— Мы призвали добровольцев, а не каких-то старцев, — заявил мне Билл Шотовер, повторяя слова всеми уважаемого командира «Красных дьяволов» Мервина Батлера.
Мы стояли около поручней и смотрели на закат солнца на корнуэльском побережье.
— Наше корыто делает двадцать четыре узла, — сказал Билл, сплюнув в пенистую воду за кормой. — Послезавтра пройдем Лиссабон, войдем в Средиземное море, а в пятницу будем в Ла Валетте. Что и как будет дальше, знают только бог и сэр Антони.
— Если египтяне каким-то образом пронюхают о нас, то пойдут на уступки, как только мы появимся в районе Мальты.
— А для меня, Роджер, лучшим выходом была бы порядочная драка.
Позже я прочитал в газете, что частичная мобилизация, благодаря которой я совершил эту чудесную прогулку на корабле, была проведена в полном соответствии с нашей конституцией. Поскольку нижняя палата за несколько дней до национализации Суэцкого канала была распущена на каникулы (значительная часть членов парламента охотилась на куропаток в Шотландии, а королева Елизавета развлекалась на конных соревнованиях в Гудвуле), премьер-министр Идеен сам созвал Государственный Совет. Он провозгласил чрезвычайное положение и «торжественно уполномочил глубокоуважаемого Генри Геда», т. е. нашего военного министра, мобилизовать резервы. Сразу за этим «глубокоуважаемый» призвал в вооруженные силы двадцать тысяч человек, и среди них и меня. Приятным утешением для меня было сообщение в прессе о том, что все произошло корректно и спокойно, как и надлежит великой нации.
Через восемь дней мы высадились на Кипре. Я попал в передовой отряд, которым командовал мой приятель Билл. На двух «джипах» морского ведомства мы проехали цветущей равниной в глубь острова на 60 километров. Солдаты, которые сопровождали нас, все время держали автоматы на изготовку. Я понял, что местное население предвзято ставится к британской короне, но, слава богу, в пути происшествий не было.
Когда в мерцающем от жары воздухе вынырнули первые дома столицы острова — Никозии, Билл Шотовер сказал мне:
— Ну, дорогой друг, тут наши дороги расходятся. Тебя для какого-то важного поручения вызывает командование воздушными силами… Я точно не знаю для чего именно, но думаю, что это почетное задание. Смотри, Роджер, не подкачай! See you later, old boy.[5]
Он шлепнул меня по плечу своей тяжелой лапой и, скомандовав водителю остановиться, без лишних церемоний вытолкнул меня из машины, а сам умчался прочь.
Я очутился перед длинным, приземистым строением, обнесенным «ежами» с колючей проволокой. Около часового в стальной каске, из-под которой блестел мокрый от пота лоб, стоял припорошенный пылью щит с надписью MEAF-HQ, что должно было обозначать «Штаб воздушных сил на Среднем Востоке». Тут находилось командование британских воздушных сил, которому были подчинены все аэродромы и боевые самолеты в Ираке, Иордании, на Кипре, в Ливии, а еще полгода назад — и в зоне Суэцкого канала. Увидев этот штаб, я не ощутил никакой радости в душе, и причиной этого была не только жара…
Если штаб воздушных сил вызывает парашютиста для выполнения специального задания, то это никак не означает что-то хорошее. Все это дело мне не очень нравилось. Не задумываясь над тем, почему именно на меня, только что призванного резервиста, выпал этот выбор, я решил энергично сопротивляться любым попыткам использовать меня для какой-то рискованной индивидуальной операции. Опасные задания выполняли, как правило, добровольцы. Молодые офицеры часто пропускают возможность благополучно избежать рискованной операции, когда — из патриотических или иных благородных соображений — в нужный момент не найдут смелости простым «нет» свести на нет попытки добрых начальников уговорить простачка.
— Комната 118, сэр, — сказал караульный сержант.
