Огромная птица, испуганная болью и удивлённая таким странным на неё нападением, поддалась слепому страху и утратила всякое самообладание, как и все дикие животные, внезапно теряющие свободу. Она чуть не сломала себе клюв, нанося яростные удары таинственному врагу, схватившему её за ногу. Как безумная, она громко и хрипло кричала. Её широкие крылья хлопали по осоке и цветам стрелолиста. Всеми силами старалась она освободиться. Но ей только удалось немного поднять капкан над водой, да и то на короткое время. Скоро он потянул её вниз на землю.
Эта страшная борьба между цаплей и неумолимым капканом тянулась довольно долго, пока истерзанная птица не упала наконец совершенно обессиленная. Капкан при этом перевернулся и лёг наискось. И пленница уже не могла больше выпрямиться. Распластав свои крылья, из которых одно попало в грязь, а другое — в воду, цапля лежала без движения. От изнеможения её смертоносный клюв был полуоткрыт, и только глаза, всё такие же зоркие и круглые, с чёрными зрачками, блестевшими, как драгоценные камни, не выражали ни слабости, ни страха, несмотря на жгучую боль в ноге. Нарядные стрекозы, на которых она не обращала внимания, летали и кружились над её головой. Жёлтые и бледно-голубые бабочки садились почти рядом с ней на цветы стрелолиста, но и до них птице было очень мало дела. Из воды выплыла откуда-то жирная зелёная лягушка и вскарабкалась на кочку около цапли. Но, взглянув в яркие и страшные глаза поверженного врага, квакушка скользнула назад в воду, охваченная смертельным ужасом. Птица не пошевельнулась даже и тут. Окружающий мир перестал для неё существовать: ей ничего не оставалось, как ждать своей неизбежной гибели.
Тем временем, скрытая изгибом реки, приближалась, крадучись по грязному берегу, другая охотница. Это была большая бурая норка, жившая в логовище мускусной крысы, которую она давно съела. Норка шла, как всегда, искать пищу. Даже сытая, она не пропускала ни одного живого существа, которое могло барахтаться, страдать и умирать в мучениях,— утку, ржанку или целый выводок выхухолей. Но в этот день она не поймала ничего, кроме нескольких червяков да пары глупых лягушек. И ей хотелось вкусной красной крови.
Коротконогая, но с необыкновенно длинным и гибким телом, с быстрыми, как у змеи, движениями, с крепкими, упругими мускулами, с острой треугольной головой и с невыразимо злобным взглядом, норка наводила страх даже на тварей, в несколько раз превосходивших её величиною. Когда она обошла изгиб реки и увидела лежавшую на краю воды огромную голубую птицу с распростёртыми крыльями, её глаза сверкнули, как раскалённые угли. Без малейшего колебания она бросилась вперёд, собираясь схватить добычу за горло.
Но это движение было притворным. Норка знала, что клюв цапли — оружие, которого следует остерегаться. И потому, внезапно остановившись, она ловко прыгнула в сторону, пытаясь напасть на птицу сзади. Но она, по-видимому, не знала, какая гибкая была у цапли шея. В ответ на её молниеносное движение навстречу ей метнулся большой жёлтый клюв, который отбросил её назад и глубоко порезал ей плечо. Не успела хищница опомниться, как шея птицы снова согнулась, подобно пружине, а кинжалообразный клюв приготовился к отражению нового нападения.
Всякий другой дикий зверь был бы обескуражен такой защитой врага и отправился бы на поиски более лёгкой дичи. Но не таков был нрав норки. Её буйная кровь разбушевалась, и ей захотелось борьбы на жизнь и смерть. Несмотря на своё бешенство, хищница не потеряла присущего ей лукавства. Сделав вид, будто хочет бежать, она мгновенно согнулась вдвое и бросилась стрелою к шее своей противницы. Но движения цапли, за которыми иногда даже трудно уследить, оказались не менее быстрыми. На этот раз меткий клюв попал норке в бок, причинив ей глубокую рану, а удар большого крыла столкнул её в воду. Птица, ободрённая успехом, попыталась встать на ноги. Но капкан опять потянул её вниз. В тот миг, когда она снова упала, хищница уже успела выбраться из реки и уселась против своей добычи, стараясь держаться подальше от её страшного оружия. Зверёк весь пылал воинственным азартом. Каждый его мускул дрожал, ярко-красная кровь сочилась из его порезов, белые зубы были оскалены, а глаза горели, как раскалённые угли. Цапля, напротив, казалась совершенно спокойной. Её неподвижная, но готовая в любую минуту отразить нападение голова была втянута назад между плечами, а её зоркий взгляд смел и неустрашим.
