Горгий накинул на мокрое тело гиматий. Завязывая сандалии, сказал:

- У меня пропал матрос…

Миликон открыл глаза, приподнялся на локте.

- Когда? Как зовут?

Выслушав рассказ об исчезновении Диомеда, сморщился, поковырял пальцем в ухе.

- Я узнаю, где твой матрос. Ступай.

- Аргантоний… Ну и придумали вы имя тартесскому царю.

Уж очень на римское похоже.

- А мы не придумали. О долголетнем царе Тартесса Аргантоний, Серебряном человеке, есть прямые упоминания у древних авторов.

- А про подхалимов-придворных тоже упоминали древние авторы?

- Нет, мы их придумали.

- Оно и видно. Столь ранние времена - и такой классический подхалимаж.

- Согласны, это может показаться странным. Но ведь в Египте задолго до описываемых нами времен обожествляли фараона.

- Так то Египет! А Тартесс, как вы сами говорите, разбогател на торговле металлами. В таком городе должны были заправлять купцы, а не аристократы.

- Наверное, купцы и заправляли. Но ведь могло случиться так, что царь, все больше проникаясь сознанием значительности своей особы и все более опираясь на военную силу, со временем перестал с ними, купцами, считаться.

Вспомните Древний Рим: императорская власть покончила с республиканским строем…

- Ясно. Сейчас вы расскажете, как Калигула въехал в сенат верхом на лошади. Но не забывайте, что императорский Рим - более поздняя эпоха, эпоха разложения рабовладельческого общества.

- Правильно. Но обратили ли вы внимание, читатель, что у нас царь Аргантоний разговаривает с придворными не на тартесском, то есть не на иберийском, а на каком-то другом языке?

- Да, это подметил Горгий.

- Ну так вот. Существует мнение, что правители Тартесса были пришлыми элементами, чуждыми коренному иберийскому населению. Мифологическая традиция называет тартесских царей сынами Океана.

- Вы хотите сказать, они были выходцами из Атлантиды?

- Во всяком случае, в этом нет ничего невероятного. Давайте поверим в существование Атлантиды, и тогда следует признать, что ее царства находились на сравнительно высокой ступени развития - это тоже мифологическая традиция. Быть может, атланты как раз и находились на ступени разложения рабовладельческого общества. И вот, когда погибло последнее из этих царств, уцелевшие от катастрофы сыны Океана…

- Принесли в Тартесс свои порядки?

- Может быть. Существует много легенд о пришлых учителях древних народов. Но учителя могли быть разные, а Тартесс весь окутан туманом легенд.

Людской поток вливался в каменную палату судилища. Шли бородачи ремесленники, юркие базарные торговцы, хриплоголосые матросы с тартесских кораблей. Шмыгали в толпе бродяги-оборванцы вороватого вида, прислушивались к разговорам, на них посматривали подозрительно; кого-то невзначай стукнули здоровенным кулаком по голове, он завопил во всю глотку.

Просторное судилище быстро наполнялось. Простой люд теснился в отведенной для него части палаты за нешироким бассейном. Стояли плотно, бок к боку, вытягивали шеи, пытаясь разглядеть жреца Укруфа, судью, доверенного человека самого Павлидия. Про Укруфа в Тартессе говорили, что он помнит наизусть все шесть тысяч законов, не пьет вина и никогда но имел женщины.

Тощий, с ввалившимися щеками, с головы до ног в черном, сидел он в высоком кресле. Не было на Укруфе украшений, и даже сандалии его из потрескавшейся кожи не имели серебряных пряжек, точно это были сандалии не высокорожденного, а какого-нибудь полунищего цаплелова.

Над ним на возвышении пестрела яркими одеждами, посверкивала серебром знать. В первом ряду сидел Сапроний - голова надменно вздернута, руки уперты в жирные бока.

Укруф словно очнулся от дремоты - слабо махнул рукой. Тотчас трое стражников ввели из особых дверей в палату молодого человека. У него было бледное, заостренное книзу лицо, беспокойно бегающие глаза, копна жестких светлых волос. Стражники подтолкнули его, и он стал перед креслом Укруфа, выпростал руки из нарядного сине-белого гиматия, крепко провел ладонями по вискам, будто хотел вдавить их в лоб.

