Для меня вся эта история началась с обыкновенной повестки: лейтенанту запаса Роджеру Андерсону, который проживает в Ливерпуле по адресу: Лайм-стрит, 207, т. е. мне, предлагалось в течении сорока восьми часов прибыть в гарнизон, который я покинул пять лет назад, отбыв воинскую повинность.

Стоял погожий августовский день. Вернувшись домой с работы (я работал в гавани), открытка сразу попала ко мне руки. Не могу сказать что она меня тогда напугала или вызвала во мне какое-либо неприятное ощущение. Держа ее в руках я только подумал о скупости мобилизационного бюро, которое вместо телеграммы прислало обыкновенную повестку, да еще на устаревшем бланке: кроме всего прочего мне приказывали «прибыть с продовольственными карточками», хотя любой ребенок знает, что в Великобритании вот уже с 1954 года нет никакой карточной системы. Вероятно там, в военном министерстве, экономили на всем, чем могли.

Я немедленно собрал манатки, сообщил на работу о своем убытии и в назначенное время явился в гарнизон Олдершот, где была расквартирована 16-я парашютно-десантная бригада, известная в этой местности под громким названием «Красные дьяволы». Когда-то к этой ватаге принадлежал и я.

Проходя от ворот к казарме, я вспомнил все свои солдатские шалости. Если не считать периода муштры «молодого бойца», — в любой армии мира, скорее всего, не похожей на курорт, — моя служба в армии сложилась так для меня хорошо, что отбыв ее, я письменно заявил о готовности, в случае национальной опасности, добровольно вернуться в свою часть еще до объявления всеобщей мобилизации.

Может, я решился на этот шаг в юношеском захвате, а может под влиянием чудесного прощального банкета, — в любом случае я опять сидел тут и нетерпеливо ожидал развития событий. Только потом, позднее, мне стало ясно, что этим заявлением я сделал самую большую глупость в своей жизни.

Первое, что я увидел в казарменном дворе, это украшенную орденами грудь моего старого приятеля Билла Шотовера, который остался на кадровой службе, воевал где-то в Кении или на полуострове Малакка и дослужился до капитана.

— Хелло, Роджер, — поздоровался он, шлепнув меня по плечу своей тяжелой лапой. — Вот здорово! Значит — «Отчизна зовет…»

— «И ее лучшие сыны спешат под знамена»,[1] — скромно окончил я.

— Для тебя еще есть место в моей роте, — объяснил он, — сегодня вечером я поговорю с полковником, и все будет в порядке, старина.

Мы зашли в казино, пропустили по рюмке и, обмениваясь воспоминаниями, пришли к выводу, что молодежь нынешнего призыва вряд ли может сравниться с нашим. Наконец Билл приступил объяснять мне стратегическое положение Британского Содружества Наций. Это была его давняя страсть.

— Как известно, — начал он, — наше положение плохо, но не совсем. Непоправимым оно стало бы только тогда, если бы нам не удалось победить этого молодчика Насера, его пример повторили бы другие и все эти псы, которые нынче бегают поджавши хвост, перестали бы уважать нас. Когда ты, Роджер, читаешь газеты, то, наверно, знаешь, что Насер снова натворил. Но из этой истории с Суэцким каналом он не выпутается. Мы собираемся одним ударом покончить с ним и с его жалкой девяностотысячной армией. Вот посмотри сюда, — сказал Билл, подходя к карте Европы, которая висела на стене казино над музыкальным ящиком.

На его широком лице белели пятна — результаты нарушения пигментации, от чего он страдал и раньше; из-за этого они напоминало места на карте, которые означали горные хребты высотой свыше трех тысяч метров: светлые пятна на лице отвечали заснеженным вершинам гор на карте.

