— А где ожерелье?

— Полагаю, у нее… Сир, меня обманули; искреннее желание угодить ее величеству затмило мне взор. Но я заплачу…

И кардинал, желая смягчить гнев короля, извлек контракт. Однако вид сей бумаги произвел обратное действие: Людовик так разволновался, что перешел на крик:

— Как вы, принц из дома Роганов, могли принять эти каракули за почерк королевы?!! Неужели вы не знали, что королева подписывается только именем, данном ей при крещении? Как вы могли поддаться на такую грубую фальшивку?

Роган молчал; лицо его сделалось таким бледным, что слилось с кипенным кружевом брыжей.

Устыдившись своей гневной вспышки, застенчивый и робкий от природы Людовик примирительным тоном попросил кардинала пройти в комнату рядом, где есть письменные принадлежности, и написать все, что он знает о пропаже ожерелья.

После его ухода в кабинете разгорелся спор. Королева кричала, требуя примерно наказать кардинала, а король пытался ее успокоить. Ему хотелось кулуарно, без шума уладить это дело; но у Марии-Антуанетты имелся сильный союзник в лице ненавидевшего кардинала Бретейля. Так что, когда кардинал принес в кабинет показания, судьба его, в сущности, была решена.

Рогана арестовали в зале Бычий глаз; не желая поднимать шума, Роган попросил Бретейля взять его под руку. Министр выполнил его просьбу, но как только они ступили в Зеркальную галерею, заполненную придворными, Бретейль, подозвав офицера королевской гвардии, громогласно приказал: «Именем короля! Сударь, арестуйте господина кардинала!» В ожидании тюремной кареты Рогана отвели к нему в апартаменты, где он написал записку и вручил ее одному из лакеев; загнав коня, лакей примчался на улицу Вьей-дю-Тампль, передал записку Жоржелю, и до прибытия Бретейля и судебных приставов секретарь успел уничтожить всю переписку Рогана с королевой: кардинал не хотел компрометировать ее величество. В Бастилию Рогана отвезли в карете коменданта де Лонэ.

Его преосвященство поместили в просторной камере, оставили при нем трех лакеев, позволили держать стол и принимать гостей. Новость об аресте Рогана мгновенно облетела двор; придворные, не удостоившиеся чести войти в число приближенных королевы, злорадствовали: наконец-то все увидели истинное лицо австриячки! Сторонники кардинала нацепили красно-желтые банты «кардинал на соломе» и во всеуслышание заявляли, что Роган стал жертвой ненависти королевы и Бретейля, а шепотом передавали друг другу, что интригу придумала сама королева. Думал ли так сам Роган — неизвестно, но в том, что Мария-Антуанетта покровительствовала Ла Мотт, был уверен.

В глазах короля Роган был виновен: он воспользовался именем королевы и подделал ее подпись, чтобы взять у ювелиров алмазов на 1 600 000 ливров. Не пытаясь переубедить его величество, Вержен советовал тихо, на основании «письма с печатью», заключить кардинала в какую-нибудь отдаленную крепость ( lettre cachet), а еще лучше — чтобы не ссориться с влиятельными представителями клана и церковью — отправить в какую-нибудь отдаленную епархию. Однако Мария-Антуанетта настаивала на публичном осуждении. Не смея ослушаться супруги, король тем не менее предоставил кардиналу выбор: королевский суд или суд парламентский. Чтобы публично оправдаться и восстановить честь своего имени, кардинал выбрал парламент. Потом, подумав, заявил: «Если бы я мог надеяться, что вашему величеству не чужда мысль, что вина моя заключается лишь в том, что я оказался жертвой обмана, тогда бы я дерзнул умолять вас, сир, судить меня согласно вашему правосудию». Людовик на мировую не пошел. Он все еще считал парламент послушным королевской воле, в то время как тот давно уже пребывал в оппозиции ко двору. Как только дело передали в парижский суд и его первый председатель Этьен Франсуа д’Алигр поручил Пьеру Титонуде Вилотрану и Жану Пьеру Дюпюи де Марсе вести допросы и очные ставки, как те немедленно потребовали разрешения допросить королеву. Возмущенный король запретил присылать судейских чиновников к супруге, но, чтобы не раздражать парламент, от ее имени пообещал, что она даст показания письменно. Он уже сожалел, что пошел на поводу у королевы, но обратного пути не было.

