Первый кадр — лоснящийся, в капельках сока, красавчик гриб с ближней плантации. Щёлк! Пара маленьких гусениц едет верхом на большой. Большая тащит волокушу. Общий план. План сверху, с двух ракурсов. Вход в жилую пещеру. Забота — одна гусеница чистит другой волоски, перебирает их педипальпами, как обезьяны «ищут» друг у друга. Картина… Картина?! На верхнем, холодном ярусе Таня увидела нечто, больше всего похожее на храмовые росписи или работы импрессионистов. Большие, лохматые, многослойные пятна флуоресцентных красок — белой, жёлтой, лазоревой и багряной — почти сплошь покрывали стены. Понять, что именно хотели сказать гусеницы-художники, не представлялось возможным, но ощущение оставалось величественное. И… разделяющее — при взгляде на эти картины пришло острое, как ледяной ветер понимание разности культур. Пара заученных жестов ничего не решала.

Закончив съёмку, Таня присела там же на верхнем ярусе и вскрыла пакет рациона — ей, наконец, захотелось есть. Запивая водой желе, для разнообразия пахнущее клубникой, она смотрела вниз — как неторопливо, размеренно движется жизнь в городе, как малыши шалят на дорожках, а старшие их урезонивают, как тянутся волокуши с продуктами, как две бурых гусеницы затеяли было драку, но другие их тут же растащили, бешено махая педипальпами. До Тани долетела знакомая уже вонь тухлой рыбы… а ведь это ключ к возможности объясниться. Если нельзя понять чуждую логику, то, по крайней мере, эмоции не подделаешь, тем паче, что внешние их проявления вполне очевидны. Надо будет отметить в отчёте: требуется ксенопсихолог-парфюмер (интересно, где такого найдут?).

С донесением о проделанной работе пришлось снова лезть на мороз. Сидеть на открытой площадке было чертовски холодно, поэтому, невзирая на сильный ветер Таня быстро шагала взад-вперёд. Как учили на медитациях, она не думала — просто смотрела на снег, позволяя мозгу беспрепятственно выбирать из набора фактов самые важные. Гусеницы живут вместе, словно муравьи, но социальное устройство неочевидно. Доброжелательны, заботливы друг к другу и к малышам. Обрабатывают поля. Запасают продукты. Рисуют. Взаимодействуют друг с другом при помощи запахов. Помечают запахом же «своих». Детеныши гибнут от неизвестных паразитов — нужны контейнеры, дабы упаковать и доставить образчик. Интересно, гусеницы похоронили тушки малышей убитых той ночью или наши парни додумались выкрасть и вскрыть хоть одну?

Комм замигал «вызов». Хриплый, встревоженный голос Хавы Брох осведомился, как она, Таня себя чувствует, всё ли в порядке и не происходило ли инцидентов. Не агрессивны ли гусеницы, не проявляют ли повышенного внимания? «Нет. Нет. Нет, не происходило, не проявляют, всё хорошо». «Жди на площадке, Танья, через два часа будет катер. И ни на шаг не отходи — это приказ». Комм замолк. Таня пожала плечами. Обычно Хава Брох была вполне здравомыслящей, ехидной и колючей как израильский кактус дамой, но иногда она превращалась в типичную мамочку. «Чем хальс отличается от еврейской мамы? С хальсом можно договориться». А за два часа на холоде, между прочим, впору насмерть замёрзнуть. Соберу-ка я пока гербарий.

Спускаясь вниз, к озерцу и плантациям, Таня внимательно наблюдала за встречными гусеницами — вдруг и вправду что-то не ладится? Нет, хозяева пещер оставались по-прежнему безразлично-миролюбивыми. Пару раз щетинистые одиночки подползали понюхать гостью — и, удостоверившись в «правильном» запахе, возвращались к своим хлопотам. Никто не мешал Тане вытворять всё, что ей заблагорассудится. Девушка срезала кусочек дёрна, покрытого пышным мхом, сорвала гриб, выкопала из земли остро пахнущий тёмный клубень, сходила в «столовую» и преспокойно взяла из каменного корытца пару размоченных фруктов. Рассол неприятно стянул кожу. Глянув на часы, Таня спустилась к озеру — время ещё есть. Она вымыла руки, плеснула водой в лицо, ополоснула испачканный край плаща и осталась сидеть на песке, глядя в воду. Чуть заметное колыхание волн успокаивало. Машинально пропуская сквозь пальцы песок, Таня задумалась — а зачем она здесь вообще?

