— Антихристы! Сатанинское отродье!
В другой келье они увидела седобородого мужика в лаптях, он стоял на четвереньках и надсадно мычал. Несколько раз попадался им на глаза человек в черной рясе, низкорослый, с круглой спиной и лисьим лицом. За поворотом вдруг послышалось хоровое пение. Открылась пещера, мерцающие огоньки свечей, низко нависающий мрак, выступающие из темноты сердитые лики святых на черных иконах. В центре этой подземной церкви человек двадцать стояли на коленях, обнявшись, раскачивались и пели. Пели как будто одну и ту же фразу все быстрее, все выше, все громче. Они были в трансе и ни на что не обращали внимания.
Медведев чувствовал, что у него начинает кружиться голова и от затхлого, сырого воздуха, и от гнетущей, безысходной тоски этого «рая», похожего на ад.
Обыску никто не препятствовал. «Красноармейца» нашли в самой дальней келье. Он встретил чекистов заготовленной фразой:
— Нет осуждения тем, которые во Христе живут...
Но, встретив насмешливый взгляд Медведева, не договорил.
Допросили его тут же. Он пытался выдать себя за демобилизованного солдата — документы у него были в порядке. Но очень скоро убедился, что разоблачен. Да, он сотник петлюровского войска. Фамилия его Будяк. Прибыл на связь. Сюда должен явиться из Одессы некто Орел. Фамилия это или кличка — он не знает. Задача: подготовить базу для приема из-за границы группы боевиков во главе с известным петлюровцем Моравским. А скит этот давно используется как место встреч — удобно, никто ни о чем не спрашивает и все помогают: Советскую власть тут не любят.
Будяк сообщил кое-какие интересные подробности. У французов вдоль границы от Аккермана до Нападова размещено одиннадцать так называемых информационных пунктов. Поначалу петлюровцам в переправе отказали. Представитель французского генерального штаба с презрением обозвал петлюровщину аферой и не дал ни денег, ни документов. Пришлось руководству изрядно поунижаться в Париже, прежде чем французы согласились предоставить петлюровцам последнюю возможность оправдать доверие и затраченные на них средства.
Будяка вместе с Амвросием отправили в Одессу. Медведев пока остался в Балте. чтобы заняться судьбой заживо похороненных людей.
Чекисты вывели из скита на поверхность всех. Повели к трапезной, где Медведев хотел устроить общий разговор. Толпа шла со стенаниями и проклятиями, как на заклание. Разговора не получилось — эти люди не слушали никаких увещеваний. Они только истово крестились и то и дело запевали свои гимны. Даже когда чекисты обнаружили рядом с кельей старца вместительную подземную кладовую и показали его пастве огромные запасы всяческой снеди, бочки первосортного вина, два сундука, наполненных нательными крестами, кольцами, серьгами, золотыми монетами — имуществом умерших,— это не произвело на скитских никакого впечатления.
В ответ на все аргументы они вопили, что Амвросий святой, а Иннокентий — сын божий. Беззубый старик, которого, видимо, слушались остальные, поднял руку, и все мгновенно утихли. И тогда, трясясь, он прокричал:
— В геенну, в геенну! На святого руку поднимаете! Иннокентия отруили, в склеп заковали, а господь через три дня узяв его до себя!
Торжествующий рев толпы покрыл эти слова.
Медведев смотрел на этих несчастных людей, лишенных всего человеческого, и сердце его разрывалось от боли. Сколько раз за годы его работы вставала перед ним проблема человеческой судьбы! И не придуманное, не навязанное, а органичное для него чувство ответственности за чужую жизнь начинало терзать и требовать. Возвратить человеку человеческое! Разбудить в нем чувство собственного достоинства и долга перед обществом. Разве это не вернейший путь к тому, чтобы лишить контрреволюцию всякой опоры, всякой базы?!
Медведев решил создать из этой темной толпы фанатиков трудовой коллектив. Конечно, это было наивно, невероятно, почти нелепо. Медведев поехал в Балту, в Бирзулу. Поговорил с молодежью из бывших котовцев. Нашел горячего паренька-комсомольца, который согласился возглавить «райский» трудколлектив. Привез врачей, дезинфекторов. Стал частенько наезжать туда.
