В селении переполох. Все женщины Дуоба - те, что не ушли весной на Верхнее Пастбище, - стоят на крышах, бьют в бубны, поют, а мужчины, окружив пришельцев, толпятся во дворе Барад-бека, и сам он хлопочет, размахивает руками, отдает приказания. Вокруг дома Барад-бека хороший тутовый сад, единственный настоящий сад в селении, - возле других домов только редкие тутовые деревья. Ниссо видит, как мужчины стелют в саду ковер, как несколько дымков сразу начинают виться на дворе Барад-бека. Между домами селения пробираются жители, кто с грузом корявых дров, кто с мешком тутовых ягод... А направо, по ущелью, уже торопливо поднимаются две женщины; одну из них Ниссо узнает по красному платью, - это племянница Барад-бека. Конечно, их послали на Верхнее Пастбище за сыром и кислым молоком, - будет праздник сегодня.

Вот, наконец, вечер, тьма. Давно уже не доносятся звуки бубнов. Все тихо внизу, в селении. В саду Барад-бека сквозь листву просвечивают два красных больших огня, - значит, пришельцы еще не спят. Дым стелется вверх по склону, и чуткое обоняние Ниссо улавливает запах вареного мяса; очень важный, видно, гость, если Барад-бек не пожалел заколоть барана! Ниссо осторожно, прямо по осыпи спускается к селению, - даже горная коза не спускалась бы так по зыбким камням. Обогнув осыпь, выходит на тропинку, вьющуюся вдоль ручья к Верхнему Пастбищу. Никто еще не успел оттуда прийти. Над тропинкой желоб оросительного канала; здесь вода разделяется на две струи: одна к полям Барад-бека, другая ко всем другим полям Дуоба. Ниссо жадно пьет воду, спускается ниже, подходит к ограде первого дома, охраняющей его от камней, катящихся с осыпи. Эти камни валом приникли к ограде. Странно, но в этот поздний час в доме слышны возбужденные голоса. В нем живет семья Давлята, у которого зоб еще больше, чем у Бондай-Шо; у него было восемь детей, шесть умерли за два последние года, остались две девочки Шукур-Мо и Иззет-Мо. Они еще совсем маленькие, но Иззет-Мо проводит это лето на Верхнем Пастбище, пасет там трех коз Давлята. Ниссо прислушивается: в доме кто-то громко, отрывисто плачет. Конечно, это жена Давлята, это ее голос, причитающий и такой скрипучий, будто в горле у нее водят сухим железом по камню.

- Лучше бы ты пошел к нему на целый год собирать колючку!

- Не пойду! - гневно отвечает Давлят. - Колючка не нужна богу.

- Чтоб твой бог... Чтоб твой бог...

- Зашей себе в шов то, что ты хочешь сказать! - в ярости перебивает ее Давлят и чем-то громко стучит.

Ниссо проскальзывает мимо дома, удивляясь: с чего это жена Давлята ругает бога?

В следующем доме женский плач еще громче, но никто не мешает ему. Ниссо удивляется и торопливо пробирается дальше. В домах, мимо которых она крадется, люди разговаривают и спорят, а ведь в этот час селение всегда спит мертвым сном!

Вот и еще женские стоны, - это сыплет проклятьями старуха Зебардор. Ниссо встревожена: что произошло? Днем стояли на крышах, пели и ударяли в бубны, а сейчас ведут себя так, будто каждую искусала змея!

Торопливо перебегая от ограды к ограде, Ниссо, наконец, добирается до своего дома. Убедившись, что тетки нет, входит в него. Прислушивается: Меджид и Зайбо спят. Ниссо успокаивается и ложится спать. Но сон долго не сходит к ней, - она слишком взволнована необычными обстоятельствами прошедшего дня, ей хочется скорее узнать все о приехавших, она боится, что тетка утром изобьет ее...

Но сон все-таки побеждает тревогу Ниссо.

8

Утром тетка входит в дом - спокойная, решительная. Ниссо сидит, безразлично водя пальцем по пустому чугунному котлу, и котел отвечает глухим шуршанием. Ниссо вся сжимается, готовая выдержать привычный гнев тетки: вот сейчас подойдет, вот закричит, вот ударит, и надо только не отвечать, молча прикрывая рукой лицо... Меджид и Зайбо забились в угол и глядят оттуда с огоньком злорадства в глазах.

Но тетка, сделав несколько шагов, остановилась, молчит. Ниссо удивлена, ждет, наконец решается коротко, украдкой взглянуть на нее и сразу же опускает глаза.

