- Мы должны быть чисты, - ответил следователь. - Самое большое богатство - честное имя. Я недавно допрашивал свидетельницу, а она вдруг раскрывает кофту и вытаскивает грудь, чтобы показать побои. Загляни кто-нибудь в кабинет, что бы он подумал? Потом доказывай, что она дура... Ты напиши жалобу. Только вряд ли. На бумаге две печати, а у тебя ничего нет. Даже не знаю, что посоветовать...

Никифоров поблагодарил, не зная за что, и поехал в банк. Он уже приготовился к тому, что тысяча исчезла. Вот когда перед ним оказалась непреодолимая стена, о которой загадала Полетаева! Что ему делать, если стена? Он вспомнил утренний поцелуй Лены, жены, ее улыбку и обещание, что все будет хорошо. Вокруг было пусто, он видел только одну эту улыбку...

Потерянная тысяча нашлась. Татаринов снова напомнил о завышенной цене ремонта старой "Волги". Никифоров затребовал у него копию счета и убедился, что сумма завышена в четыре раза. По его щекам как будто провели паяльной лампой. Татаринов виновато смотрел на него. Никифоров стал оправдываться: ремонт государственных машин в план автоцентру не входит, поэтому не было особого контроля... Но оправдываться в чужом жульничестве, словно в своем, было тошно.

- Виноватые дорого поплатятся, - пообещал он. - Сегодня сделаем вам перерасчет.

- Не переживайте, - утешил Татаринов. - Может, кто-то просто ошибся?

- Вряд ли ошибся. Рабочие получают четвертую часть от стоимости ремонта.

Из банка Никифоров помчался в центр.

- Разберись, - приказал он Журкову. - Не хватало дурной славы в городе. Ты посмотри, там только за сварку гнезд под домкрат взяли девяносто семь рублей, а красная цена - от силы двадцатка. Разберись!

Журков мучительно медленно сел, подпер голову тяжелыми руками и стал изучать счет.

- Ты ступай к себе да там разбирайся, - сказал Никифоров. - Если замешан этот сварной Слава, то учти - у одного заказчика стащили сирену, а он нашел и вернул!

- Что с тобой? - удивился Журков. - Не стоит так из-за госбанковской машины...

- Вчера Кирьяков отвез меня на экспертизу.

Журков выругался.

- Тебе звонила эта врачиха с санитарной станции. Вроде собирается к нам. Загонит нас за Можай...

- Ладно, ты разбирайся с госбанковской машиной...

Журков привел мастера Верещагина и бригадира Филимонова. Черные глаза Верещагина были мрачны. Этот Слава-сварной, симпатичный толстяк, которому Никифоров уже однажды простил прогул, приписал себе больше двухсот рублей.

- А куда смотрел мастер? - спросил Никифоров, выгораживая Славу.

- Я смотрю в будущее, - ответил Верещагин. - Вчера ваш друг отблагодарил его пятеркой... Никаких внеочередных машин не должно быть.

- Стоп! - прервал Никифоров. - Куда ты смотрел, когда выпускал госбанковскую "Волгу"?

- А! - махнул рукой Верещагин. - Да успеете вы стрелочника наказать...

- Всех вас надо лишить премии, - брезгливо сказал Журков. - А сварщика уволить. Помните, как было в Горьковском центре? И ОБХСС и меченые деньги, а прокурор отказал в возбуждении дела.

- Вы о чем? - спросил Верещагин.

- Там слесаря драли с заказчиков, их и поймали за руку, но прокурор заявляет: какая взятка? Их отблагодарили, они приняли. А взятки берут только должностные лица.

Позвали Славу. Он вошел, улыбаясь, и остановился у никифоровского стола. Сварщик был тучный, широкий, в распахнутой рубахе, стянутой на плечах лямками спецовочных брюк.

- Хочешь уйти с центра? - спросил Никифоров.

- Еще чего! - протянул Слава.

Услышав дурашливо-лукавое "еще чего", Никифоров ударил по столу ладонью:

- А мне кажется, ты хочешь перейти в гараж водоканала!

- В гараж? - пожал плечами парень. - Променять наши человеческие условия на ихние? У нас комфорт, а у них грязища. - Он усмехнулся, зная, что сказал приятное директору. "Я виноват, конечно, - говорила его усмешка, наказывайте меня, но помните, что у вас не хватает пятидесяти рабочих".

