– Почему слишком поздно?

Я пропустил вопрос мимо ушей.

– Так ты имеешь в виду Кевина? Полагаю, ты права, остальные…

– У меня есть… друг, – неожиданно призналась Бекки. Она помрачнела. Иногда Бекки сама походила на обиженного ребенка. Теперь она говорила со знанием дела. – Донни. Я познакомилась с ним в правовой шкоде с тех пор прошло много лет. Иногда я думаю, что если бы все сложилось иначе, если бы хоть один выходной отличался от другого, а нас не захлестнули бы служебные дела, мы бы поженились, у нас были бы дети или все бы шло к тому. Но этого не произошло. И теперь мы оба завалены работой, и многое потеряло былое значение. Но я думаю, в этом вы правы, что однажды он поймет, что прошел мимо чего-то важного.

– Вы все еще встречаетесь?

Она улыбнулась.

– Да, несомненно, Кевин, – сказала Бекки. – Может, нам удастся включить в состав присяжных родителей мальчиков. Если это пройдет, то обстановочка будет соответствующая, никакие девочки не понадобятся.

Я отодвинул другие папки, открыл дело Кевина, и Бекки подошла и заглянула мне через плечо, чтобы еще раз просмотреть документы.

– Почему Кевин? Почему именно он?

Я хотел сказать, что не я его выбрал. Не по моей воле он стал жертвой.

– Потому что этот эпизод самый выигрышный, – сказал я. – Кевин четко может опознать, преступника, и я уверен, что он будет хорошим свидетелем.

Я не раскрыл все карты. Томми Олгрен давал наиболее четкие показания, но он был самым старшим и выглядел уравновешенным. Мы с Бекки решили, что Кевин наверняка вызовет жалость.

Вообще-то я не нуждался в согласии родителей. Я мог просто вызвать Кевина в суд, и ему пришлось бы давать показания. Но мне нужен был подготовленный свидетель. Я должен был предварительно поговорить с ним, чтобы он доверял мне, сидя на свидетельском месте. Мне нужны были эти чертовы родители.

Я все разжевал Поллардам, каковы были шансы в такого рода деле. Они также читали газеты и напоминали мне, что месяцем раньше Федеральный суд в похожем деле оправдал подозреваемого. Присяжные неохотно верят ребенку, если взрослый отрицает его показания. Они предполагают, что ребенок способен обвинить любого в силу своего юного возраста, что он не понимает, какими могут быть последствия.

Мистер Поллард добавил:

– Если Кевин будет давать показания, всплывет его имя. Дети будут дразнить его.

"Все парни в кегельбане поднимут тебя на смех…", – вспомнил я песенку.

– Нет. Газетчики не разглашают подобную информацию. Они не упоминают имен детей, ставших жертвами преступления.

Супружеская чета с надеждой посмотрела на меня.

– Правда? – спросил муж. – Таков закон?

– Нет, это просто журналистская этика. Но ее очень строго придерживаются.

Они продолжали смотреть на меня.

– Понятно, – наконец произнес мистер Поллард.

Я подумал, хорошо, что Кевина сейчас нет с нами в комнате. Он играл в саду, поэтому мы свободно могли обсуждать его будущее. Кевин бы согласился. Я перестал торговаться и просто смотрел на них, как будто не сомневался, что они хорошие люди, которые знают, как поступить.

Миссис Поллард засмущалась из-за их нерешительности.

– Все будет в порядке, дорогой, – обратилась она к мужу. – Другие дети тоже скажут, что он с ними вытворял…

Я прокашлялся. Мне не хотелось опровергать ее, но Бекки опередила меня.

– Нам не удастся этого сделать, – сказала она. – Пока защитник не ошибется, суд не сможет заслушать показания других детей. За одно судебное заседание можно вынести лишь единичное обвинение.

"А защитник не ошибется, – подумал я. – Остин задействует профессионала".

– Никто не застрахован от ошибок, – неожиданно для себя изрек я.

– Что?

– Пока я не отправлю этого мерзавца за решетку, ни один ребенок в этом городе не будет в безопасности. Включая Кевина. Думаете, что все проблемы разрешены, если мы арестовали человека, который изнасиловал мальчика? Это полдела, надо еще доказать его вину. В одиночку его не осилить. Люди жалуются на преступность, но только сообща можно положить этому конец. Жертвы должны защищаться. Нельзя ничего спускать.