Постепенно всех участников фарса доставили в Бастилию. Ла Мотт, арестованная 18 августа в Бар-сюр-Об вместе с Рето де Виллетом, обвиняла во всем Рогана и Калиостро. (По другой версии, Рето арестовали только в марте 1786 года.) Калиостро, арестованный вместе с Серафиной 26 августа (по другой версии — сначала арестовали магистра, а через несколько дней его супругу), никак не мог понять, в чем его обвиняют. В конце октября из Брюсселя доставили Николь Леге. Никола де Ла Мотт успел бежать в Англию. Началась драма, финал которой разыграли на подмостках парижского парламента; действующими лицами являлись прелат, авантюристка королевской крови, куртизанка, сомнительный дворянин, жандарм, загадочный иностранец — то ли шарлатан, то ли заговорщик — и королева Франции. Причем последняя из пострадавшей стремительно превращалась в обвиняемую. Если Роган — жертва обмана, значит, он невиновен, а если виновен, что стремилась доказать королева, значит, одно из двух: либо он от имени королевы купил ожерелье с целью присвоить его, либо он приобрел его по приказанию Марии-Антуанетты. Но если бы он присвоил ожерелье, то не стал бы просить ювелиров написать королеве благодарственное письмо…

Общественное мнение встало на сторону кардинала. Если бы королева не вела веселую жизнь у себя в Трианоне, не проводила ночи за карточным столом, не отправлялась инкогнито на поиски приключений, кто бы поверил, что она может вести тайную переписку с мужчиной, приближать к себе подозрительных личностей, ходить на ночные свидания, выманивать у подданных деньги! Куда смотрит король! Впрочем, толстяк с развесистыми рогами давно под каблучком австриячки, проматывающей государственную казну! Памфлеты, зло высмеивавшие и осуждавшие королеву, плодились, как грибы после дождя. Мария-Антуанетта памфлетов не читала, жила по-прежнему в своем мирке, уверенная, что мерзкий кардинал будет наказан.

Арест прорицателя и масона Калиостро придал делу дополнительную окраску. Кто-то негодовал, что князь церкви связался с шарлатаном, приблизил его к себе и поверил, что мошенник сможет увеличить камни ожерелья, умножив тем самым их ценность во многие сотни раз. Кто-то вспоминал о загадочном и неблагонадежном обществе иллюминатов, к коему имел отношение вышеозначенный шарлатан. «Теперь Калиостро предстал в ином аспекте, а именно как один из глав секты, именуемой в Германии иллюминатами, в Лионе мартинистами, а в Париже теософами. Трудно понять, в чем заключается учение этой секты, ибо адепты ее несут чушь — если судить по нескольким опубликованным ими книгам. […] те, кто знает графа Калиостро, упрекают его в злоупотреблении доверчивостью кардинала» ⁴. Оскорбленная в лице кардинала Церковь осыпала упреками Людовика XVI за то, что он позволил судить Рогана светским судом; папа Пий VI прислал королю гневное письмо. Обрушилась Церковь и на Калиостро. Прохвост избрал своей жертвой духовное лицо, чтобы опорочить всю Церковь! Ну и что, что при подписании соглашения о покупке ожерелья Калиостро не было в Париже? Давно зная и Ла Мотт, и Ретоде Виллета, он руководил ими на расстоянии, пустив в ход свои колдовские штучки. Сумел же он околдовать кардинала и затуманить его ум! О колдовских способностях Калиостро твердил и адвокат графини де Ла Мотт мэтр Дуало. По словам Беньо, авантюристка вскружила голову почтенному мэтру (Дуало было под семьдесят), и тот верил во все сказки, которые она ему рассказывала. Предстоящий процесс радовал, пожалуй, только масонов, уверенных, что история с ожерельем случилась как нельзя кстати. Кардинал-мошенник и королева, замешанная вделе о подлоге! Чем больше грязи налипнет на жезл и скипетр, тем скорее наступит торжество свободы!

Калиостро не ожидал, что кому-то придет в голову связать его имя с исчезновением ожерелья, и, когда к нему в дом пришел отряд жандармов во главе с комиссаром Шеноном, не сразу понял, в чем, собственно, дело. Тем временем пристав по имени Дебрюньер на глазах у графа схватил четыре бутылки бесценного бальзама, приготовленного с добавлением очень дорогих специй, и засунул их в свои бездонные карманы. Несмотря на бурные протесты магистра, жандармы, перевернув вверх дном его жилище, сложили в коробки бумаги, драгоценности и кое-какие вещи, погрузили их в телегу и увезли. А потом, схватив за шиворот хозяина дома, пешком доставили его в Бастилию. Хотя, кажется, по дороге Калиостро все же сумел уговорить их взять фиакр… Очутившись в крепости, граф утешился мыслью об оставшейся на свободе Серафине. Он не знал, что его жену арестуют следом за ним и поместят едва ли не в соседнюю камеру, о чем известно ему станет значительно позднее. И еще: ни комиссар Шенон, ни кто-либо из сопровождавших его жандармов не удосужились наложить печати на секретеры, шкафы и двери его дома, и многое из имущества было украдено.