- Не блажи, Вячеслав! - сказал Филимонов. - Что ты говорил, когда сперли сирену у этого говоруна-дипломата? Ты сказал: "Напрасно наш Никифор боится гайку закрутить..."

- Давай-давай! - оборвал Слава.

- Он тебе не "давай-давай", - сказал Журков. - Филимонов - это и есть человеческие условия. Он тебе помочь хочет, а ты плюешь. Гнать тебя надо в три шеи!

- Как срочно крыло заменить, так Слава вам нужен, - с упреком произнес парень, глядя на Никифорова. - Ну, был грех. Все ясно. Вы же меня знаете: можно поверить...

- Я должен простить тебя? - спросил Никифоров. - Иди покури, а мы еще посоветуемся.

- Чего советоваться? Давайте напишу заявление по собственному. Только без даты. Если не оправдаю, тогда гоните.

Слава насупился и ждал ответа. Его глаза были серьезные.

- Покури! - велел Журков.

Снова затевался прежний разговор, как и о Губочеве.

- Не беда, что хитрят и ловчат, - сказал Филимонов. - Всегда были хитрецы и ловчилы. Но прежде они боялись. Положим, решило общество не рвать в общественном лесу ни орехов, ни ягод, пока не поспеют, так нарушителей сами же крестьяне ловили. А сейчас... Эх, да что там сейчас! Чужие Славке все эти машины и заказчики. Душа у него бесконтрольная.

- Ехала деревня мимо мужика! - усмехнулся Журков. - "Душа"! Уважай законы, как цивилизованный человек, и будет у тебя душа спокойна.

И снова Никифоров не знал, что делать. Он уже простил Губочева, а еще раньше - прогул сварщика. Они были как бы членами его семьи, и это мешало директору: совестливое родственное чувство плохо совмещалось с административным да и всяким другим правом и законом.

Директор Никифоров отпустил людей.

Потом к нему пришел Губочев. Вместо белой рубахи с залежалыми складками на нем была синяя шелковая тенниска, тесная ему в животе - видно, парад уже кончился. Он доложил, что на железнодорожную станцию прибыли грузы.

- Я чист перед вами, - сказал Губочев. - То стекло - случайность. Вытащил комок платка, вытер лицо и шею. - Что надумали со мной делать?

- Работай. Склад продолжаем пломбировать.

- Стыдно мне перед людьми: не доверяют Губочеву.

- Там должны карт прислать, - сказал Никифоров. - Прислали?

Крошечные гоночные автомобили поступили вместе с обычным грузом, три карта для взрослых и три для детей. Никифоров обрадовался, собрался ехать на станцию, захотел, чтобы и Полетаева обрадовалась. "Нина, слышишь? Я обзавелся детскими игрушками. Это креслице на раме с колесами и мотором. Я рад, что люди получат что-то такое, чего никогда не было в нашем городе. А наш городок - чудо из чудес. Например, известный тебе Журков твердит о законе и праве, как парламентарий, но выпорол слесаря, как феодал". Он усадил сына в низкое сиденье, чуть приподнятое над землей, застегнул ему каску, и Василий со страхом и восторгом рванулся навстречу своей первой дороге. И в такую минуту рядом с Никифоровым была Лена. Нет, все-таки жена, а не Полетаева.

Но уехать на станцию не удалось. Как же он забыл, что есть телеграмма от Маслюка? "Возьмите под личный контроль автомашину МКЭ 45-44 Иванова".

Однако не Иванова, а Ивановой. Опечатка. И симпатичная опечатка. Статная большегрудая женщина в голубом тюрбане-шапочке уже усаживалась перед Никифоровым. В ее походке угадывались сила и темперамент. Когда заговорила, приоткрылись тесно стоящие зубы, и выражение глаз было игриво-повелительным, словно Никифоров уже попался в ловушку.

- Все хотят побыстрее, - ответил он. - Вряд ли я вам помогу. У нас очередь. Почему бы вам не попробовать в другом автоцентре?

- Мне посоветовали ваш. Думаю, вы меня не разочаруете?

- Вам придется ждать месяц.

- То есть как месяц? Разве вы не получили телеграмму?

- Получил. Возьму вашу машину под личный контроль. Качество гарантируем.

Она с досадой поглядела на него, словно удивляясь, как ему удалось выскользнуть из ловушки, и быстро произнесла:

- Хорошо. Чего вы хотите? Чем я могу быть полезна?