Эмили замерла, вникнув в смысл только что сказанных ею самою слов. «Места не хватит». Потом она неуклюже сползла с дивана.

— И что это я говорю?! — произнесла она в недоумении. — Я не буду спать вместе с Ником. Он потерял память, он сексуально озабочен, но это совершенно не значит, что я должна становиться в ряд с его многочисленными поклонницами. Ни за что. Только не я. Я буду получать его почту, стирать его белье. Но горизонтальное положение?.. Исключено! И неважно, женаты мы или нет.

Гизи не моргая смотрел на нее, видимо, он считал, что в его обычно уравновешенную хозяйку вселился бес.

Эмили ходила взад и вперед по комнате, отчаянно жестикулируя.

— Надо сразу дать понять это Нику. Он сам будет мне благодарен, когда к нему вернется память. Ведь в действительности он и не хочет заниматься со мной любовью. У него просто обычная реакция человека, чуть не лишившегося жизни. Примитивный инстинкт. Вот и все. Ко мне это не имеет никакого отношения. — Она взглянула в зеркало над камином и снова разрыдалась. — Я толстая. Я ношу его ребенка, и Ник не может на самом деле хотеть меня... ведь я толстая.

Минут десять она рыдала, потом двадцать минут принимала душ, потом целый час ругала себя на все лады — прежде чем к ней вернулась способность соображать. Она вспомнила, что ей надо переодеться и ехать в больницу — навестить Ника.

Расчесывая волосы, Эмили бормотала себе под нос:

— Подумаешь, толстая! Я толстая, потому что беременная. Ради такого дела можно и поправиться... Надо носить специальное платье для беременных, чтобы сразу было понятно, что у меня скоро будет ребенок.

И все-таки отражение в зеркале ничем ее не порадовало. Ник наверняка подумает, что она, вернувшись домой, плакала не переставая. Но ведь все дело в гормонах, которые так меняют лицо во второй половине беременности.

Тем не менее Эмили отправилась в больницу освеженная, прекрасно одетая и полностью владея собой. Пейдж Уэскотт встретила ее в вестибюле и предупредила:

— Память к нему еще не вернулась.

— Черт возьми! Кто-нибудь может рассказать ему всю правду. Лучше нам самим сделать это, — заявила Эмили.

— Ну да, кто это ему расскажет? Кто знает, что у тебя было искусственное оплодотворение? Или — что Ник не играет никакой роли в твоей личной жизни и что у вас фиктивный брак?

— Он мог рассказать своим друзьям...

Пейдж только хмыкнула.

— Ник — настоящий мужчина. Очень сомневаюсь, чтобы он рассказал кому-то о том, как вы зачали этого ребенка. Раз все считают, что он отец, значит, он не рассказывал подробностей. А ты сама как думаешь?

Эмили ясно представила себе смущенное лицо Ника. Хороший парень с наклонностями неандертальца. Абсолютный примитив. Вероятность того, что он мог кому-то рассказать об их визите к гинекологу, так же мала, как и его способность, например, ограбить банк.

Сама она никому не доверила правду. Слишком уж маленьким был их городок Крокетт, штат Вашингтон, и слишком уж много там было болтливых языков. После замужества она взяла фамилию Ника. Во-первых, она больше не собиралась выходить замуж, а во-вторых, решила, что так будет лучше для их ребенка.

— Ну? — настаивала Пейдж.

— Я... тоже так думаю, — неохотно согласилась Эмили. — Вот только, боюсь, не смогу вечно притворяться. Но если я буду все время отталкивать его, то вдруг это отрицательно скажется на его состоянии? А если он все вспомнит, то вполне может умереть. Очнется и подумает: «Я целовал Эмили. А ведь я знал ее восьмилетней худышкой со жвачкой за щекой».

Пейдж покачала головой.

— Вот что делают гормоны, — посетовала она. — Послушай, я, конечно, не эксперт в области амнезии, но я знаю Ника. И ты его знаешь. Он весь как на ладони. И что происходит с его памятью, сразу становится очевидным.

— Ну и что?

— А то, — терпеливо заговорила врач, — что тебе следует вести себя с ним как всегда — спорь, поддразнивай его, делай что хочешь... только ничего не объясняй. Ник ухватился за свое положение женатого человека, как утопающий хватается за соломинку. И при сложившихся обстоятельствах его трудно обвинять. Не волнуйся, он скоро все вспомнит.

