После полуночи к нашему берегу бесшумно подошла лодка, высадила единственного пассажира и, точно по волшебству, сама ушла к румынскому берегу — ее тащили оттуда бечевой.
Человек был в форме красноармейца, в башмаках и обмотках. Видимо, маскировался под котовца (кавалеристы корпуса Котовского осели в этих местах, организовали коллективное хозяйство на родине своего легендарного комкора).
«Красноармеец» скрылся в прибрежных кустах. Вскоре послышался скрип повозки. Медведев с несколькими товарищами сели на лошадей и отправились следом. Боясь обнаружить себя, они несколько раз теряли повозку из виду, снова нагоняли. И, наконец, к вечеру следующего дня недалеко от Балты «красноармеец» отпустил повозку и скрылся за оградой монастыря. Здесь, в монастыре, на явке, его и решено было взять.
Пока посланный скакал в Балту за подкреплением, Медведев организовал наблюдение за всеми подходами к монастырю. Он мог поклясться, что за те сутки, пока чекисты дежурили у монастыря, нарушитель оттуда не выходил. И однако, когда прибыли чоновцы и монастырь был обыскан самым тщательным образом, «красноармейца» там не оказалось. Монахи испуганно жались по углам. Настоятель тенью ходил за Медведевым и жалобно причитал:
— Нету ценностей, все сдано для страждущих. Господь зрит: яко благ, яко наг...
Обыск шел под видом поисков несданных ценностей, которые должны были поступить в пользу голодающих.
Вконец расстроенный, сидел Медведев в пустой трапезной и разглядывал ящик с серебряной утварью, который кто-то из чоновцев все-таки выкопал возле уборной. В это время вошел молодой послушник, крестьянского вида паренек, круглолицый и коренастый, и поставил перед Медведевым серебряное блюдо.
— Отец-игумен отдал. Наказал передать — последнее, ничего больше не осталось.— И вдруг, быстро оглянувшись на дверь, прошептал: — Не то вам надо, бачу, не то. У старца в келье шукайте.
Блеснул лукавым взглядом и вышел.
Д.Н.Медведев. 1922 год.
Старец Амвросий оказался сорокалетним, угрюмым, со скопческим безбородым лицом. В келье, некогда построенной его предшественником рядом с монастырем, совсем пусто. Во второй половине, отделенной перегородкой, только деревянная лежанка с соломенным тюфячком да древняя, почерневшая икона. В передней половине — лавка и кресло, здесь старец принимал посетителей. Правда, был еще большой стол, придвинутый к стене и как будто бы здесь совершенно не нужный. Впрочем, может быть, на этом столе раскладывались приношения посетителей...
— У нас есть сведения,— официальным тоном начал Медведев,— что в монастыре припрятаны ценности, подлежащие сдаче государству. Что вам известно об этом?
— Не знаю, не посвящен! — скоро проговорил Амвросий, сел на лавку и, держась неестественно прямо, тяжело и неподвижно уставился на Медведева.
— Вы знаете, что укрывательство ценностей карается законом?
— Богу единому служу!— так же невозмутимо проговорил старец.
Медведев прошелся по келье. Решительно непонятно, что имел в виду послушник и что тут могло скрываться! Медведев придвинул кресло к столу, присел, разложил бумагу.
— Что ж, запишем ваши показания...
— Нечего мне показывать,— угрюмо буркнул Амвросий.
— Дети мрут от голода. Монахи закапывают серебро. Вы спокойно наблюдаете, и вас это не волнует!
Амвросий пожал плечами. В этот момент Медведеву почудились какие-то неясные звуки. Как будто и Амвросий услышал и, повысив голос, заговорил привычным проповедническим тоном:
— Сказано: не хлебом единым жив человек. Вы служите плоти. Плотью и заняты. И монахов тех не за укрытие осуждаю, а за то, что сердцем прилепились к сребру и злату. Истинное христианство служит духу святому, вездесущему, в человецех, яко во храме, обитающему.
Было похоже, что мыши скребутся за стеной. Или кто-то шепчется. Продолжая спор, Медведев теперь больше слушал эти звуки, чем старца.
