В начале девятого вечера я уже сижу, свесив ноги с кровати, и жду, когда меня заберут родители. Надеюсь, мама приедет одна, и я смогу с ней поговорить. Слышу шаги в коридоре. В животе тревожно порхают бабочки. Я поднимаю взгляд и вижу растрепанного Джекса.

На его лице написано беспокойство. И хоть я злюсь, но мысленно вижу его на свадьбе в моих новых воспоминаниях. Я испытываю к нему новые чувства. Джекс вырастил меня, и, как бы я его ни ненавидела, но то, как я себя с ним вела, было несправедливо. Он молча садится рядом со мной на койку и накрывает теплой ладонью мою руку. Я рассматриваю его лицо, пока он изучает линолеум на полу.

Мне не хочется с ним ссориться — не стоит еще сильнее усложнять себе жизнь.

— Прости, — шепчу я, кусая губу.

— Где ты была? — спрашивает Джекс, часто моргая, и, встретив мой взгляд, тут же отводит глаза.

Такое чувство, будто ему тяжело даже находиться рядом со мной. В его глазах застыла боль, источником которой стала я, и мне стыдно — за все.

— Просто гуляла. Надо было подумать.

Джекс опирается локтями на бедра и наклоняется вперед.

— Ты пользовалась компьютером в библиотеке?

Должно быть, доктора ему все сообщили.

— Ага. — Я мну подол юбки, переполненная чувством вины.

Джекс вздыхает.

— Мне жаль, что ты узнала обо всем подобным образом. Знаю, мы должны были сами рассказать тебе о слушании по поводу условно-досрочного освобождения. Твоя мама… — Он замолкает, очевидно, старательно подбирая слова. — Мы не хотели тебя расстраивать. И это работало.

Его улыбка заразительна, и когда я улыбаюсь в ответ, Джекс пододвигается ближе. Он обнимает меня за плечи, пытаясь подбодрить. Я закрываю глаза. Все внутри меня кричит Джексу, чтобы он прекратил, но я сдерживаю порыв.

Он целует меня в лоб.

— Мне жаль, принцесса, мне очень жаль. Знаю, тебе бы хотелось, чтобы все уладилось как-нибудь само по себе.

Да, хотелось бы. Этого и многого другого.

— Где мама?

— У нее было позднее совещание, и она застряла в пробке. Мама встретит нас дома.

Он играет с моими волосами, словно делал это миллион раз, и у меня перед глазами всплывает картинка его лица, когда он укладывает меня спать. Я обнимаю его за шею пухлыми ручками и лепечу: «Я люблю тебя, папочка».

Папочка.

Меня осеняет.

— Мама много работает.

Я подобного не ожидала. Думала, мы будем вместе.

— Это ненадолго. Ведь через пару недель мы отправимся в отпуск на Багамы. Понимаю, поездка с родителями не самая модная вещь в мире…

Я смогу провести время с мамой, если к тому времени мой мозг не превратится в кашу.

— Да нет, звучит здорово. Не могу дождаться.

Джекс подмигивает, и морщины на его лбу разглаживаются.

— Понимаю, в последнее время у нас были проблемы, но я люблю тебя, Лар. Ты должна это знать.

— Я знаю. Конечно. — Хотела бы я понимать, о чем он говорит.

— Давай-ка отвезем тебя домой. Если поторопимся, ты сможешь пожелать близнецам спокойной ночи.

Мы выходим из больницы, и Джекс подталкивает меня к семейному авто. Удобно устроившись внутри, смотрю, как за окном проплывают дома, а свет фонарей отсвечивает на стекла. Звонит мой телефон. Это Донован. Отправляю звонок на голосовую почту.

— Если хочешь, можешь выбрать другую радиостанцию, — предлагает Джекс.

— Не надо, все в порядке, — безучастно отзываюсь я.

Он удивленно поднимает брови.

Что еще во мне изменилось? Я дерзкий избалованный ребенок? Теперь я все принимаю на веру, потому что у меня есть мама с папой, о которых я всегда мечтала, пока мой настоящий отец гниет в тюрьме? Когда мы подъезжаем к дому, делаю глубокий вдох и выпрямляюсь на сидении. Не знаю, пускают ли к папе посетителей, но мне нужно это выяснить. Я должна его увидеть.

Дом встречает меня тишиной и приглушенным светом. Близнецы, наверное, уже спят. До меня доносятся витающие в воздухе запахи картошки и лимона, и как только я захожу на кухню, слышу звон столового серебра.