У жреца Укруфа голос был по-женски высок.

- Бог богов Нетон да поможет мне совершить правосудие, - произнес он нараспев вступительный стих. - Кто посягнет на величье Тартесса, иль усомнится в Сущности Сути, иль по-иному ущерб причинит государству, - будет сурово и скоро наказан согласно закону, все же именье злодея отпишут в казну, в Накопленье. - Он перевел дыхание и пропел на самой высокой ноте: - Суть же основ, как изрек Ослепительный, царь Аргантоний, да пребудет вечно…

- …В голубом серебре! - грянул нестройный хор.

И начался суд.

- Как твое имя? - вопросил Укруф.

- Я Нирул… сын медника Нистрака и жены его Криулы, - ответил подсудимый, пальцы его дрожали и бегали по складкам гиматия.

- Ты светловолос, - бесстрастно продолжал Укруф, - и в обличье твоем есть инородное. Достаточно ли чиста твоя кровь?

- Я тартессит! - поспешно выкрикнул Нирул.

Укруф покачал головой.

- Меня ты не проведешь. Пришла ли сюда твоя мать?

- Да… - раздался испуганный голос. Из толпы горожан выступила вперед, к краю бассейна, пожилая сутулая женщина в стареньком пеплосе. - Я здесь, блиста… фу… светящий…

- Сверкающий, - терпеливо поправил Укруф. - Скажи, Криула, кто были твои отец и мать по крови?

- По крови?… Да откуда ж я знаю, сияю… фу… сверкающийся… Отец возчиком был при руднике. Возил слитки… Приедет, бывало, в город, весь в пыли, возьмет меня двумя пальцами за нос и говорит…

- Помолчи, женщина. - Судья перевел холодный взгляд на Нирула. - Как известно, - продолжал он, - я хорошо разбираюсь в таких вещах, как чистота крови. Я по сомневаюсь, что у тебя в роду был цильбицен или, напротив, цильбиценка.

- Да нет же, сверкающий Укруф, - нервно возразил Нирул. - Я чистокровный тартессит, уверяю тебя…

Тут из толпы раздался громыхающий бас:

- Эх, лучше уж не обманывать! Уж лучше все как есть… Мать у меня, точно ты сказал, сверкающий, цильбиценка была. Отец в стражниках служил на западной границе, а там эти кочевали, цильбицены, ну он, значит, и спутался с одной…

Укруф подслеповато смотрел на говорившего - коренастого ремесленника с рыжеватым клином бороды.

Я не разрешал тебе говорить, - сказал он строго, - но раз уж ты начал, то продолжай. Ты отец Нирула?

- Да, Нистрак я, медник… Я к чему это? Не годится, думаю, сверкающего обманывать, уж лучше, думаю, все как есть…

- Но ты никогда не говорил мне об этом, отец! - вскричал Нирул.

- Не говорил, точно… Чего уж тут хорошего - с цильбиценами кровь мешать, я законы знаю… Но раз такое дело, не годится, думаю, обманывать высокородных. Я никогда не сомневался, и про эту… Сущность… все как есть знаю. Я наш!

- Похвально, - сказал Укруф. - Похвально, Нистрак. Чистосердечное признание отчасти искупает тяжкий изъян твоего происхождения. Можешь вернуться на место. - Он снова обратился к Нирулу, и тот перевел растерянный взгляд с отца на судью. - Доказано, Нирул, что ты не совсем чист по крови. Пойдем дальше. Ты сам признал, что ты сын медника. Почему ты не стал работать в отцовской мастерской?

- Я… я сызмальства писал стихи. А это занятие ничем не хуже иных…

- Рассуждаешь, - неодобрительно заметил Укруф. - Стихотворство не всем дозволено. Где ты выучился стихотворству?

В глазах Нирула зажглись гордые огоньки.

- До сих пор я полагал, что стихотворство - дар богов и не нуждается в дозволении. Я не могу не писать стихов - так же, как не могу не дышать. Мои стихи заметил сам сверкающий Сапроний, и он напутствовал меня…