Кто-то кричал, кто-то стрелял.

Ей показалось, как рядом, где-то очень близко к ней, мелькнула рыжая тень, выбила из рук Антонины Семеновны стакан. Возможно, ей повезет. Возможно, она не успела еще выпить таблетку. Пусть ее спасут, пожалуйста... Пусть ее спасут...

Наверно, она говорила это вслух, потому что услышала, как ей ответили:

- Успокойся, с ней все в порядке. - А голос такой знакомый-знакомый. Она помнит его. Знает. - Антонина Семеновна не успела ничего принять. Ей ничего не грозит, слышишь?

В уши словно воду налили. Видела и соображала она тоже плохо. Почувствовала, как ее сжимают в объятиях и гладят по волосам, по рукам, по шее. А потом тормошат. От человека, ее державшего, пахло кровью, потом, паленой кожей и совсем немного дорогим парфюмом. Последнее, что Марина увидела, было плечо, обтянутое темно-коричневой курткой. Сознание отключилось, поэтому она уже не слышала, как человек упрямо повторял снова и снова:

- Не спи, тебе нельзя спать! Слышишь? Слышишь меня... Рина?

* * *

Комната залита ярким солнечным светом. Он проникает сквозь веки, ласкает кожу. В воздухе, как после дождя, пахнет озоном. Так хорошо, тепло и приятно, что совершенно не хочется просыпаться. Только волосы мешаются - разметались, рассыпались по лицу, щекочут нос. Марина протянула руку, чтобы отодвинуть надоедливые пряди. Но вместо волос нащупала тоненькие трубки, опутавшие ухо, идущие через щеку и заканчивающиеся в носу. Пошевелившуюся руку кольнуло болью. Она ощупала и ее, обнаружив твердую бляшку на сгибе и еще одну трубку, уходящую вверх.

Такие открытия поневоле заставили ее окончательно очнуться. Марина открыла глаза. Свет ослепил вначале, что-то разглядеть оказалось сложно. Но зрение постепенно привыкло, сфокусировалось, перед глазами перестали маячить сумасшедшие солнечные зайчики.

Комната была белой. Сначала она увидела белый потолок, затем, повернув голову, белые стены. Прикроватную тумбу с пластиковым стаканом на ней. С изумительно красными розами, рассыпавшимися в изящной вазе. В стоявшей рядом капельнице изредка пузырился флакон. Капли из него падали в трубку, а трубка вела к Марининой руке.

Понятно. Она не дома, как ей вначале показалось. Это был не страшный сон. А страшная реальность. И сейчас она в больнице.

События последних двух недель, а особенно последнего дня, вихрем ворвались в сознание. Ей угрожали. Заставляли закрыть Центр. Убили Игоря. Покалечили Гошу. Их предала Юлька. А Федька... а Федьку просто стерли.

Последняя мысль добила ее окончательно. Она вспомнила, как их с бухгалтершей пытались отравить. Антонину Семеновну не успели. А ее, Марину, видимо, откачали. Но теперь все это почему-то показалось настолько несущественным, банальным, неважным. Сейчас-то все хорошо, наверное. Вот только Федьки больше нет.

А ведь еще ее отец оказался во все это замешан. Его работы, флешка - голубой башмачок-брелок. Антивирусные программы, сломанные, вышедшие из-под контроля искины. И ненавистные гангстеры, создавшие Хаос. И уничтожившие Федьку.

Нет, это невыносимо. Надо переключиться, остановить поток этих мыслей, сковывающих ужасом ее сознание. Она повернула голову в другую сторону - это оказалось больно. Слабо застонала. Зато увидела, как в кресле у окна спит Антонина Семеновна, укрывшись тонким пледом.

Во рту была пустыня. Даже глотать тяжело и неприятно. Марина потянулась за стаканом на тумбе, но удержать не сумела - он упал с гулким стуком на кафельный пол, расплескал воду.

- Марина? Очнулась? - отбросив плед и чуть не поскользнувшись на влажном полу Антонина Семеновна бросилась к кровати. - Ты как?

- Пить хочется...

- Сейчас, я сейчас, - она налила воду в другой стакан - поильник с носиком, поднесла ко рту девушки, заботливо придержала, пока она пила, - доктор сказал, что пить тебе можно, но немного.

Выглядела Антонина Семеновна не очень. Короткие крашеные волосы, обычно уложенные в прическу, теперь в беспорядке торчали. Вместо привычного строгого костюма на ней - костюм спортивный, немного помятый. А лицо бледное, ни кровинки. И без косметики ее видеть непривычно.

