Отто купил «Фолькишер беобахтер» и «Ангрифф»[4] и вышел на привокзальную площадь. Вскоре к вокзалу подкатил синий «оппель». Шофер, уже пожилой человек с большим животом, по фамилии Цирке, услужливо было схватился за чемодан, но Отто, поблагодарив, сказал, что сделает это сам. По дороге они разговорились. Енихе узнал, что дом отдыха фактически принадлежит фрау Вайцзеккер. Он образован из трех пансионатов, принадлежащих ей, теперь к ним пристроены кухня, ванные комнаты, процедурные кабинеты — это уже было сделано позже. Фрау Вайцзеккер — вдова. Ее муж погиб во Франции. Она уже не молода, у нее три дочери — пальчики оближешь. Все это Цирке успел выложить, пока они ехали по набережной. По одну сторону дороги — широкая прибрежная песчаная полоса, могучие сосны на ней. По другую сторону — отели, пансионаты, рестораны. Здесь их были сотни, непохожих друг на друга, сделанных с большим или меньшим вкусом. До войны сюда приезжали даже иностранцы, но теперь в отелях и пансионатах размещались госпитали или дома отдыха для военных.

Фрау Вайцзеккер оказалась довольно миловидной полной женщиной лет пятидесяти. Правда, скоро Отто понял, что ее доброта и внимательное отношение к нему не совсем бескорыстны. Фрау Вайцзеккер заботилась о будущем своих дочерей. Но пока еще ни одну дочь ей не удалось выдать замуж. Офицеры, которые здесь отдыхали, конечно же ухаживали за девушками, но многие из них были женаты или не подходили фрау Вайцзеккер. Это были калеки, помощи от которых ни в ведении хозяйства, ни в других делах ждать не приходилось. Только средняя дочь, Анна, имела жениха. Он был моряк-подводник, но уже полгода от него не приходило никаких известий, а это, скорее всего, означало, что он погиб.

Отто очень скоро познакомился с дочерьми фрау Вайцзеккер. Старшая, Лотта, была высокой девицей с пышной грудью. Очки не портили ее лица, и его можно было назвать привлекательным. Лотта заканчивала университет и писала дипломную работу. У Енихе с ней быстро нашлись общие знакомые из числа преподавателей. Лотта любила играть на фортепьяно. Уже во второй вечер так случилось, что Отто должен был слушать фуги Баха в ее исполнении.

Неожиданно завыла сирена воздушной тревоги. На Кюлюнгсборн еще не упала ни одна бомба. В этом городке не было ни одного военного объекта. Светомаскировка соблюдалась, но щели, вырытые во дворах, пустовали. Лотта никак не могла привыкнуть к тому, что люди здесь не прятались в бомбоубежища.

Они стояли возле дома. Девушку трясло. Она ничего не могла с собой поделать. Лотта прижалась к Енихе:

— Я так измучилась в Берлине. Мне страшно…

Луна скрылась за низкими, вдруг набежавшими тучами. С неба посыпался мелкий, как просо, дождик, но быстро прекратился. Вскоре послышался гул моторов. Постепенно с высоких тонов он переходил на низкие, становился плотным, густым. Самолеты шли над морем, но совсем близко от берега.

Не успела пройти первая волна, как появилась вторая, третья. И вдруг небо прорезали десятки молний. Противовоздушная оборона Варнемюнде, который лежал по прямой отсюда в каких-нибудь двадцати километрах, вступила в бой. Зенитки били трассирующими снарядами. Один самолет сразу же был подбит и устремился вниз, таща за собой огненный хвост. Вдруг земля, как живая, вздрогнула. Сотни бомб впились в нее, и этот грохот поглотил взрыв врезавшегося в море бомбардировщика.

Пожары в Варнемюнде вспыхнули тотчас же, и небо окрасилось в багровый цвет.

Бомбежка длилась около часа.

Через три дня Лотта уехала в Берлин. Теперь все свободное время Отто проводил с Эльзой, младшей из сестер. Белокурая восемнадцатилетняя Эльза были сущим ангелом: пышные волосы, голубые глаза, точеный носик.

Эльза была болтушкой, и скучать с нею не приходилось. Дни проходили незаметно, и быстро приближался срок возвращения в Постлау.

