плевать. Вместо того чтобы заставлять меня делать то, что я должна делать, или быть тем, кем все хотят меня видеть, она совершила настоящее безумие. Это было… — Люси запинается, пытаясь подобрать слова. — Это было чертовски смело, вот как!

— Возможно, Зои дает тебе свободу почувствовать себя самой собой.

— Возможно, вы тратите время, отведенное на музыкальную терапию, возомнив себя Фрейдом.

Я усмехаюсь.

— Тебя не проведешь.

— Ваши мысли на лбу написаны.

— Люси, не забывай, — напоминаю я, — через два месяца каникулы.

— Это вы мне говорите? Да я дни считаю!

— Что ж, если ты собираешься и летом заниматься музыкальной терапией, об этом надо побеспокоиться заранее.

Люси переводит взгляд на меня. Я вижу, что об этом она даже не думала: когда в июне закончатся уроки, закончатся все школьные занятия, включая психологические сеансы, проводимые в школе.

— Уверена, Зои согласится заниматься с тобой летом, — успокаиваю я. — А я с радостью дам вам ключи, чтобы вы могли заниматься в школе.

Она задирает подбородок.

— Посмотрим! На самом деле мне все равно.

Но она хочет, очень. Просто ей трудно признаться в этом.

— Тебе следует быть честной, Люси, — говорю я, — у тебя значительный прогресс. Во время вашего первого с Зои занятия ты не могла дождаться, когда вырвешься из этого кабинета, а посмотри на себя сейчас. Ты злишься, что она отменила занятие.