- Вода да кочки... - вяло, со скукой в голосе отозвался Маркин.

- Ну, и довольно, - сказал Иван. - Для красоты много не надо.

- Неправильно Драницын дежурство распределил, - сказал Маркин. Отдежурим до полночи, а в четыре опять заступать. Дорога, то да се... Факт, не выспишься.

- Зато сразу отделаемся. И с колокольни долой. Живи, как хочешь, цельные сутки... Пойдем, Маркин, завтра рыбку половим. Я вчера из проволоки крючки обточил. Славные вышли крючки!.. Ты удить любишь?

Но Маркин будто и не слыхал его. Вынув кисет, он кое-как слепил цыгарку и подал табак Жарнильскому. Над болотом поднимался густой туман.

- До костей проймет! - Маркин выругался.

- Не нравится?

- Чему тут нравиться? Иван засмеялся:

- Живи ты легче, Маркин. Солдату, брат, ко всему привычку надо иметь, а ты все ворчишь. Ведь молодой еще... Кончим войну, дома обсушимся. Скоро скопом поднимется весь народ. Полегче будет. Войну кончим через годок...

Маркин усмехнулся.

- Не смейся, Петра. Факт... - Иван говорил с полной убежденностью. Глаза его, круглые, точно у птицы, добродушно глядели на Маркина.

- Вчера письмо получил от отца... - начал Маркин.

- Из Питера?

- Из Питера... Маму, пишет, похоронил...

Он вдруг стал совсем похож на мальчика. Глаза его заморгали. Иван расправил слежавшееся сено и сказал ему:

- Сюда ляг, бочком! Удобнее... Что поделаешь? Смерть - дело обыкновенное. Удивляться нечему. И падать духом тоже ни к чему. Слезы зря даны человеку, ей-богу. Я ими не пользуюсь. И тебе не советую, Маркин.

Стемнело. В далеких избах Ческой засветились огоньки. Бойцы замолчали, прислушиваясь к скрипу дергача на болоте. Вдруг Иван толкнул Маркина в плечо. Это было так неожиданно, что Петр вздрогнул.

По глинистой тропинке, ведущей к реке, шли два человека.

- Видишь? - шепнул Иван. Маркин всмотрелся.

- Да, это они. Любка с Андреем, - ухмыльнулся он. - А я вот сейчас свистну! Спугну.

- Не надо. Зачем?

Люба держала Андрея за руку, как было принято здесь между девушками и парнями. Дойдя до Онеги, они присели на валунах.

Было тихо. Трясогузки, попискивая на лету, носились над водой и глинисто-песчаными берегами. Андрей молчал, не зная, о чем говорить. Любка тоже молчала, покусывая травинку белыми зубами и вытянув босые ноги. Ее лукавые глаза иногда сами скашивались в сторону Андрея и словно спрашивали у него: "Ну, что ж ты... Так и будем молчать?" Губы складывались в задорную улыбку, будто она видела Андрея насквозь. Ему казалось, что она подсмеивается над ним.

- А тебе долго учиться-то? - неожиданно спросила Любка.

- Долго, - невольно улыбнувшись, ответил Андрей. - Года три-четыре, не меньше. Но ведь сейчас вообще не до ученья.

- Чего же так?

- Ну, как чего?.. Сама понимаешь, какое сейчас время. Все нарушилось, вся обычная жизнь.

- И голова не варит? - наморщив брови, серьезно спросила Любка.

Андрей рассмеялся:

- Нет, варит... Только я сейчас и думать не могу о своей науке.

- Ишь ты, - пробормотала Любка. - А ты расскажи-ка, о чем думаешь?

Не дождавшись его ответа, она встала, положила руку ему на плечо и сказала:

- Пойдем. Скучно сидеть...

Они вошли в густой ольшаник и пошли по тропинке, точно по зеленому коридору. Пахло влагой.

- Скучно мне, - сказала она. - Неужели так и пройдет моя жизнь возле затона? Болота да избы. Страсть, как хочется в Питере побывать. Громада, говорят, гранит да камни. И будто есть дворец, у самой реки, на балкон Ленин выходит...

- Это было в семнадцатом году, перед восстанием, - горячо заговорил Андрей. - Отовсюду, со всего города, рабочие приходили к особняку Кшесинской. Ильич с ними говорил. Я тоже там бывал, тоже слушал Ленина.

- Значит, правда! - лицо у Любы оживилось. - Николка мой баял, да я не особенно верила... Он будто сказку баял.

