От тебя, дорогой зритель, требуется только смотреть на все это, посмеяться над приключениями Левши, полюбить его — и унести с собой веселое и светлое настроение празднично проведенного вечера. Мы делали все, чтобы оно у тебя было, и надеемся, что работа наша не пропадет даром.

С товарищеским приветом Б. Кустодиев».

Читая эти строки, написанные за полгода до смерти, ощущаешь творческий подвиг, свершавшийся художником каждодневно, ежечасно.

Для того чтобы понять меру лишений и сложностей, окружавших Кустодиева, приведем всего две выдержки из дневника Вс. Воинова — биографа Кустодиева, оставившего нам эти бесценные свидетельства:

«26. V. 1924. Воскресенье. Вечером у нас собрались гости: А. П. и С. В. Лебедевы, Ю. Е. Кустодиева, супруги Лансере, Нерадовский, Д. М. Митрохин, С. П. Яремич, Верейские… Малявины, М. В. Добужинский. Было очень хорошо, говорили о любимом нами всеми искусстве.

Портрет Н. Н. Семенова и П. JI. Капицы.

Печальные вести сообщила Юлия Евстафьевна. Самочувствие Б. М. физическое и психическое ужасное, у нее самой гаснут силы поддерживать бодрость его духа и самой бодриться.

К тому же совершенно неожиданно Ирину «сократили» на сценических курсах (при 100 % активности!), то же грозит Кириллу в Академии.

1-го VI они с Б. М. едут в Лугу. Бедный Б. М., найдет ли он в себе силы влачить «крест»?! Все поговаривает о самоубийстве, так ему тяжело и невыносимо его кошмарное существование. .

15. X. 1924. Среда.

После обеда поехал к Кустодиевым, настроение у них вялое — долги, денег нет. Ниоткуда не платят. Киру снова исключили из Академии за… невзнос платы за прошлый год (!). Теперь это улажено, т. к. родители внесли за него 25 руб. после объяснений Юлии Евстафьевны с кем-то из правления Академии. Все это происки… Кустодиев имеет большой успех в Венеции, его вещи воспроизводятся во всех газетах и журналах. А сам он здесь бедствует до крайней степени. Начал картину «Русская Венера»».

«Меня называют натуралистом, — говорил Кустодиев, — какая глупость. Ведь все мои картины — сплошная иллюзия. Что такое картина вообще? Это чудо!

Это не более как холст и комбинация наложенных на него красок! В сущности, ничего нет! И почему-то это отделяется от художника, живет своей особой жизнью, волнует всех. .»

Чудо. Как иначе можно назвать любое большое творение живописца?! Разве не чудо, что нас чаруют давно ушедшие в небытие модели Тициана, Рубенса, Мане, Ренуара?

Более того, ведь до сегодняшнего дня мы говорим, увидев цветущую красавицу с пышными формами, — рубенсовский тип женщины.

Это так же вошло в обиход, как термин «левитановская осень» и многие-многие другие.

С таким же правом мы можем безошибочно угадать и назвать кустодиевский тип женской красоты.

Можно только поражаться стойкости художника, не сдававшегося мучительной болезни, продолжавшейся долгие годы, и, вопреки всем невзгодам, все же творившего картины, восславляющие жизнь и радость.

Портрет жены художника Ю. Е. Кустодиевой.

Были, конечно, силы, которые пытались использовать эти сложности жизни Кустодиева. Вот что рассказывает дочь художника:

«В 1924 году покинули Ленинград Добужинские. Сомов поехал за границу сопровождать нашу выставку и не возвратился.

Предложили и Кустодиеву ехать туда, где сулили «золотые горы», рисовали райскую жизнь.

«Вас там так ценят, будете хорошо жить, работать, лечиться!»

Папа даже побледнел от возмущения:

«Я русский, и как бы трудно нам всем сейчас здесь ни было, я никогда не покину свою Родину!»

Не помню, кто был этот «предлагавший», папа долго волновался, вспоминая этот разговор…

Последние два года у него почти совсем высохла кисть правой руки, он не мог уже работать без муштабеля.