На его форменной блузе под мышками виднелись большие пятна от пота. Сержант как-то странно посмотрел на меня, от чего моя тревога выросла еще больше. Невинная надпись «Медицинский отдел» на двери комнаты № 118 тоже не развеяла мою тревогу. Военные врачи всегда имели сомнительную славу.
Я вошел туда и, не смотря на гнетущую духоту, сразу же стал смирно. За письменным столом стоял седой, достаточно осанистый офицер, совсем не похожий на доктора. На его погонах было по три серебряных полоски и столько же нашивок на рукавах — то же, что подполковник в сухопутных войсках. Над его головой, разрезая воздух, вращался горизонтальный вентилятор. Я ощутил на своем лице его прохладное дыхание.
— Садитесь, лейтенант, — промолвил подполковник авиации приятным звучным голосом. — Хотите сигарету?
Он создавал впечатление симпатичного начальника. Я решил проявить бдительность и остерегаться его любезностей. Сел и дал ему прикурить.
— Если меня правильно проинформировали, лейтенант Андерсон, — сказал подполковник, переводя взгляд туда, где ветер от вентилятора разрезал кольца сигаретного дыма, — две недели назад вы еще занимались в Ливерпуле своими гражданскими делами.
— Да, сэр.
— В чем заключалась ваша деятельность?
— Я — сотрудник таможенной службы розыска, сэр.
По тому, как подполковник кивнул, я понял, что он об этом уже знает. Кроме того в руке он держал какую-то бумагу — без сомнений, из моего личного дела.
— Какие же были ваши служебные функции? — спросил он. — Вы занимались обычной проверкой багажа или имели дело с хорошо организованными контрабандистами?
Пренебрежительный тон, каким он сказал «обычной проверкой», немного оскорбил меня, и поэтому я не без гордости признался, что несколько семестров изучал криминалистику, занимал соответствующую должность на службе и брал участие в расследовании большинства тех преступлений, которые входили в компетенцию моего учреждения. Недавно я вел расследование аферы с наркотиками и довольно успешно…
Только потом я осознал, что лучше было мне скрыть свои таланты (к стати, в армии это умная тактика).
— Наркотики? — с интересом выкрикнул подполковник. — Я вижу, мистер Андерсон, что мы с вами коллеги. Моя фамилия Тинуэл. Возможно, вы кое-что обо мне слышали, я несколько лет руководил в Скотланд-Ярде[6] главным комиссариатом по борьбе с грабежами и бандитским шантажом. Было бы лишним объяснять вам, как широко поле деятельности этого отдела.
Он самодовольно улыбнулся, и я не осмелился испортить ему настроение, а сделал вид, что и на самом деле вспомнил его фамилию. Я хорошо знал, что для криминалиста старого поколения ничего нет более приятного, чем неожиданно услышать эхо той славы, которую в свое время бульварная пресса создала вокруг его успехов.
Затем подполковник Тинуэл угостил меня холодным лимонадом и, рассказав некоторое время об известных преступлениях тридцатых годов, незаметно перешел от английских уголовных историй к современному положению на острове Кипр.
— Вот здесь у нас отдел контрразведки регионального командования на Ближнем Востоке. — Раскрывая передо мной эту тайну, он сделал широкий жест рукой, который охватывал всю обстановку комнаты, включая жалюзи, зеленый сейф и москитную сетку. — Положение на Кипре с точки зрения безопасности далеко не блестящее, поверьте мне. А у меня очень мало людей. Наилучшие мои силы заняты греческими партизанами и концентрируют все внимание на том, чтобы предотвратить диверсии на наши воздушные силы. Поэтому вы, мистер Андерсон, появились у меня очень своевременно.
Я очень поздно понял, что попал в западню. После всех любезностей, проявленных ко мне как к молодому коллеге, я уже был не в состоянии с надлежащей твердостью отказаться от какого-то деликатного задания. Мне оставалось только более или менее быстро перейти к обороне.
— К сожалению, сэр, я не разговариваю ни на греческом, ни на турецком языках, — начал я, — не знаю ни страны, ни людей… Боюсь, что вам от меня не будет никакой пользы.