— Значит, если мы, большевики, хотим накормить голодающих,— это противно воле божьей? — Медведев ощущал явный недостаток антирелигиозной аргументации и впервые в жизни пожалел, что удирал когда-то с уроков закона божьего.
— Накормить? — с презрением переспросил старец.— Похоть питаете.
В лице Амвросия произошла перемена — оно оживилось, глаза загорелись. И, потрясая сухим кулаком, он выкрикнул:
— В послании апостола Иакова: похоть же зачавши рождает грех, а сделанный грех рождает смерть!
Звуки стали отчетливее, стали похожи на всхлипыванье. Медведев уже знал, что разговор идет в должном направлении. И вдруг, как это не раз бывало с ним в трудную минуту, память сама вынесла на поверхность требуемое, где-то когда-то читанное или слышанное...
— Учите плоть уничтожать! По заветам пророка вашего Кирилла!
Амвросий побледнел. Выставил вперед подбородок, зашипел:
— Свят был Кирилл! Свят! Императора поучал!
Медведеву было уже ясно, что Амвросий действительно скопец, один из членов этой отвратительной секты, в которой увечье мужского естества превозносится как высшая добродетель.
— Не понимаю, как вас терпит рядом с собой монастырь. Как приманку? Так вы ж в ересь совращаете!
— Никого не насилую,— угрюмо произнес Амвросий, видимо сожалея, что открылся, и желая прекратить разговор.
— Ну нет! Можно и словом насиловать! Ваш Кирилл сговорился с фабрикантом, запугали темных мужиков муками ада, устроили коллективное оскопление. А потом открыли в Москве фабрику с бесплатными рабочими, которые из-за своего увечья безответно терпели рабство. Фабрикант разбогател. И вы туда же?
— Ложь, ложь богомерзкая! — выкрикнул Амвросий.
Теперь Медведев точно определил, откуда исходит беспокоивший его шум. Стремительно двинул на себя стол, рванул кольцо, ввинченное в пол у самой стены. Открылся люк. Несколько странных, призрачных фигур теснилось на ступенях лестницы, уходящей в темный колодец. Неимоверно худые, в грязных отрепьях, они тянули вверх землисто-зеленые лица и жмурились от неяркого дневного света. На мгновенье они замерли. А затем, прикрывая головы руками, с воплями посыпались в подземелье.
— Так у вас тут целый корабль! — усмехнулся Медведев.— Придется вас задержать, старче. Ну-ка в трюм, ребята! — кивнул он чекистам.
Вытащив маузер, с горящей свечой в руке, Медведев стал спускаться первым.
Деревянная рубленая лестница вела на добрые три сажени в глубину. И тут чекистам открылся подземный город — целый лабиринт коридоров с кельями и даже церковью.
Как выяснилось потом, подземный скит этот назывался «раем» и имел свою любопытную историю. В девяностых годах прошлого столетия в Балтском уезде объявился иеромонах Иннокентий, проповедовавший новую ересь: «Был потоп водяной, но будет еще огненный, и спасутся только те, которые будут жить праведно в «раю», ибо «рай» — тот же Ноев ковчег. Кто же согрешит в «раю» с женщиной, тот подобен псу и не получит спасения. Бог един, но троичен в лицах: бог — отец, бог — сын Иисус и бог — сын Иннокентий, воплотивший святого духа».
Иннокентий построил себе келью возле монастырской церкви, а его последователи вырыли вокруг подземный скит. Почти никто никогда не выходил оттуда на поверхность. В семнадцатом году, перед самой революцией, Иннокентий умер при загадочных обстоятельствах. Ходили слухи, что его отравили, что у него оказалось громадное состояние — присвоенное им имущество тех, кто умирал под землей. После Иннокентия «раем» руководили разные невесть откуда бравшиеся «святые». Последним был Амвросий.
Чекисты были потрясены картиной, открывшейся им в этом «раю». В узких извилистых коридорах, кое-где слабо освещенных жировыми светильниками, шныряли крысы, в кельях на низких нарах в кучах тряпья копошились грязные люди в чесоточных расчесах. В одной келье они увидели нескольких детишек, молчаливо играющих на земляном полу. Из темной ниши выскочила молодая еще женщина и, царапая себе лицо ногтями, хрипло закричала: