Калиостро и Серафине предоставили комнаты в Митавском дворце [43], строительство которого по проекту знаменитого архитектора Растрелли начал покойный отец тогдашнего герцога Эрнст Иоганн Бирон, фаворит российской императрицы Анны Иоанновны. Трехсот, а может и более, комнат великолепного барочного дворца вполне хватало и герцогу, и его придворным, и высоким гостям. Впоследствии дворец станет пристанищем для многих французских аристократов, бежавших из своей страны во время революции. Пока же приезжий маг устроил в одной из отведенных ему комнат небольшую алхимическую лабораторию, а так как по дороге кое-что из его личного оборудования разбилось и пришло в негодность, местные алхимики охотно предоставили магистру собственное оснащение — в надежде поприсутствовать, так сказать, на мастер-классе. Но первые недели магистр ничего не делал, не демонстрировал, а лишь рассуждал на излюбленные темы: египетские пирамиды, мистерии Исиды и Осириса, стихийные духи, нумерология, каббала, гематрия… отделение тонкого от грубого, соединение сил верхних и нижних, прозрение вещей твердых и извлечение вещей тонких… Как напишет впоследствии Элиза, «с каким искусством умел Калиостро пользоваться случаями, заводить людские ожидания и, питая надеждою души их, властвовать над ними!» ²Иногда, увлекшись, граф начинал пересыпать свою речь и вовсе не понятными словами, слыша которые, Серафина невольно заливалась краской, надеясь, что под толстым слоем белил никто этого не заметит. Ибо за годы, проведенные с Джузеппе, она узнала множество площадных ругательств на его родном диалекте; к счастью, его понимали далеко не все.

Слова из самых разных языков (за время путешествий чего только не услышишь!) в речи темпераментного магистра сливались в единый бурный поток, руки приходили в движение, и вокруг графа мгновенно образовывалось свободное пространство, не позволявшее ему затеряться среди гостей. Калиостро умел говорить так, что речи его воспринимались как откровение и глаза окружавших его людей загорались неземным огнем энтузиазма. Он говорил глазами, лицом, ладонями и всем своим корпулентным, но очень подвижным телом. Помимо уверенности в себе магистр явно обладал актерским даром, для вящей реализации коего он использовал костюмы и декорации. Его пристрастие к платью, отличному от обыденных одежд, не только выделяли его из толпы, но и помогали внутренне настроиться на роль мага или хотя бы оригинального человека. Обычно Калиостро ходил в красном полковничьем мундире с синими обшлагами, не скрывавшем большого живота, а изобильно представленные бахрома и галуны скрадывали его и без того невысокий рост. Однако М. Авен пишет, что походка у него была бодрая, летящая, свидетельствующая о мускульной энергии и жизнелюбии. Когда же Калиостро «говорил о том, что его интересует, зрачки его расширялись, он принимался расхаживать, размахивая руками, повышая голос и откинув назад густые, словно грива, волосы. Лоб его краснел от циркуляции крови» ³.

По воспоминаниям одного из жителей Кёнигсберга, приезжий маг был «приземистый, чрезвычайно широкоплечий, с круглой головой, черными волосами, выпуклым лбом, густыми бровями, черными жгучими глазами, постоянно вращающимися, широким носом, закругляющимся на конце. Губы круглые, толстые. Подбородок твердый, выдающийся, челюсть круглая, как бы железная. Нежные маленькие уши, маленькие мясистые руки и небольшие, красивые ноги. Он был чрезвычайно полнокровен, с громким и звонким голосом» ⁴. Впрочем, не обладай Калиостро звучным голосом, разве смог бы он удерживать внимание людей в течение целого вечера? А посему неудивительно, что многие считали Калиостро личностью необыкновенной и в салонах, где его принимали, народу набивалось немерено. «У нас Калиостр весьма тесно соединял между собой закон и магию, но часто без малейшей причины с запальчивостью на нас он бросался; впрочем, во всех своих разговорах вел он себя кротко. Он уверял нас, что те, которые желают иметь с духами сообщение, должны противоборствовать всему тому, что есть вещественно; а для того и сам он старался слишком умеренным казаться, как в пище, так и в питии, хотя в самом деле он и не был таков» ⁵. Всем хотелось послушать загадочного чужестранца, а главное, увидеть собственными глазами обещанные чудеса. Однако уже с первым чудом не заладилось. Когда магистр, во всеуслышание заявлявший, что знает секрет плавки высоко ценимого в Курляндии янтаря, начал диктовать рецепт приготовления раствора, необходимого для процедуры, записывающий растерялся: высокий гость называл составляющие всем известного курительного порошка! Уличенный Калиостро не смутился, а, напротив, пошел в наступление, обвинив курляндцев в меркантильности: он послан к ним для высших материй, а не для расплавления каких-то там камней! ⁶