— В Красном море, — сказал Билл, — в готовности стоит наш крейсер «Кения», а возле восточного побережья Средиземного моря — крейсер «Ямайка». В Мальтийском порту — авианосец «Игл» с несколькими эскадрильями штурмовиков на борту. Кроме того, вчера отдан приказ перебазировать на Мальту шестьдесят реактивных бомбардировщиков «Канберра». Вот тут, в Иордании, находится 10-й гусарский полк, усиленный ротой пехотного полка «Мидлсекс»; на вооружении он имеет танки «Центурион». В Ливии, вблизи западной границы Египта, размещены: 10-я танковая дивизия, пехотный полк королевского стрелкового корпуса и 3-й артиллерийский полк королевской конной артиллерии, который во время осенних маневров в 1951 году прикрывал наш левый фланг. Ну, как тебе это все нравится?

— Неплохо, — сказал я. — А мы?

— Мы — пожарная команда Британского Содружества, — ответил он. — Нас пошлют туда, где горит.

— А они хоть компенсируют резервистам потерю зарплаты за время пребывания в армии?

— Кроме этого, — продолжал Билл, не обращая внимания на мои проблемы, — мы забираем из Западной Германии части 2-й пехотной дивизии. Правда, командование НАТО проявляет недовольство, потому что Франция тоже забирает оттуда часть своих войск, но сэр Антони[2] уговорил Гюнтера.[3] Поговаривают, что военное министерство мобилизовало девяносто гражданских самолетов на которых перебрасывают на Ближний Восток даже лейб-гвардию…

— Те из нас, — вмешался я, — кто купил вещи в рассрочку, через эту мобилизацию попадут в очень затруднительное положение…

— …И добавь к этому вооруженные силы французов. Вице-адмирал Баржо собрал на рейде Тулона целую эскадру: линкор «Жан Барт», крейсер «Жорж Леге», два авианосца и десять эсминцев. Как тебе нравится такая сила?

— Хотел бы я все-таки знать, Билл, — несмело настаивал я, — что будет с моим телевизором, если я вовремя не заплачу за него очередной взнос.

— А, да плюнь ты на него, — резко ответил он. — У нас тут, старина, нет нужды смотреть в этот ящик. Королевская армия покажет тебе мир в натуре.

Билл вообще был грубияном, но в этот раз, как оказалось позже, он был прав.

В понедельник, 6 августа 1956 года, в ярко освещенной портсмутской гавани мы взошли на борт корабля. Наше судно, авианосец «Тезей», водоизмещением в тринадцать тысяч тонн, которое обычно брало на борт тридцать пять штурмовиков, приняло теперь две тысячи парашютистов. Билл сообщил мне по секрету, что остальная часть нашей бригады грузилась в Девонпорте на однотипный корабль «Оушн» и на двадцатитысячетонный транспортный пароход «Булверк», которые выходили в море через два дня.

Гемпширский пляж кишел дачниками. Вдоль берега сновали парусные яхты и моторные лодки; молодежь развлекалась катанием на водных лыжах. А в это время на набережной стояли тысячи отцов и матерей, жен и невест, с которыми от имени нас должны попрощаться пятьдесят парашютистов. Командир полка запретил это делать каждому отдельно. Полковник, мужчина с красным лицом и желтой, как сера, бородкой, наверно ненавидел такие сцены, потому что когда капитан Шотовер доложил ему о желании солдат пожать руки своим родным, он только пробурчал:

— Годдем[4], для этого в гарнизоне было достаточно времени! Годдем!

С этими словами он пхнул ногой полкового кота Насера, который осмелился сесть ему на ботинок.

Лично мне было безразлично, потому что моя старенькая больная мать не могла приехать в Портсмут, а девушки у меня в то время не было. Поэтому никто мне не помахал мокрым от слез платочком, когда наш корабль двинулся от мола вдоль канала. Другим было, наверно, очень больно.

Мои сомнения подтвердились: военное начальство показало себя не только бездушным, но и скупым. Командованию было совсем безразлично, что большинство резервистов бросило свою работу. Никто из нас не получил за это никакой компенсации.