Как-то он сказал: «Смотри, как запали мускулы, совсем высохла…»»

Как-то посетители Эрмитажа наблюдали небывалое.

На белую мраморную лестницу был положен дощатый помост и по нему на руках подняли и повезли в музей в кресле-коляске улыбающегося человека.

Это был Кустодиев.

Друзья решили сделать ему подарок…

Художник писал после посещения:

«Был в Эрмитаже, и совсем раздавили меня нетленные вещи стариков. Как это все могуче, сколько любви к своему делу, какой пафос! И так ничтожно то, что теперь, с этой грызней «правых» и «левых» и их «лекциями», «теориями» и отовсюду выпирающими гипертрофированными самомнениями маленьких людей.

После этой поездки я как будто выпил крепкого пряного вина, которое поднимает и ведет выше всех этих будней нашей жизни: хочется работать много-много и хоть одну написать картину за всю свою жизнь, которая могла бы висеть хотя бы в передней музея Старых Мастеров…»

А ведь это писал художник, автопортрет которого наряду с выдающимися художниками Европы был заказан и экспонирован знаменитой галереей Уффици во Флоренции.

«Конечно, — говорил Кустодиев, — надо знать мировое искусство, чтобы не открывать америк, не быть провинцией, но необходимо уметь сохранить в себе нечто свое, родное и дать в этом нечто большое и равноценное тому крупному, что дает Запад. Ведь и Запад у нас ценит все национально оригинальное (и, конечно, талантливое), например Малявина…»

Но это не означало, что Кустодиев не любил новое в искусстве Запада.

Живописец изучает произведения импрессионистов…

«Конечно, натюрморты Ван Гога прекрасны — особенно букет астр на красном, как запекшаяся кровь, фоне — они красивы так, как картины старых венецианцев.

А Ренуара Вы напрасно не любите…

В Париже он очень хорош, я его много видал и очень люблю. А какой он чудесный в Москве у Морозова?!»

Кустодиев был мудр, он понимал, что жить в XX веке, не изучив достижения импрессионистов, живописцу нельзя.

… Прошло более шестидесяти лет…

Где сейчас многие сотрясатели тех времен?

А звезды русской живописи — Суриков, Рябушкин, Нестеров, Кустодиев — разгораются все ярче и ярче.

Г. Горелов. Портрет М. Грекова. Фрагмент

Раздольные южные степи. Алое от пожарищ небо.

Летящие навстречу светлой победе конники. Жестокие сражения. Жаркий огонь кавалерийских схваток.

Пылающие сердца всадников Великой Революции. Тяжкий ратный труд. Марши побед.

Все, все это звучит в полотнах Митрофана Борисовича Грекова — крупнейшего советского баталиста, создавшего в своих холстах летопись бессмертных лет гражданской войны, запечатлевшего саму жизнь, без прикрас, во всей полноте ее тягот, крови и лишений.

Его картины честны и реальны, по ним можно воссоздать историю боев с белогвардейской контрреволюцией на юге нашей страны.

Живописец положил начало советской батальной школе, отразив в своих полотнах сам дух времени — эпохи непередаваемого по взлету массового героизма.

Творчество мастера — суровая правда будней, которую он писал с той же страстью, как будто сам переживал все эти вихревые штурмы и атаки. Можно только поражаться тому чувству меры и такта, которыми обладал художник, изображая необычайно динамичные боевые сцены, до отказа насыщенные экспрессией и яростью сражений.

Греков… Это звенящие медные трубы буденовцев, выгоревшие ковыльные степи, сумятица переправ, летящие с оголенными шашками кавалерийские лавы и пыльное марево знойного донского полдня.

Все это крепко, темпераментно и сочно написано, так, как мог написать только живой свидетель, очевидец, современник, влюбленный в свое время, в своих героев, отдавший до конца весь свой дар делу показа исторической правды незабываемых дней, весь жар своего честного сердца.