Калэхейн лично бывал пару раз на этих, с позволения сказать, «курортах». На одном запомнил только приторно-стерильную воду в искусственном море, да стеклянный купол с нарисованными облаками. Желтый пляжный песок, свежие фрукты и тишина только ещё больше испортили впечатление.

«И почему все считают, что лучший отдых для торийца - непременно море? Да пропади оно пропадом! Я ненавижу воду, а уж дома ею по горло сыт. И тишина эта! Тише только меж звёзд в скафандре. Хочу в толпу, но поцивильней».

На втором курорте море было настоящее. Но всю радость отдыха изо дня в день портили назойливые женщины, у которых, видимо, работа была такая - угождать клиентам во всех отношениях. Вот только они не особо помнили, что по торийским законам женщина может быть у мужчины одна, и её наличие - вообще дар и благодать свыше. А может и не знали. Но все равно старпома достали.

«Курорты они нам предложили вместо возвращения домой... Олухи бездушные. Ещё бы предложили мать родную заменить какой бабой грудастой. Где им тут со своими небоскрёбами услышать, как земля родная под ногами поет при твоём возвращении!»

В общем, экипаж ждал больше, чем обычно и дружно от спуска на планету отказался. Нет, даже при таком моральном упадке работать никто хуже не стал, но мысли о доме витали в воздухе чуть ли не материально...

...И так было, пока Лаккомо не устал и от этого тоже.

Тогда очередным корабельным вечером из всех динамиков донеслось сухое сдержанное сообщение:

- Внимание всему личному составу. Говорит капитан корабля. Тем из вас, кто хочет вернуться на Торию по собственному желанию или по необходимости, приказываю за сегодняшний вечер написать мне рапорт о предоставлении увольнительной. Независимо от ситуации, на Цинтерре завтра будет ожидать транспорт, который за сутки доставит вас домой. «Стремительный» же продолжит участие в боевых действиях с вашими коллегами до окончания войны. На этом всё. Конец связи.

На несколько долгих минут весь корабль затих и почти замер. Люди шептались и ошалело хлопали глазами, не зная, как понять заявление капитана и что с ним делать. Потом смысл и тон сообщения дошел до них. И большинство в один голос заявили: «Да как же можно уйти!»

Лишь несколько десятков человек, скрепя сердце, написали заветный рапорт, всеми силами стараясь извиниться за ту нужду, что гнала их домой. Кого-то дома ждали похороны, кого-то - первые дети, свадьба или болезнь родича.

Лаккомо не прочел ни одного рапорта. Не глядя, он передал весь список имен своему начальнику штаба и распорядился, чтобы этим людям прислали замену.

«Подумаешь дети, - продолжал мысленно ворчать старпом. - У меня пишут, что первый правнук родился. Дожили... Внуки уже в тридцать лет рожают. Эка рань. Торопит их Тория-мать, ох как торопит. Что ли опять беду чует и в сыновьях нуждается? Тысячи лет такого не было, а сейчас как эпидемия на планету напала. Дети вырастать не успевают, а уже своих рожают. Не к добру...»

Когда Лаккомо вновь поднялся на мостик перед вылетом на передовую, его встретили все те же лица. Он даже не удивился. Хотя все-таки сдержал вздох удовлетворения. Он был почти уверен, что ни один человек из основной вахты не уйдет. Никто не посмеет его оставить в такой момент. И дело здесь не только в преданности, с которой смотрели на капитана обитатели мостика. А в чести.

Торийская честь не была пустым звуком. Бросить капитана, бросить Алиетт-Лэ... Значит, предать. И потому, увидев на мостике родные лица, Лаккомо лишь едва заметно улыбнулся.

- Идем к Борду, команда, - тихо бросил он, поднявшись на своё место.

Жаль, не видели в этот миг его глаз высшие чины из Адмиралтейства.

Несколько часов спустя Тридцать Пятая эскадра вынырнула на границе пространства Борда. И не успели командиры кораблей занять предписанные позиции, как получили недвусмысленный приказ - готовиться к новому прыжку. Эфир взорвался возмущением. Что позволяет себе генерал Сан-Вэйв?! Кто дал ему право переиначивать приказы высшего командования? Почему он вздумал на ходу изобретать собственные планы?