Несколько секунд норка сидела неподвижно, как бы желая вывести из себя свою противницу, и вдруг с неуловимой быстротой прыгнула ей прямо на спину. Но и этот манёвр, гениальный по своей стремительности, был сразу отражён птицей с удивительным спокойствием. Защита цапли была однако на этот раз не так сильна. Не успела птица отвести свой клюв, как норка скользнула дальше. Норка получила ещё удар, порезавший её морду, но не настолько сильный, однако, чтобы остановить её. Не обращая внимания на рану, хищница поползла вперёд, вонзила зубы в шею цапли и растянулась во всю длину на её теле, стараясь не попадать под хлопавшие крылья. Битва была кончена. Победительница пила кровь, которую ей так хотелось.
Вдруг какая-то чёрная тень мелькнула, кружась, за хвостом норки, которая ничего однако не заметила. Через секунду тёмное пятно остановилось над листьями водяных лилий, а затем исчезло. Послышался свист, и громадный коршун, тот самый, нападение которого отразила перед этим цапля, упал с неба. Не успела норка поднять свою окровавленную морду, как когти хищника впились в её тело. Одна лапа птицы схватила зверька за глотку, перерезала ему дыхательное горло и шейные жилы, а другая вцепилась в её нежную поясницу и пронзила её насквозь. Крылатый хищник оторвал норку от её жертвы и поднял на воздух. Её голова, шея и хвост беспомощно болтались в ясной лазури. Пролетев над зеленью осоки, коршун понёс свою добычу вдаль, по ту сторону пурпуровых гор, в сердце поросших кедрами болот.
Не прошло и десяти минут, как великолепная бабочка, сверкавшая оранжевыми и каштановыми цветами, спокойно опустилась на спину мёртвой цапли и, освещённая ярким сиянием солнца, затрепетала блестящими крыльями.
ЧЁРНАЯ КОТЛОВИНА
I
Поздно получил урок страха Хендерсон. Но зато вызубрил он этот урок хорошо. В Чёрной котловине научился он бояться.
Медленно, лениво следовали друг за другом еловые и сосновые брёвна,— всё вокруг да вокруг большой каменной котловины. Вода в ней была спокойная, глубокая, мрачная, покрытая сверху пеной. На одной стороне её каменной стены находилась трещина, соединённая с шумным течением реки, которая стремительно и бурно неслась вперёд, превращаясь затем в водопад, с ужасным рёвом низвергавшийся в бездну. Над этой грохочущей, кипящей и бурлящей бездной подымалась белая завеса брызг, которая взлетала вверх, орошая зелёные берёзы. Трещина, которая соединялась с протекавшей мимо рекой и снабжала медленно текущей водой Чёрную котловину, находилась в двенадцати футах от краёв водопада.
Хендерсон сидел у подножия старой белой берёзы, склонившейся над краем котловины. Он держал в руке незажжённую трубку и, как зачарованный, следил за движущимися брёвнами. Он смотрел, как они неслись с какой-то панической торопливостью, по пенистому течению реки прямо к краю водопада, а оттуда делали чудовищный прыжок вниз. Когда бревно неслось вблизи берега, судьба его находилась всего только секунду-две под сомнением. Оно или перескакивало через край водопада, попадало в белую завесу брызг и мгновенно исчезало в ужасной бездне, или в последнюю почти минуту, попав в полосу воды, текущей в котловину, начинало бесцельно кружиться. Здесь был отдых для брёвен, передышка перед прыжком. Совершив круг, бревно снова подплывало к отверстию, через которое вошло. Отсюда оно или снова шло в бесцельное круговое путешествие, или подхватывалось волной и безвозвратно уносилось в объятия ужасного потока. Случалось, что два бревна после небольшой остановки, во время которой между ними происходило, по-видимому, тайное состязание на жизнь и смерть, принимались толкать друг друга и затем вместе валились в бездну. Иногда, напротив, оба они благополучно обходили несколько раз кругом котловины. Но всегда у трещины происходила минутная остановка, полная невыразимого ужаса.