По сравнению с супругом Серафина выглядела этакой серенькой мышкой, она даже решила не надевать своеобычных бриллиантов. Графиня «вышла на работу». Если в задачу Джузеппе входило разведать обстановку и понять, каких чудес ждет от него местное общество, то Серафине предстояло войти в доверие к дамам и собрать всевозможные сведения, слухи и сплетни, знание которых Калиостро-ясновидцу было необходимо как воздух. Наблюдательность, интуиция и рассказы Серафины являлись тремя важными составляющими его успеха прорицателя. Он «всякую малость умел обращать себе на пользу». А еще Серафина, которой к тому времени исполнилось двадцать семь, выдавала себя за престарелую матрону и утверждала, что у нее есть взрослый сын и он в настоящее время служит офицером в Голландии. А выглядит она столь молодо исключительно благодаря эликсиру молодости, изготовленному ее супругом по его собственному, никому иному не известному рецепту. (Возраст супруга, разумеется, не поддается определению, ведь он разговаривал с самим Иисусом Христом!) Скромность Серафины, ее природная свежесть, не затмеваемая блеском драгоценностей, служили лучшим доказательством правдивости ее слов, и эликсир, а заодно и притирания раскупались нарасхват. Калиостро ликовал: он долго не решался выступить на поприще зельеварения, а тут первый же эксперимент оказался успешным. Но публика требовала чудес: превращения низких металлов в золото и серебро и конечно же спиритических сеансов. Вдобавок каждый вечер за ним по пятам ходила высокая статная красавица с зачесанными назад волосами и неутомимо твердила о дорогом Фрице, скончавшемся вдали от родного дома. Черт бы побрал этого Фрица, решившего ни с того ни с сего переместиться в мир иной!

Отдохнув среди гостеприимных митавцев, Калиостро, гордо называвший себя полномочным главой всех масонов Северных земель, приступил к созданию собственной Египетской ложи. Так как граф Медем, его брат маршал Отто фон Медем и бургомистр фон Ховен в 1741 году в Галле приняли масонское тамплиерское посвящение и к настоящему времени успели достичь высоких степеней, то кандидаты для всех трех степеней наличествовали. И разумеется, следовало основать ложу принятия, куда войдут женщины, эти негласные правительницы маленького митавского мирка. Впервые магистра обуревали противоречивые чувства: с одной стороны, он ощущал себя вырванным с корнем растением, а с другой — новая почва оказалась на удивление благодатной. Отсутствие конкурентов позволяло ему развернуться со всей полнотой его фантазии. И он заявил, что сам бессмертный Великий Кофта поручил ему возродить утраченные на протяжении веков истинные египетские таинства и посвятить в них здешних масонов.

«Сидя на троне, Досточтимый магистр приказывает ввести кандидата; инспектор подводит кандидата к трону и велит ему опуститься на колени. Досточтимый магистр встает и обращается к кандидату: “Вам уже сообщили, что цель наших трудов столь же далека от легкомыслия, как обычное масонство далеко от истинного философского знания. Все наши действия, таинства и поступки имеют единственную цель: прославление Бога и проникновение в священные тайны природы. Однако путь в святилище природы не прост; но, затратив труд, терпение и время, определенные законами нашего основателя, вы можете надеяться, что работа ваша увенчается успехом. Прежде чем облечься в священные одежды нашего ордена и стать одним из его членов, повторяйте за мной, слово в слово, клятву, кою я требую от вас от имени Бога и всех наших братьев”.