- А мужа ты все-таки вспоминаешь? - после небольшой паузы спросил Андрей. - Любила его?

- А как же? Только позабывать нынче стала... Прожили-то без году неделю. - Любка задумалась. - Мы с Николкой после войны собирались по рекам скитаться. У нас реки жемчужные. Было время, старики жемчугом промышляли. Вот и мы думали жемчуг искать... Только все это тоже сказки! Нет, в городе лучше жить, - неожиданно для Андрея прибавила она.

- А чем же здесь плохо? - спросил Андрей.

- Здесь?

Словно недовольная чем-то, Любка закусила бахрому на конце платка, потом выпустила ее из зубов.

- Здесь? - тихо повторила она. - Здесь плохо. Живешь, как на блюдечке. Что это за жизнь?

- А ты разве жила в городе?

- Конечно, жила... Я-то ведь вологодская сирота... - она фыркнула. - Я до Николки на кожевенном заводе работала. Видал в Вологде? Завод не маленький...

В глазах Любки, в дрожащих ее ресницах.на маленьких губах опять появилась улыбка. Сдерживая внезапно охватившее его волнение, Андрей встал и посмотрел на часы.

- Не пора ли домой? - спросил он.

- Домой? Ишь ты... Сам звал на Онегу... Бесил, бесил, а теперь голову повесил? - Любка засмеялась. - Вот блажной!

Где-то вблизи зашлепали по воде весла. Из тумана послышались голоса.

- Кто там торбает, рачий царь? - закричала Любка. - Эй, выходи!

Все на реке затихло. Любка посмотрела на небо и вдруг опомнилась.

- Господи, ведь скотина уж давно пришла... - быстро заговорила она. Мне домой надо. Да не осерчал ли ты за смехи мои? Ты не серчай, дружок. Я не в обиду, Андрюша... Ах ты, карандашик!

Она неожиданно обвила шею Андрея одной рукой, нагнулась и крепко поцеловала его прямо в губы.

- Вот так-то лучше... - сказала она, улыбаясь.

- Люба, Люба моя... - повторял Андрей, обнимая ее за плечи.

- Бегти надо... Пусти-ка, дружок... Ну, пусти теперь, ясно солнышко! прошептала Люба.

- Куда же ты, погоди немножко, - шептал Андрей, стараясь привлечь ее к себе.

- Пусти! - властно сказала Любка, вырвалась из его рук и побежала к берегу.

- Люба! - воскликнул Андрей. Она оглянулась и крикнула:

- Не ходи за мной!

Андрей остался один. Ему хотелось смеяться от радости, от необыкновенного, неизвестного ему до сих пор ощущения счастья. В эту минуту до него опять донесся звук шлепающих по воде весел. Из-за кустов ольхи выскользнула лодка. Прошуршав днищем о глину, она вонзилась в берег. Из лодки вышли Сергунько и Сенька-плотовщик. Они прошли мимо, не заметив Андрея.

"Неужели Валерий прав?.. - думал Андрей. - Неужели так бывает в жизни? Нет, не верю! Все равно... Да, все равно, я люблю ее..."

Фролов приехал в Ческую ночью. Три дня он провел в Обозерской в связи с переездом туда штаба обороны. Вернувшись в отряд, комиссар узнал, что телеграф из города Онеги уже не отвечает двое суток.

- Раньше тоже перерывы бывали, Павел Игнатьевич... Линия частенько портится, - успокаивал его Драницын.

Фролов только что разбудил его, и ему до смерти не хотелось расставаться с постелью. Под черной сеткой, туго завязанной у Драницына на голове, виднелся неизменный прямой пробор.

- Сколько раз это уже случалось, - зевая, повторил он.

- Мало ли что когда случается, - недовольно возразил Фролов, Обстановка напряженная. Вы знаете, что было на архангельском берегу?

И комиссар рассказал, как две недели назад яхта "Горислава" шла по Белому морю и за несколько десятков верст от Архангельска, у пустынного берега, обнаружила морской буксирный пароход. После того как буксир не ответил на позывные, вооруженная группа советских моряков высадилась на берег. В результате за выступами берега был обнаружен и задержан небольшой английский отряд, человек пятнадцать, состоявший из солдат морской пехоты. Люди этого отряда принадлежали к экипажу английского крейсера "Аттентив".

- Мне говорили в штабе, - прибавил Фролов, - будто в этой схватке здорово показал себя Павлин Виноградов...

Наступило молчание.