Вот и она.

Наклонилась над посудомоечной машиной и загружает тарелки после ужина. Каштановые кудри закрывают ей лицо.

— Мама? — хрипло говорю я.

Она выпрямляется. На ее лице борются беспокойство и облегчение. У меня начинают дрожать губы, и я кидаюсь к маме. Она раскрывает мне объятия. Глубоко вдыхаю, вспоминая ее ванильный аромат. Мама крепко стискивает меня, я делаю то же самое, задыхаясь от рыданий.

— Ох, детка, — шепчет она, ласково поглаживая меня по голове. — Прости, что не перезвонила тебе сегодня. У меня сейчас бешеное расписание, постоянные совещания.

Киваю, крепко закрыв глаза и счастливо спрятав лицо в ее волосах. Они щекочут мне нос, но это неважно.

Мама берет меня за плечи и чуть отодвигает от себя, чтобы заглянуть в глаза. Погрустнев, она вытирает слезы с моих щек.

— Тебе тяжелее, чем кому бы то ни было. Если бы я могла все прекратить, я бы так и сделала, Лара.

— Я рада… что я дома.

— Я тоже. — Мама улыбается и указывает на высокий табурет. — Посиди со мной минутку.

Она открывает холодильник, достает две бутылки яблочного сока и протягивает одну мне.

— Когда папа позвонил и рассказал, как ты вылетела из дома… — Она замолкает и делает глоток. — Я давно так не злилась, Лара. Но когда сообщили, что тебя забрали в больницу… — Мама бледнеет. — Так страшно мне не было с того дня в переулке.

Неловко кручу крышечку на бутылке.

— Я не хотела падать в обморок или быть такой… злой.

— Понимаю, тебе тяжело осознавать, что Джон в тюрьме, но Джекс тоже тебя любит. Он был здесь, с тобой. С нами. И я понимаю, что ты подросток и постоянно находишься в растрепанных чувствах. Сегодня ты нас ненавидишь, завтра — обожаешь. — Мама делает глубокий прерывистый вдох. — Но я хочу, чтобы ты проявляла уважение, хорошо? Джексу вовсе нелегко так сильно тебя любить и при этом выслушивать твои оскорбления.

Я и раньше так делала?

— Я извинилась.

— Хорошо. — Мама, кажется, успокоилась, она отводит волосы у меня со лба и целует меня. Мне с ней так хорошо. Я как будто купаюсь в лучах теплого солнца. — А теперь отправляйся-ка в постель. Завтра в школу.

Мне хочется остаться и просто смотреть на нее, но я послушно встаю. Поворачиваюсь в дверях.

— Люблю тебя, мам.

На секунду она застывает с открытым ртом.

— Я тебя тоже люблю, малышка.

Выхожу из кухни и вижу Джекса в гостиной. Он копается в каких-то бумагах.

— Спокойной ночи, — говорю я ему.

— Спокойной ночи, милая. — Поднимаясь по лестнице, я чувствую, как он провожает меня взглядом.

Оказавшись в комнате, переодеваюсь в пижаму и начинаю анализировать ситуацию. К завтрашнему дню я должна знать о себе все, что только можно. Замечаю выстроившиеся на комоде награды по софтболу и боулингу. Боулинг? Морщу нос. Где такое видано? На книжных полках стоят любовные романы и детективы. Ну хоть это не изменилось.

Под кроватью обнаруживаю желанную сокровищницу — фотоальбом. Листая страницы, нахожу наши с близнецами и Джексом семейные снимки. Те, что с мамой, заставляют меня улыбнуться. Я игриво позирую в платьях, одетая с иголочки, будто светская львица, которая полна решимости избавить мир ото всех цветов, кроме пастельных.

Но на моем лице румянец и цветет улыбка. Я выгляжу счастливой. По-настоящему счастливой.

Очень много фотографий, где мы с мамой и Джексом. Я целую его в щеку и помогаю ему задувать свечи на именинном торте. Мы празднично одеты и, судя по фону на заднем плане, кажется, где-то в тропиках или на корабле. Крепко закрываю глаза и мысленно переношусь в последний день рождения папы, моего настоящего отца.

Квартира настолько мала, что кухонный стол стоит впритык к дивану, и наш пес скулит из-под стола. Папа высокий, сильный и мужественный, но на нем желтый именинный колпак, и он глупо ухмыляется, тряся завернутый подарок.

— Это не бомба. И не «Лего».

— Не «Лего», — весело соглашаюсь я.