Через год трудколлектив еще существовал. Весной 1923 года Медведев повез в «рай» корреспондента одесской газеты. В коротенькой заметке корреспондент рассказал об этой поездке. Котовцы создали в трудколлективе комсомольскую ячейку. Детей отдали в школу. Но комсомольцам приходилось трудно. Нет-нет, а кто-нибудь из особо упорных уходил под землю, уводил за собой детей. И сызнова начиналась борьба за каждое человеческое существо.
Секретарь комсомольской ячейки, поселившийся в бывшей келье Иннокентия, только на минуту вышел, чтобы встретить корреспондента, как под портретом Карла Маркса появилась икона с зажженными по бокам свечами.
— Опять кто-то под землю залез! — вздохнул секретарь и, послюнявив пальцы, погасил свечи.— По ночам мне из-под пола псалмы поют. Ну, я их перетерплю. Перетерплю!..
История с петлюровцами тем временем продолжалась. Орел был в Одессе найден и арестован. На допросах он упорно молчал. Много часов подряд Медведев спокойно, не повышая голоса, задавал ему вопросы. Орел сидел, низко наклонив бритую голову. И только по тому, как напрягается на шее толстая слоновья кожа, можно было понять, что он слушает.
Медведев, наконец, встал.
— Отказываетесь отвечать? Что ж, мы не вырезаем звезд на спинах, как это делали вы в девятнадцатом. Мы просто узнаем все без вашей помощи. Но вы упустили возможность смягчить свою участь.
На несколько дней Медведев поселился в комнате, где раньше проживал Орел. То был обычный двухэтажный дом одесской окраины из белого камня-ракушечника с открытой деревянной галереей второго этажа, где летом чадили керосинки и играли в кремушки замурзанные дети. Сюда и пришел Моравский.
Медведев все эти дни не выходил из дому. Целые дни он читал... библию.
В рядах русского духовенства в ту пору царил разброд. Патриарх Тихон, обвиненный в контрреволюционной деятельности, признал все пункты обвинения и всенародно раскаялся. Обновленческая церковь, стоявшая за лояльное отношение к Советской власти, была еще слаба. В Одессе бывший монах Онуфрий объявил себя экзархистским епископом и собрал немало сторонников. То там, то здесь появляются новые «пророки» и «святые». Массы верующих сбиты с толку и запутаны. Все это создает подходящую среду для деятельности всяческой враждебной агентуры. Антирелигиозная пропаганда становилась прямым средством защиты революции. Вот почему засел за библию чекист Дмитрий Медведев. Услышав тихое, редкое постукивание, Медведев, не спеша, отпер. С подчеркнутым недоумением уставился на Моравского. Он был довольно точно описан Будяком: обезьянье лицо, длинные, свисающие до колен руки, сутулый и могучий, как орангутанг.
— Вы, верно, ошиблись дверью.
— Гражданин Орел дома? — Моравский медленно и тяжело выговаривал слова.
— Ах, Орел...— Медведев замялся.— Войдите, пожалуйста.
Моравский ступил через порог, внимательно осмотрел комнату. Взгляд его задержался на раскрытом евангелии. Очевидно, это решило. Он подсел к столу, расслабился.
— Когда он придет?
— Видите ли, я въехал сюда лишь несколько дней назад. Гражданин Орел проживал тут... Но переехал.
Медведев помолчал. Потом они испытующе поглядели друг другу в глаза. Моравский весь подобрался, опустил руку в оттянутый карман пиджака. Медведев не пошевелился. Прошла еще минута.
— Куда? — наконец спросил Моравский.
— Не знаю, не знаю,— торопливо и вполголоса проговорил Медведев.— Гепеу мне не докладывает.
Моравский тяжело поднялся и, не сказав больше ни слова, медленно вышел.
Когда под ним заскрипела лестница, Медведев распахнул окно и помахал пареньку, третий день дежурившему в подворотне противоположного дома. И только тогда вытащил из кармана пистолет и осторожно спустил курок.
За Моравским следили до самой границы. Он заехал в приграничную деревушку Мардаровку, где, как оказалось, проживали его брат и сестра, но пробыл там не более получаса. А затем ушел на переправу. Так чекисты узнали еще одно место переправы вражеской агентуры у местечка Криуляны.