В Кюлюнгсборне Енихе пробыл ровно месяц. Приехав в Постлау, он сказал группенфюреру, что согласен на его предложение. Теперь еще некоторое время надо было подождать приказа о переводе в войска СС. Таким образом, отпуск продолжался.

Отто лежал в своей комнате на широкой тахте у раскрытого окна. Он только что принял ванну, и его тело холодила шелковая пижама.

Молоденькая симпатичная полька Ирена, служанка Штайнгау, принесла лимонад со льдом, поставила на столик и бесшумно удалилась, Ирена была исполнительна, молчалива, и за все время пребывания в доме Штайнгау Отто услышал от нее всего несколько слов.

Однажды вечером он вернулся с прогулки раньше обычного. Отперев дверь, вошел в гостиную и застал там Штайнгау и Ирену. Она сидела у него на коленях. Отто, пробормотав извинения, быстро поднялся к себе наверх.

Утром никто из них ни словом не обмолвился об этом случае, только Ирена, встретившись взглядом с Отто, отвела глаза и покраснела.

Во второй половине дня раздался телефонный звонок.

— У меня сразу две новости, — сказал Штайнгау. — С тобой все в порядке. Документы пришли, ты переведен в СС. Комендант Бартенхауза ждет тебя сегодня в семнадцать ноль-ноль. Вторую новость узнаешь, когда встретимся. Я буду часов в десять.

— Спасибо, дядя Франц.

Концентрационный лагерь Бартенхауз располагался на окраине города. От остановки трамвая «Зоопарк» надо было пройти через лесок по тропинке, которая вела прямо к главным воротам лагеря. Енихе подошел к часовому-эсэсовцу.

— Мне нужен лагерфюрер Шлихте, — сказал он.

— Одну минутку, господин обер-лейтенант.

Часовой зашел в будку, позвонил куда-то по телефону.

— Господин обер-лейтенант, лагерфюрер ждет вас. Пройдете по этой дороге мимо кантине и увидите двухэтажный барак — это и есть комендатура, — сообщил часовой.

Енихе пошел по лагерю. Асфальтированная дорога вела к комендатуре и к аппельплацу. Заключенных еще не пригнали с работы, и в лагере слонялись только эсэсовцы да попалось несколько заключенных — уборщики.

Еще издали Енихе увидел на пороге комендатуры офицера в ярко начищенных высоких сапогах. Лучи заходящего солнца, как от зеркала, отражались от их черных блестящих голенищ. В руке у эсэсовца был стек, которым он время от времени похлопывал по голенищу. Это и был лагерфюрер Шлихте.

Енихе, как и требовалось по уставу, хотел доложить по форме, но Шлихте остановил его:

— Будем без церемоний… Давайте знакомиться, — и протянул руку. — Прошу…

Они вошли в комендатуру, в кабинет лагерфюрера.

— Группенфюрер сказал мне, что вы к нам на время… Но я все равно рад. У нас не так уж плохо… Сами убедитесь. Еды вволю, служба нетяжелая, есть девочки… Мы их держим на специальном пайке…

Шлихте улыбнулся. Улыбка его была неприятна. Она скорее походила на гримасу и придавала лицу злое выражение.

— Единственная трудность в нашей службе, — продолжал Шлихте, — приходится рано вставать. Подъем у нас в пять часов… Вы где будете жить, у нас или на квартире?

— Если вы не возражаете, оберштурмфюрер, я, возможно, буду жить у группенфюрера Штайнгау…

— Да! Да! Группенфюрер говорил мне о вас… Конечно, вы можете жить где вам заблагорассудится.

— Где я могу получить новую форму? — спросил Енихе.

— Я сейчас распоряжусь… Вы, конечно, знаете, что назначаетесь командиром первого отряда и, таким образом, становитесь моим заместителем. Второй отряд сейчас несет охрану завода «Мариине». В первых числах каждого месяца отряды меняются местами. Ваш отряд будет охранять завод, а второй отряд — лагерь. Подробней обо всем поговорим завтра. Утром вы приступите к своим обязанностям. Прошу вас в пять утра быть в лагере…

— Сегодня вечером я свободен?

— Да-да, конечно. Если вы торопитесь, я больше не задерживаю вас.

— Тогда до завтра, — Енихе взял под козырек.

Вечером Штайнгау спросил у Енихе:

— Как ты нашел лагерфюрера?

— Он был на фронте?