Косы Тура-Мо расчесаны. Ее белая рубашка выстирана и еще не просохла на ней. Ее штаны у щиколоток подвязаны, - что с ней такое сегодня? Почему она такая спокойная, чистая?

И Ниссо еще раз мельком кидает взгляд на лицо Тура-Мо: вон какие коричневые круги вокруг глаз, - все от опиума! Вот сжала губы, глядит своими большими глазами, - спокойно глядит. Почему стоит и глядит?

И Ниссо еще старательней водит по краю котла ногтем, рождая однообразный приглушенный скрип. Тетка спокойно говорит ей:

- Встань.

Ниссо встает. "Начинается!" Но Тура-Мо вынимает из рукава деревянный гребень, начинает расчесывать волосы Ниссо. Обе молчат, и Ниссо недоумевает. Тщательно расчесав волосы Ниссо, Тура-Мо заплетает их в две косы, снимает со своей руки медное несомкнутое кольцо браслета, надевает его на тонкую кисть Ниссо. Снимает с себя ожерелье из черных стеклянных бусинок, накидывает его на шею Ниссо.

Все это до такой степени необычно, что Ниссо наполняется тревожным предчувствием чего-то очень большого и нехорошего. Молчит, не сопротивляется и, полузакрыв опущенные глаза, ждет. Тетка, отойдя на шаг, осматривает ее и, видимо, удовлетворенная, коротко бросает:

- Теперь пойдем!

И выводит Ниссо за руку из дома. Ниссо невольно связывает все происходящее с приездом важного гостя и идет рядом с теткой, как пойманный, но готовый кусаться волчонок.

На очищенной для падающих тутовых ягод площадке, устланной сегодня циновками, окруженный семьей Барад-бека, сидит, привалившись к одеялам, важный величественный старик. Перед ним на лоскутке материи угощение: тутовые ягоды, орехи, миндаль. Барад-бек разливает из узкогорлого кувшина чай и протягивает всем пиалы.

Тура-Мо, не смея подойти ближе, останавливается, крепко держа Ниссо за руку.

Сборщик податей живому богу исмаилитской религии, белобородый халиф , прищурясь, разглядывает Ниссо. Она бросает испуганные, злобные взгляды. Но убежать ей не удается: к Тура-Мо уже подошел мрачный слуга халифа и молча встал за спиной Ниссо.

Халифа жестом руки велит Ниссо подойти. Мрачный слуга подталкивает ее. Старик, привстав, щупает жесткой рукой бедра Ниссо. Слуга накрутил на руку ее косы. - Ниссо напрасно порывается отскочить.

- Стой тихо, когда тень бога говорит с тобой!

- Азиз-хон возьмет ее! - коротко заключает халифа. - Дай женщине, Барад-бек, из моего мешка то, что обещано.

Слуга подносит небольшой мешок. Барад-бек сует в него пиалу и ссыпает сухой опиум в подол Тура-Мо. Три пиалы, - но Тура-Мо ждет еще.

- Ты же сказал - пять! - тихо произносит она.

- Пять?! А новое платье что-нибудь стоит? Хорошо. За красоту еще одну пиалу дам. И год вперед можешь не платить подати. Чего тебе еще надо? Теперь иди.

Тура-Мо, не взглянув на Ниссо, отходит. Только пройдя половину сада, оглядывается и кричит:

- Ты... Не плачь! Хорошо будешь жить, не снилось тебе такого!

Ниссо стоит перед стариком, закрыв глаза, но слезы медленно выскальзывают из-под опущенных век.

Вечером караван идет по тропе. Четыре осла Барад-бека нагружены податью живому богу исмаилитов. Два жителя Дуоба палками подгоняют ослов, - этим людям поручено привести их обратно. За ослами плетутся три коровы, восемь баранов и одиннадцать коз. Ниссо бредет пешком - так же, как когда-то брела по этой тропе ее мать, Розиа-Мо. Халифа едет впереди на белом большом осле. Халифа доволен: Азиз-хон не обманется в своих ожиданиях, - этот юродивый Бондай-Шо не налгал, расписав ему красоту Ниссо. Халифа уверен, что получит от Азиз-хона за девушку не меньше сорока монет. Десять монет можно будет послать живому богу, тридцать халифа оставит себе. ГЛАВА ВТОРАЯ

Самое главное в мире

Свобода, - а пленница ты!..

Стоят исполинские горы

Стражи самой высоты.

Но если все звезды, как гири,

На чашу одну я стрясу,

Другую - свободою взора

Удержишь ты на весу!..