Из Москвы я привез с собой небольшой рулон марли. Выкроив достаточные по размеру полотнища, я написал на них черной краской большие номера и попросил Пи-шик-ага поймать овец. Для начала мы решили пометить двух передних, двух средних и двух задних животных. Лентяйку, которая предпочитала пастись далеко позади отары и трогалась вперед не раньше, чем ее подгонял чабан, мне не нужно было и показывать. Я уже успел отметить ее сам. Как видно, эта мудрая овца не гналась за вкусным кормом, не стремилась обогнать других овец в поисках его, а доедала то, что осталось после прохождения отары. Но зато уж здесь она паслась вдосталь и трогались с места не раньше, чем ее подгонял чабан или уж если отара уходила совсем далеко.

Чтобы поймать нужную нам овцу, Пишик-ага и Овез-ли собрали отару покучнее. Потом Овезли крадущейся походкой стал подбираться к намеченной нами овце. Отара расступалась перед ним веером. В какой-то миг Овезли вдруг ускорил движение, согнулся, рука его двигалась у самого песка, и он внезапно схватил овцу за заднюю ногу. Мы надели на нее номер с цифрой «6» и отпустили в отару. Овца теперь напоминала спортсмена, с той разницей, что номера у нее были на боках. Первый номер достался неизвестной мне овце, про которую Пишик-ага сказал, что она любит ходить спереди. Это была крупная и довольно светлая овечка. Мы поймали ее довольно легко. Уже одетая в номер, она долго не отходила от нас, так что Овезли даже пришлось ее пугнуть.

Пишик-ага раззадорила идея пометить передовых овец. Довольно долго он ходил по отаре, высматривая какую-то одну особо знакомую ему овцу и, наконец, указал ее Овезли. Это была крупная, почти черная овца, поймать ее оказалось нелегко. Она довольно ловко увертывалась от Овезли. Трижды он промахнулся, прежде чем упрямица, наконец, оказалась у него в руках. Она сильно билась, и нам пришлось ее повалить, чтобы надеть номер.

Теперь у меня появилось новое занятие. С очередного высокого бархана я в бинокль высматривал номерных овец и отмечал, где они находились: впереди или сзади, s правого или левого фланга. К вечеру я подвел итоги своей работы, и результаты мне не понравились. Практически не про одну из «номерных» овец нельзя было сказать, где это животное предпочитает пастись. Примерно каждые сорок минут отара поворачивалась вокруг своей оси, передние овцы оказывались то сзади, то в центре отары, то снова выходили в авангард.

Тогда я принялся следовать поочередно за каждой из «номерных» овец. Начал с шестой — ленивицы. Понять ее тактику оказалось несложно. Она спокойно паслась до тех пор, пока вокруг нее были овцы. Постепенно отара удалялась, овца все чаще посматривала вперед и в стороны, однако продолжала пастись, пока хотя бы одна овца была неподалеку. Лишь оказавшись в одиночестве, она проходила вперед и начинала пастись как только оказывалась в задней части отары. Примерно так же вела себя овца под № 5. Однако она была более пуглива и не решалась оставаться в одиночестве, отставать от отары. Стоило основной массе овец пройти мимо, как она бросала пастьбу и следовала за ними.

Остановившись в каком-либо месте, овца объедала травинки пустынной осоки, илака, как называл ее Пишик-ага. Ей приходилось поворачиваться то вправо, то влево. Илак рос редко, на квадратном метре я насчитал всего лишь сотню стебельков.

Наблюдая за «пятой» овцой, я подметил интересную особенность. Она догоняла отару по следам одной из идущих впереди овец. Догнав, обходила ее сбоку, делала еще несколько шагов вперед и начинала пастись. Вскоре я заметил, что такой же тактики придерживаются и другие овцы. На песке оставались торные тропинки. Я не поленился пройти поперек пастбища, где только что прошла отара, и подсчитать, сколько же она оставляет следов. Как я и предполагал, на песке оказалось чуть больше сотни тропинок, тогда как мы вели по пустыне больше восьмисот животных.