После такого уютного пробуждения Марине стало не по себе. Неужели еще что-то плохое случилось? Куда уже больше?

- Антонина Семеновна, - голос не слушался Марину, царапался и кусал за горло, - что с вами? На вас же лица нет. Я надеюсь, что никто не...

- Все в порядке, - искренне улыбнулась бухгалтерша, - на самом деле хорошо все, Мариночка, ты не переживай. А я устала просто. Сижу здесь вот уже третий день...

- Третий?

Бухгалтерша судорожно вздохнула.

- Что скрывать - тебя еле спасли. Вовремя успели промывание желудка сделать. Сутки не знали - выживешь, нет. Потом ты просто спала. А я, знаешь, не смогла уйти. Да и что мне дома делать одной? Кстати, тут и Гоша в соседнем корпусе, в хирургии, я к нему тоже хожу, навещаю.

- Как он?

- Стабильно. Так доктора говорят, - она подмигнула, затем ухмыльнулась, - видишь, уже на больничном жаргоне разговариваю. Скоро диагнозы ставить начну! О чем это я... Да, руку Григорию отлично собрали. Правда, кость пришлось заменить на имплантат. К нему родители часто заходят, а он все про тебя спрашивает, волнуется.

Точно, вспомнила Марина, Гоша же теперь, вроде как, ее парень. Или... нет? Все так запуталось. Ничего не разобрать, а в голове бардак и клейкая каша из недавних бурных событий.

- ... вот и бегаю я от одного к другому, - тараторила тем временем бухгалтерша. Марина, как всегда, прослушала половину. - Знаешь, пока три палаты обойдешь, день проходит незаметно, а потом еще надо успеть...

- Какие три палаты? - перебивать невежливо, но иначе бухгалтершу не остановить.

- А? Так я ж еще кота твоего кормить бегаю! Забыли мы про Кузьмича-то. Я сама только позавчера вспомнила. Батюшки, думаю, кот голодный один в квартире! Ты извини, я ключи у тебя из сумочки взяла. Но кот был мне так благодарен!

- Спасибо большое за Кузьмича. Но все же... Антонина Семеновна!

Женщина потупилась в пол.

- Полицейский тебя спас. Помнишь? К нему и хожу.

Темно-коричневая куртка с заклепками. Вычурные узоры на ней. Запах кожи. Кровь. Тело, лежащее на асфальте вниз лицом. Выходит, жив. Аромат дорогого парфюма, смешанного с потом. Жив - это хорошо. Адреналин, смешанный с желанием - выжить. И невозможность это желание осуществить. Боль. И снова кровь, и снова - боль.

- Ясно. Я рада, что он выжил. Опасная работа у некоторых, правда?

Бухгалтерша странно и пристально на нее посмотрела. Помолчала. Затем, все же, ответила:

- Ужас, какая опасная и вредная. А ты... ты совсем ничего не помнишь?

Помнит. Много чего. Угрозы и нападения. Шантаж и разоблачение Юльки. Стакан воды, яд, главарь мафиози, Чат со Шлангом за ноутбуком - они...

Резкая боль захлестнула с головой. Помешала вдохнуть, застряла в горле невидимым распирающим комком. И обжигающей лавиной навалилась на плечи. Потому что, они...

- Антонина Семеновна, - срывающимся голосом прохрипела Марина, - они... они Федьку стерли!

И разрыдалась. Громко. Безудержно. Как в детстве, когда, упав на асфальт и разбив в кровь коленку, она знала, что нет на земле горше обиды, чем лежать вот так, носом вниз, переживая боль от падения.

Она плакала и не могла остановиться. Кажется, Антонина Семеновна шептала ей ласковые слова, уговаривала выпить воды. Гладила и утешала. В конце концов, пригрозила, что вызовет медсестру и попросит, чтобы ей вкололи успокоительное.

Кончено, такие срывы случаются из-за стресса. Марина была уверена, что это последствия пережитых событий, всплеска адреналина, запугиваний, угроз и кто знает, чего еще? Ведь не из-за Федьки же, в самом деле...

- Испугала ты меня, деточка, - бухгалтерша тревожно заглядывала Марине в глаза. - Стоит ли так переживать? Мне Федор Михайлович тоже нравится, вернее, - поправилась она, - нравился. Но искин - не человек. Всего лишь машина, которую сломали. Ты же знаешь, лучше меня...