— Когда это может произойти?

— Много времени не потребуется. Мне кажется, у него так называемая «выборочная амнезия». Ведь повреждений на теле было мало, так что потеря памяти вызвана, скорее всего, каким-то эмоциональным конфликтом.

Эмили непонимающе посмотрела на нее. Чтобы у Ника Карлтона был эмоциональный конфликт? Интересно.

— Пока ты для него единственный якорь, — продолжала Пейдж серьезным тоном. — Ведь вы дружите с детства. Не думаю, чтобы у него был кто-то ближе тебя. В таких случаях лечение очень простое: поместить больного в знакомую обстановку, напомнить ему о прошлой жизни — и память вернется. Из твоих слов я поняла, что в твоем доме он проводит больше времени, чем в своей квартире в городе.

— Но дело в том, что он думает, будто мы... и в самом деле женаты. Я имею в виду, Ник... он никогда раньше так меня не целовал, — покраснев, сказала Эмили.

— По тому, что я успела заметить, ему давно пора было это сделать. — Пейдж похлопала ее на прощанье по руке и удалилась на пост.

— Храни меня Бог от свах, — прошептала Эмили. Она открыла дверь в палату Ника, смущенно улыбаясь и оправляя легкий сарафан.

Ник поднялся со стула, явно радуясь ее приходу.

— Привет, Ангел. Я не думал, что ты придешь.

— Ну что ты, я бы обязательно пришла. Как твоя голова?

— Пустая, — откровенно признался он. — Точнее, в ней будто какая-то огромная стена, за которую мне никак не удается заглянуть.

— Как мне тебя жаль!

Он скривился. Черт, он ведет себя подобно медведю со сломанной лапой. А ведь это его жена. Счастье, что она у него есть. Гораздо хуже, если о тебе некому позаботиться.

— Ангел, а как насчет моих родственников? Если ты им ничего не говорила, то и не надо пока. Скоро память вернется ко мне, а значит, незачем их зря расстраивать.

У нее в глазах отразился такой испуг, что он невольно подался вперед.

— Ангел мой, что случилось?

— Ничего. Просто... у тебя нет родственников. — Ее голос дрожал, и она избегала смотреть на него.

— Неправда. У меня есть ты и ребенок. Инстинктивно Эмили прижала руку к животу. Ник подошел к ней. Старый друг из пожарной охраны прислал ему пижаму, так что он мог теперь не стесняясь ходить перед ней. Эмили задрожала, когда он обнял ее за талию и повел к кровати.

— Хочешь что-нибудь сказать? — спросил он, усаживаясь на кровати рядом с ней. — Я не жду ничего плохого, ведь ты говорила, что мы практически выросли вместе.

— Да.

Эмили разглаживала ткань сарафана. Он был хорошенький и очень женственный, открывал ее красивые гладкие плечи. Живот скрадывали складки, впрочем, Ник не имел ничего против ее округлившегося живота. Будущий ребенок позволял ему ощущать себя живым, полным сил. Настоящим мужчиной.

Он взял ее руки в свои, а потом прижал их к ее животу.

— Итак?

— Мы выросли здесь, в Крокетте, — прошептала Эмили, все еще не поднимая головы. — Твои родители умерли, и ты воспитывался у приемных родителей рядом с нашим домом.

— А твоя семья?..

— У меня есть родители, братья и сестры. — Она искоса посмотрела на него. — Ты очень дружил с моим старшим братом. Практически ты жил вместе с нами.

— А что касается моих приемных родителей — мы были близки? Я навещал их потом? — Видя, что Эмили не отвечает, он поцеловал ее в шею. — Не надо щадить меня, Ангел. Я должен знать правду.

— Они неплохо к тебе относились, — прошептала Эмили. — Ты был накормлен, обут и одет.

И это все. Нику не требовалось продолжения, он уже обо всем догадался сам. Любовь и ласку в детстве он получал только от Эмили и ее семьи. Неудивительно, что впоследствии он влюбился в Эмили.

— Мы никогда не говорили с тобой об этом, — сказала она, наконец подняв голову. — Тебе не нравится разговаривать о подобных вещах.