Племя достойных

1

В селениях на советской стороне начиналась новая жизнь. Государственная граница, однако, еще не была закрыта, - вся область советских Высоких Гор еще общалась с мелкими ханствами, расположенными вдоль Большой Реки и составляющими окраинные провинции соседнего государства.

В том, расположенном в верховьях Большой Реки, крупном селении, что повсеместно в Высоких Горах называлось русским словом Волость, накрепко утвердилась власть, взятая в руки беднейшими горцами. Были перед тем трудные времена. Став советскими, Высокие Горы показались лакомым куском империалистам владычествующим над соседними ханствами. У горцев в Высоких Горах не было оружия для самозащиты. И тогда из Волости за пределы Высоких Гор отправилась верхом и пешком делегация к русским: "Помогите нам отстоять нашу, освобожденную нами от ханов, землю..."

И вслед за вернувшейся после нескольких месяцев тяжелого пути делегацией в крепости, что высилась среди скал возле Волости, появились новые люди, на их фуражках были красные звезды. Эти люди не бесчинствовали, как те, что в дни революции бежали отсюда за границу, не врывались в дома горцев, не отбирали у них последнего. Они заходили в ближайшие селения, говорили, что по новому закону русские и местные жители - братья, что все они могут жить дружно, если прогонят уже не правившую открыто, но еще влиятельную ханскую знать. "Довольно гнуться серпом на ханской работе, радовались горцы, - своя у нас будет теперь земля. Для себя и для детей наших будем трудиться".

Разговоры об отрицании Установленного, о могуществе бедных проникали в самые глухие ущелья.

Местные старейшины, родственники ханов, священнослужители спешили перебраться через Большую Реку. "Не хотим стать подстилкой для ног неверных, - говорили они остающимся, - а вас, вступающих в дружбу с неверными, покарает непрощающий бог".

Но те, кто уже давно привык не верить ханам, старейшинам и священнослужителям, думали иное, собирались под тутовыми деревьями и вели шумные беседы о том, что даже в старинных книгах сказано: "покупай знание, продавай незнание", а теперь наступил век великого знания, народ все теперь держит в своих руках, и, значит, худого не может быть, а наверняка станет лучше. И возвращались к своим домам и к своим посевам со смутной надеждой: может быть, и правда, настанут дни, которые принесут счастье всем, кто не мечтал обрести его даже в раю.

Сдавленные склонами ущелий селения уже немало лет считались советскими. Медленно, но все же изменялась в них жизнь, и только трудились люди по-прежнему: когда вставало солнце, надо было карабкаться на маленькие поля, очищать их от камней, пропускать воду в желоба каналов, проведенных поперек отвесных скал, собирать на осыпях иссохшую черную колючку и делать множество других необходимых и трудных дел. Но ведь трудились теперь люди для себя, и в этом было счастье.

В селениях левобережья Большой Реки не изменялось ничто. Маленькие горные ханства жили по законам Властительного Повелителя, - власть его считалась столь же богоданной, сколь ветер, милующий или губящий посевы.

Одним из замкнутых горами маленьких ханств был Яхбар, владение Азиз-хона. В прежние далекие времена яхбарцы не раз переправлялись через Большую Реку, совершали налеты на соседнее ханство Сиатанг, брали с него дань, обращали пленных сиатангцев в рабство. Потом наступило иное время. Из пределов Высоких Гор до самой Большой Реки яхбарцы были изгнаны русскими. И хотя Сиатанг вошел в состав Российского государства, русские в него не захаживали: царская власть мало интересовалась этой дикой и нищей областью.

Сиатангская знать покупала все необходимое в государстве Властительного Повелителя. Купцы из внутренних провинций этого государства проникали в Сиатанг через Яхбар. Приходя сюда, они жаловались, что здесь им очень холодно, что родившийся в благодатных долинах не может жить среди этих мрачных скалистых гор. Продав шелка, фабричное сукно, европейские краски и зеркальца, сбыв опиум, обменяв нарезные магазинные ружья на мешочки с намытым в горных ручьях золотом, на меха барсов, на шкурки выдр, а порой и на красивых недорогих девушек, купцы уходили обратно. За право транзита яхбарский хан брал с них высокие пошлины - двенадцатую долю их прибылей. Эти пошлины обогащали его не меньше, чем прежних яхбарских ханов обогащали разбойные налеты на Сиатанг.