Особенно интересным оказалось поведение овцы № 2. Наблюдать за ней было нелегко. Раньше овцы не обращали внимания на мою работу, на то, что я упорно шел сзади. Эта же после нескольких минут наблюдений стала тревожно оглядываться, прекратила пастьбу и постаралась избавиться от моего навязчивого преследования. Некоторое время мы бродили из конца в конец отары. Но такие прогулки не входили в мои планы. Мне было важно, чтобы она вела себя естественно. Пришлось оставить ее на время в покое, а потом уже издали продолжать наблюдение.

Овца № 2 действительно предпочитала находиться в авангарде, хотя нередко впереди нее паслись две-три овцы. Больше всего поразила самостоятельность ее поведения. Она переходила с места на место, не обращая внимания на соседей. Наоборот, я заметил, что за ней неуклонно следовали три овцы, можно сказать, ее подружки. По крайней мере, моя «номерная» овца не отгоняла их, позволяла кормиться рядом, не убегала прочь. Впрочем, они обычно паслись на полкорпуса сзади, не мешая ей и не составляя конкуренции.

Когда отара поворачивалась, моя «вторая» овца нередко оказывалась в арьергарде отары. Некоторое время она паслась здесь, но, видимо, теснота ей не нравилась, она прекращала пастьбу и, выбрав направление, шла, уже нигде не задерживаясь, пока не оказывалась снова впереди стада.

За такими работами дни проходили незаметно. Для меня уже привычными стали работа в отаре, ночлеги в песках. Каждый третий день мы поворачивали отару назад, к цистерне, поить овец. Дважды мы никого там не заставали и, напоив животных, вновь уходили в пустыню. Пишик-ara расчетливо использовал пастбища по секторам, так что всякий раз справа от нас оставался уже стравленный участок. Овцы не любят кормиться там, где еще сохранился запах прошедшей недавно отары, ищут чистое место. И эта особенность поведения помогает управлять отарой: не опасаешься ухода овец на уже стравленный участок.

Я затеял суточное дежурство. Каждые четверть часа записывал, какая часть отары пасется, какая переходит на новое место, собравшись в походные колонны. Отдельно отмечал легших на отдых. Кроме того, измерял шагами пройденный овцами путь, ширину использованной полосы пустыни, записывал еще многое другое. Почему-то когда наблюдаешь за животными, все время видишь что-то интересное.

Начинать дежурство всегда легче, чем заканчивать. В первые часы полон энтузиазма, пишешь много лишнего. К вечеру устаешь, уже действуешь строго по программе. Ночью отара пасется лишь один-два часа, так что удается поспать. Зато на следующий день уже ждешь не дождешься конца работы. Как велико искушение все оросить, как сомневаешься: нужны ли твои занятия кому-нибудь?

С полудня чабаны стали подгонять овец энергичнее, вскоре собрали их воедино. Километра три мы прошли ходом. За барханом показалась цистерна и машина-водовозка. Разом отара загомонила, кинулась к машине. С блеяньем овцы бродили вокруг, видимо, хорошо зная машину.

— Любят ее. Знают, что воду дает, — смеялся Пишик-ага. У машины нас ожидал Нурягды, бригадир, только что вернувшийся из Бахардена. После его короткого приказания Овезли поймал овцу, повалил, связал ноги. Подошел Нурягды, что-то пошептал — видимо, помолился за ее душу — и перерезал горло. Кинжал у него был такой внушительной длины, что я невольно вспомнил, что в былые времена туркмены слыли отважными разбойниками, немало попортившими кровь окрестным эмирам.

Пока Нурягды обдирал овцу, Пишик-ага с помощью шофера и Овезли напоил отару. Протянув резиновый шланг от машины, шофер наливал воду в бетонные поилки, а Пишик-ага, отталкивая наиболее нетерпеливых овец, следил за порядком. Одновременно могло пить несколько десятков овец, остальных Овезли удерживал в стороне, пропускал на водопой группами.

Глядя на толпящихся овец, я опять подумал: «До чего они похожи». Можно было проследить за одной — как она протискивалась вслед за другими поближе к воде, пугалась взмахов рук Овезли, искала другой путь, но стоило отвести глаза, и я уже не мог вновь найти ту, за которой наблюдал.

В нашем институте работал Дмитрий Викторович Радаков, он изучал поведение океанических рыб, нырял за ними в океан в скафандре или батискафе [13]. Мы дружили с ним, часто беседовали.