Только Калэхейн знал, что никакого плана у Лаккомо на сей раз нет. Знал и молчал. В душе нарастала паника. Старший помощник заранее просил прощения у всех Предков, Духов, Святынь, Истока... и всего, что смог припомнить.

- Всех несогласных с моим текущим приказом я лично сдам под трибунал, - холодно отчеканил в эфир капитан. - Посему прошу уважаемых капитанов заткнуться и следовать указаниям моего навигатора.

Эфир затих. Скандал улегся сам собой. И десять минут спустя эскадра вновь нырнула...

...чтобы дерзко всплыть на самой высокой орбите Борда и дать «Стремительному» навести на планету главный калибр.

- Говорит командующий эскадры Объединенного Космического Флота Федерации генерал Сан-Вэйв, - заговорил на весь эфир капитан, когда связь с властями планеты была установлена. - От лица Лазурного Престола прошу немедленно прекратить все боевые действия против Федерации, отвести от эскадры орудия и предоставить условия для дальнейших переговоров. В противном случае при отказе от выполнения хотя бы одной просьбы я буду вынужден открыть огонь на поражение.

Байки про главный калибр торийского флагмана ходили одна другой страшнее. Пустили их наверняка сами конструкторы и небольшая засекреченная группа обслуживающего персонала. Рассказывали всякое. Одни уверяли, что оно может сжечь в пыль любой корабль. Возможно. Другие, что сжечь дотла планету. Уже тянет на бред. Третьи придумывали ещё более немыслимые теории. Фантазеры! А всё потому, что овеянное ужасами орудие никто не видел. Федералы, что называется, носом землю рыли в попытках узнать технические характеристики, а главное, мощность того, что болтается у них в космосе под боком. Сами торийцы молились о том, чтобы никогда это орудие не применять.

А тут - над Бордом.

Во всей красе.

- Железный броненосец понимает только железный кулак у носа, - пробормотал Калэхейн, разряжая напряжение на мостике, и вытер испарину со лба.

Потекли минуты томительного ожидания. Напряжение, зримое, осязаемое, тягучее, разлилось в воздухе и затащило экипаж в свои сети. Вцепившись взмокшими ладонями в терминалы, люди застыли, как ископаемые насекомые в янтаре. Капитан обратился в статую, и казалось, разучился дышать.

И наконец, в эфире прозвучал долгожданный ответ:

- От лица Верховного Кайена заявляем: Борд согласен на выставленные условия. Корабли Железной стражи отозваны на родину. Дальнейшее обсуждение условий вестников Федерации предлагаем продолжить на планете с соблюдением всех пунктов дипломатической неприкосновенности.

По мостику прокатился всеобщий выдох. Каким-то чудом капитан остался стоять на ногах, экипаж колотила сдерживаемая дрожь. Они позволили себе расслабиться только тогда, когда Золотой Журавль отбыл на переговоры.

- Повоевали... - убирая трясущиеся руки от орудийной панели сказал Даинес.

- Всегда бы так, - ответил ему кто-то.

- Да гори зеленым дымом такая война! - воскликнул Кролэ, откатываясь на своем кресле от монитора. - По мне так лучше как обычно, по чести, чем такие нервы.

- Да, смотри потом всем в глаза, если б пальнули, - не обращая внимания на старпома, Даинес вообще забрался на кресло с ногами. И как только сумел уместиться удобно?

- Кто-нибудь знает, а оно вообще стреляет?..

- Поверь, когда надо - выстрелит.

- Дъерк с тобой! Не накликай, - шикнули на «знающего».

- Так, а ну кончать разговоры, - не отрываясь от монитора, напомнил о своем присутствии Калэхейн. Команда враз замолчала.

На его радаре одинокая точка капитанского челнока отделилась от «Стремительного» и поплыла в сторону планеты. Лаккомо обещал держать связь, но дал понять, что эти сутки он намерен провести в тяжелых переговорах.

- Закругляемся и спать. И чтобы я ни одного бездельника тут не видел, - одновременно набивая сообщения дежурной вахте, огласил старпом. - В ближайшие часы даже они с той стороны в наш адрес дулом не поведут. Перерыв.