На мне удобная старая толстовка, я не накрашена, но улыбаюсь. Папа говорит, что это единственный макияж, который мне нужен.

Он открывает коробку и обнаруживает там несколько паровозиков для его игрушечной железной дороги. Папа строит ее много лет — у него никогда не хватает на это денег. Его глаза затуманиваются, и, конечно, винить в этом можно только аллергию.

— Лара, это же фантастика! Спасибо, девочка.

Тянусь через стол, и мы обнимаемся. Перед нами пустые тарелки из-под макарон с сыром и маленький торт со свечками, на которых пляшут праздничные язычки пламени.

— Загадай желание, — предлагаю я.

Интересно, что он загадает? Я вот из года в года задумываю одно и то же.

Папа улыбается и задувает свечи. Я хлопаю в ладоши, а папа вытаскивает вилки и тарелки. Десерт подан.

— Что ты пожелал? — спрашиваю я, слизывая с ложки остатки мороженого.

— Проводить больше времени с тобой.

Папа подмигивает и ласково гладит мою руку. Он поднимается, и ножки стула скрипят по полу.

Надув губы, я наблюдаю, как он натягивает сюртук швейцара. В этот раз обеденный перерыв закончился слишком быстро.

— Папа…

Он целует меня в макушку.

— Именинный обед вышел потрясающий, Лара. Поговорим утром перед школой, ладно?

Вымученно улыбаюсь.

— С днем рождения.

Печаль в глазах заставляет папу казаться старше, чем несколько минут назад. Дверь за ним закрывается, и гулкое «Бум!» эхом разносится по квартире, оставляя меня в оцепенении. Искра скулит и трется о мою ногу. Наклонившись, треплю его по спине.

— Я это исправлю. Я собираюсь это исправить для всех нас.

Отношу тарелки к мойке и соскребаю остатки в мусор. Нахожу поздравительную открытку, которую папа выбросил, так и не распечатав. Так же, как и каждый год. На конверте изысканная наклейка с обратным адресом. В углу заглавная J с эффектной завитушкой. Раздумываю, не посмотреть ли, от кого открытка, но все же решаю уважать папину личную жизнь. Смахиваю остатки торта прямо на конверт и ухожу.

Теперь я сожалею, что не прочла тогда ту открытку. С шумом захлопываю фотоальбом. Раздается звонок мобильного. Выуживаю телефон из сумочки. К счастью, это не Донован, а Кристина. Она была одной из моих ближайших подруг, и я рада, что кое-какие вещи не изменились.

— С тобой все хорошо? — поспешно спрашивает она.

— Я в порядке. — Вкладываю в голос как можно больше энтузиазма. — Только-только добралась домой. Так устала! Похоже, новости быстро разлетаются.

— Конечно, если выясняется, что ты в госпитале, Лара! Должно быть, это такой стресс. Ты уверена, что все хорошо?

— Да куда ж я денусь? Ладно, я пошла спать. Поболтаем завтра.

— И о симпатичных докторах, которых ты видела, да? — Она заразительно хихикает, и я, не выдержав, начинают хихикать вместе с ней. — Может, наберешь Дона и пожелаешь ему спокойной ночи? Он очень волнуется. Ты не берешь трубку, когда он звонит.

Досадливо морщусь.

— Извини. Я… не в настроении. Может… ты позвонишь вместо меня?

— Что?! — Такое ощущение, будто я попросила ее поменять проколотую шину. — Ты просто обязана хотеть с ним поговорить.

— Ну, я правда не хочу. — Закрыв глаза, молюсь, чтобы она не подняла по этому поводу шум.

— Хорошо, хорошо. Но лучше бы тебе завтра рассказать, что между вами происходит. Особенно, если есть пикантные подробности.

Глупо улыбаясь, закрываю крышку телефона и, в последний раз глянув на фотоальбом, засовываю его под кровать. Чувствую, как он во что-то упирается.

Мне становится любопытно. Шарю рукой под кроватью, пока не нащупываю какой-то твердый предмет. Я достаю до него лишь кончиками пальцев. Боюсь, если вытяну руку еще сильнее, то вывихну плечо, но все же тянусь чуть дальше и наконец умудряюсь ухватиться и вытянуть предмет наружу. Это небольшой коричневый сундучок, опоясанный посередине золотой полосой. Он не заперт. Откинув крышку, вижу внутри небольшую тетрадь. Дневник.