Я думал, что мои слова должны тронуть мистера Полларда. Но он лишь сказал:

– Не возражаете, если мы обсудим это дело наедине с женой?

– Хорошо, – коротко ответил я и прошел мимо них по табачного цвета ковру, через стеклянную дверь в задний дворик.

– Я встречала более сознательных граждан, – сказала Бекки, когда мы вышли. – Как ты думаешь, что они решат?

– Мне все равно что. К черту все. Если он не согласится, я вернусь к этому после его ухода. Вдвоем можно запугать жену. Приходящие отцы не смеют диктовать, что лучше для их сыновей. Я заставлю ее дать нам разрешение. Или ты.

– Вот здорово! Спасибо, – сказала Бекки.

– Кевин, – позвал я.

Он сидел на качелях, которые предназначены для двоих. Жаль, что я бы не поместился рядом с ним.

Были сумерки, тот волшебный час, когда день, прежде чем уступить место ночи, сбрасывает покровы и позволяет насладиться скрытыми возможностями, скоро Кевину предстояло вернуться в школу, шел сентябрь. Я вспоминал вечера детства, как чудо, апофеозом которого были сумерки, когда воздух становился таким застывшим и прозрачным, доносящим голос матери, зовущей тебя домой, на расстояние многих кварталов. Сумерки любой деятельности придавали привлекательность, не хотелось ничего откладывать на потом. Но Кевин выглядел безразличным ко всему.

– Как ты? – спросил я.

– Хорошо, – спокойно ответил он, ребенок, привыкший находиться в одиночестве.

"О чем вы беспокоитесь? – хотелось мне бросить его отцу. – Этому парню нечего терять, у него нет друзей".

– Мы арестовали его, Кевин. Того мужчину, который плохо обошелся с тобой. Я тогда в суде тебя не понял, правда? Мы арестовали сначала не того человека. Но когда ты указал мне на нужного, я отправил полицейских за ним, чтобы посадить его в тюрьму.

– Я знаю, – ответил Кевин.

Я старался почувствовать хоть какую-то реакцию в его голосе, страх ли, гордость от того, что он наделал шуму в мире взрослых, но мне это не удалось. Он, возможно, ждал от меня указаний, как вести себя дальше.

– Но я не могу задерживать его долго, – добавил я, – если ты мне не поможешь. Ты должен все рассказать другим людям. Не только мне, не только у меня в кабинете. Тебе придется повторить это перед множеством людей в большом зале. Думаешь, у тебя получится?

– Мы будем рядом с тобой, – с готовностью добавила Бекки. Она с трудом присела в короткой юбке.

– Ты мне поможешь? – спросил Кевин. Обещания присутствия было для него мало.

– О да, – сказала Бекки, подавшись к нему и порывисто обняв. – Я помогу тебе, Кевин, – добавила она. – Все, что тебе надо будет делать, – это смотреть на меня и отвечать на мои вопросы. Договорились?

Он кивнул. Очень понятливый ребенок. И Остин там будет. Если Кевин поведет себя как в прошлый раз, увидев Девиса, присяжные поверят в его искренность.

– Мистер Блэквелл? – прозвучал в сумерках голос.

Дрожь пробежала по моей спине, и я понял, что ждал этого зова. Пора возвращаться. Мы с Бекки медленно поднялись по склону к задней двери, захватив Кевина. Миссис Поллард заметила мою руку на плече мальчика.

– Мы решили, – сказала она.

– Да, – вставил хрипло Поллард, – мы не можем позволить этому ублюдку выскользнуть из рук правосудия, не так ли? Извини, сынок. – Он попросил прощения за непристойность, затем присел на корточки перед Кевином, его черные брюки настолько натянулись, что могли бы треснуть, будь материал чуть тоньше. – А как ты, Кевин, согласен? Хочешь давать показания?

– Я уже сказал, что хочу, – ответил Кевин. Поллард странно посмотрел на меня.

– Мы уже обсудили это, – сказал я.

Поллард еще долго не сводил с меня взгляда.

На следующий день я неторопливо обходил залы суда, разыскивая Бекки. Накал борьбы в зале суда взбодрил меня, как обычно, и в то же время заставил ощутить свою ненужность. Обуреваемый противоречивыми чувствами, я дошел до зала заседаний судьи Хернандеса и обнаружил Бекки, увлеченную разговором с Линдой Элениз.