Но когда Сиатанг стал советским, когда вся сиатангская знать бежала в Яхбар, ища приюта у Азиз-хона, купцы перестали ходить в Сиатанг. Все реже посещали они и Яхбар: одни яхбарцы не могли обеспечить им прежних прибылей, а сиатангские эмигранты, лишившись земельных и прочих доходов, перестали покупать у них товары и сами готовы были продать им накопленное. Купцы, уходя, кляли свою судьбу и говорили, что во владениях Азиз-хона им скоро нечего будет делать. А сам Азиз-хон уже не мог брать с них транзитные пошлины. Он больше не устраивал ни пышных празднеств, ни многолюдных охот, не звал к себе бродячих фокусников, танцоров и музыкантов, не ездил с визитами в соседние ханства. Боясь грядущей бедности, он постепенно мрачнел, уединялся, становился скупым и расчетливым и ничем не напоминал прежнего расточительного и могущественного в пределах Высоких Гор хана.

Из внутренних провинций до него доходили кем-то пущенные в "торговый оборот" беспокойные слухи о том, что скоро начнется война с русскими и что, покатившись по этим горам, она наполнит кровью долины и реки. Он знал, что Властительный Повелитель не хочет воевать с русскими, но когда в Яхбар проникали тайные агенты-европейцы, Азиз-хон охотно оказывал им гостеприимство, стараясь на всякий случай обеспечить себе их расположение. Однако никаких обещаний, несмотря на получаемые подарки, Азиз-хон пока не давал, в рассуждении, что ежели ошибешься, выбрав заранее победителя, то вместо хорошей наживы рискуешь потерять голову...

В своем уединении Азиз-хон часто предавался размышлениям о воплощении божества. В это тревожное время Азиз-хон старался не прогневить бога.

Азиз-хон был шиитом секты Ага-хони, то есть исмаилитом, верующим, что живая душа пророка Али пребывает ныне в теле сорок восьмого имама, обитающего в далеком Бомбее и владычествующего над миллионами "пасомых", рассеянных на огромных пространствах Индии, Афганистана, Западного Китая, Персии, Бадахшана, Малой Азии и Египта. По учению исмаилитов, "пасомые" сами могли не молиться богу, но обязаны были отдавать десятую долю доходов наместникам бога - пирам, которые молились за всех. В Яхбаре не было пира, пир прежде жил в Сиатанге, но, эмигрировав оттуда, не захотел остаться в Яхбаре и уехал во внутренние провинции. Его заместителем в Яхбаре остался сборщик податей - халиф .

Халифа считался в Яхбаре лицом самым почтенным и влиятельным после хана, и потому Азиз-хон вел с ним дружбу. Вместе долгими утрами слагали они стихи, - Азиз-хон, как все восточные правители, считал себя хорошим поэтом; вместе читали они "Лицо веры" - книгу, написанную столетья назад пиром Шо-Насыр-и-Хосроу и понятную лишь посвященным; вместе мечтали они о женской красоте, ради которой можно было иной раз по-своему истолковать догматы исмаилитской религии.

Когда Азиз-хон прослышал о том, что на советской стороне, в селении Дуоб, живет красивая девчонка, которую можно купить очень дешево, халифа убедил Азиз-хона, что не так уж он стар, чтобы ограничиваться давно надоевшими ему женами, и взялся сам доставить эту девчонку в Яхбар.

И когда халифа привез Ниссо и она действительно оказалась очень красивой, Азиз-хон, не торгуясь, уплатил за нее сорок монет, и дружба его с халифа еще более укрепилась.

Азиз-хон поместил девушку в своем доме и не торопился сделать ее женой, зная, что добыча от него не уйдет.

Обширный дом Азиз-хона стоял на высокой скале, над самым берегом Большой Реки, быстро, но плавно бежавшей в широкой долине между двух горных хребтов. Дом был похож на старинную крепость, потому что был обнесен зубчатой стеной, с которой -вверх и вниз по Большой Реке - видна была вся долина, нарезанная на клочки посевов, наполненная маленькими садами абрикосов и тутовника, ограниченная высокими скалами и осыпями крутых склонов. Лестницы дома состояли из обрубков дерева и вели через квадратное отверстие в потолке к следующим комнатам, расположенным террасами. Двери были поставлены одна к другой под прямым углом и притом в столь узких проходах, что одновременно ими мог пользоваться только один человек. Проходя в эти низкие двери, Азиз-хон был вынужден сгибаться вдвое. Прадед Азиз-хона боялся соседних ханов: в таких закоулках нападающий не мог ни стрелять из лука, ни взмахнуть кинжалом. В прежнее время, когда яхбарские ханы считали себя в опасности, они никогда не спали две ночи подряд в одной и той же комнате, зная, что отверстие в потолке дает неприятелю удобный пункт, откуда он может, подкравшись, направить стрелу. Времена опасностей и внезапных нападений уже миновали, - в своей ли комнате, на плоской ли крыше, Азиз-хон спал спокойно... Никто теперь не охранял дом, регулярного войска в Яхбаре много лет уже не было, и даже риссалядар - предводитель яхбарских конников, распущенных по домам, - жил на покое в одном из дальних селений ханства. Азиз-хон не любил его и с ним не встречался.