Взволнованно достаю его и листаю страницы. Так, хорошо, это мой почерк. Перелистываю на последнюю исписанную страницу. Всего два дня назад.

«Я купила на выпускной платье, о котором мечтала. Папа меня отвез, мы здорово повеселились. Он даже заплатил за ланч. Было так приятно провести с ним день. Мне нравится, что у меня есть брат с сестрой, но я скучаю по тем временам, когда были только мы. Мы вдвоем.

Мама постоянно работает, и я уже к этому привыкла. Понимаю, что ее работа очень важна или типа того. Мама может делать все, что ей заблагорассудится. Когда она дома, все настойчиво требуют ее внимания, а я просто сливаюсь с чертовыми обоями. Может, она сожалеет о моем существовании? Может, я напоминаю ей о «большой ошибке» с Джоном Крейном?

Донован подарил мне красивейшее ожерелье. Я и не подозревала, как он ко мне относится, пока не открыла ту маленькую коробочку. Я его тоже люблю и жду не дождусь выпускного, когда мы останемся наедине.

Но мне тяжело сосредоточиться. Мои преследователи подбираются все ближе, и план начинает обретать конкретные черты. Надеюсь, они не подозревают, что я собираюсь сделать. Очень надеюсь!»

Уставившись на дневник, хмурюсь и шепчу:

— Что за черт?

Меня будит аромат яичницы с беконом. Обычно это мой любимый завтрак, но сегодня утром живот не хочет воспринимать никакой еды. Первая моя мысль об отце. Я продала одного родителя за другого, и вина жалит меня, как пчела.

Звенит будильник. Встаю под душ, вода щекочет спину. Давление гораздо сильнее, чем в моей старой квартире. Жизнь теперь должна стать намного слаще. У меня есть все блага, которые можно купить за деньги. Но это не освобождает меня от чувства вины, а лишь усиливает его.

Мама жива, и я благодарна, что буду помнить еще об одном дне с ней, но папа в тюрьме. Неужели я в конце концов забуду последние десять лет, которые мы провели вместе? Папа заботился обо мне, когда я болела, и когда нам нужны были лекарства, он экономил каждую копейку и иногда ходил голодным, лишь бы накормить меня. В один прекрасный момент я могу проснуться, и эта жертва перестанет для меня что-либо значить. Возможно, я буду знать его лишь как человека, который пытался убить маму и разрушил наше «жили долго и счастливо».

И меня явно преследуют какие-то люди. Или это, или я сошла с ума. Не уверена, какой из вариантов страшнее. Подожду завтрака, а там и решу.

Подсушив волосы полотенцем, заворачиваюсь в банный халат, как в облако, которое впитывает влагу с моего тела. Роюсь в шкафу в поисках чего-нибудь удобного, но в результате остаюсь почти ни с чем. На всей одежде дизайнерские ярлыки, каждая сумочка — от «Коуч». Я чувствую себя Барби, а не обычным человеком.

Натягиваю джинсы, мечтая взять тяжелые «мартенсы», которые нашла в глубине шкафа, но это было бы слишком подозрительно, так что обуваю блестящие розовые балетки. Ансамбль дополняет синий топ в облипку. Лара бы накрасилась, но я могу лишь воспользоваться блеском для губ. Оставив волосы не выпрямленными, надеваю на голову повязку, лежащую на туалетном столике, и спускаюсь по лестнице.

Из кухни доносится разговор мамы и Джекса на повышенных тонах. Они спорят обо мне? Подхожу к двери.

— Это исследование, — натянуто говорит мама.

— Опасное исследование. Ты обещала мне не заниматься слиянием воспоминаний. Что, если что-то пойдет не так?

Мама вздыхает.

— Мы еще даже не начали опыты на людях. Только собираемся попробовать, сумеем ли сделать это с мышами.

— Сумеем ли? Сумеем ли?! Может, вам стоит спросить себя, должны ли? Ни одному человеку не следует иметь подобную силу, и уж тем более не следует корпорации.

— Если правильно использовать ее обширные возможности и потом применить для лечения жертв…

Судя по голосу, Джекс кипит от ярости.

— Да мне плевать, какие вы преследуете благородные цели, Миранда. Ты должна прекратить, и немедленно. Разве ты не знаешь, что поставлено на карту?