Кой чёрт поднял её из благополучной, успешной семьи, от любимого города, любимого моря и любимых вересковых пустошей, от карьеры креативного психотехника и протекции при дворе Петербургского генерал-губернатора? Деньги? Если корабль вернётся, она сможет заплатить все кредиты, купить себе умный дом в Комарово, катер, камеру, набор стёкол и, пару лет не думать, откуда берётся хлеб в мегамаркете. Всё. Слава? Число людей, хоть раз побывавших за пределами лунной орбиты, приближалось к двадцати миллионам. Острые ощущения? Кто мешал лазать на Эверест, нырять в Марракотову бездну или кушать фугу в Киото? Долг перед человечеством? Тане стало смешно. Самое значимое космическое открытие — похожий на толстую черепаху, покрытый пластинами отражателей корабль хальсов — уже свершилось, Земля знала — во вселенной она не одинока. Всё остальное казалось менее важным — разве что какой-нибудь командор Грин врежется острым носом бедного корабля в седую бороду господа бога.

Нашарив в песке камешек, Таня кинула его в воду и вздохнула. От невесомости у неё кружилась голова, и случались кровотечения. Стартовую перегрузку она вспоминала как самый большой кошмар в жизни. Четыре года совместного пребывания с двумя сотнями человек в замкнутом пространстве тоже не радовали. Смотреть на звёзды Таня могла вечно, но прозрачные иллюминаторы ставили и на лунных рейсах. Красно-бурые, полные шорохов марсианские пустыни невыразимо прекрасны — после полугода копаний в местном фольклоре, легендах и мифах, поездок со старателями, изумительно алых рассветов и фиолетово-чёрных закатов, Таня чуть не осталась на Марсе. Хороший фотограф всегда снимает свет, а такого свирепого, жёстко контрастного, яростного и холодного одновременно солнца не встречалось больше нигде. И всё-таки дальний космос…

Таня машинально потёрла плечи — когда её накрывали мысли о неизбежности смерти, вместе с ними приходил и озноб. Пройдёт ещё каких-нибудь восемьдесят-сто лет и её, Татьяны Китаевой, больше никогда и нигде не будет. Вот она родилась, получила образование, стала работать, слетала в космос, завела потомство, построила дом, наснимала несколько сотен хороших карточек, играла в го, каталась на катере, думала, мечтала, спала под яблонями, пялилась в Ай-телик, серфила по сети, тратила деньги, кутила на лунных пляжах, болела, боялась, мучилась. А вот уже её дети сажают виртуальные настурции на виртуальном кладбище — и всё. Мир живёт по реальным законам, места для душ в нём больше не предусмотрено. После контакта с хальсами по Земле прокатилась волна самоубийств, церкви стали терять прихожан миллионами, слишком многие поняли для себя: Всевышнего нет, есть Вселенная и ей всё равно. Таня мало говорила о смерти, но много думала. Её хотелось найти если не смысл жизни, то хотя бы некое оправдание. Она искала прорыв. Невероятное. Невозможное. Полёт корабля, крохотной скорлупки с живыми червячками внутри, над бездною полною звёзд сам по себе был чудом, но Тане хотелось бОльшего. Может глупые, хлопотливые гусеницы знают о мире такую мудрость, которая никому из землян ещё в голову не приходила?…

Таня фыркнула и встряхнула косичками — вот глупости. Суета сует и томление духа. Жить надо. Жить здесь и сейчас, проживать каждый день, как последний — так что ли говорил флегматичный японец? А я не желаю последний — дайте мне много-много красивых, чудных, полных до краёв дней!

— Слышите, мохнатики — я хочу жить! Жить хочу!!! — закричала Таня во весь голос. Ей никто не ответил.

Девушка нашарила очередной камешек, чтобы пустить по воде блинчик — и достала ещё один пронизанный золотыми прожилками кристалл — на этот раз с острыми гранями. Ну-ка? Заинтересованная Таня пошарила по отмели и пляжу — под тонким слоем песка кварц буквально усеивал берег. Камешки разных оттенков — от туманно-серого до густо-оранжевого, одни обкатанные, другие обломанные, одни едва проблескивающие тоненькими лучами, другие буквально заполненные пышными, похожими на жёлтый пух ниточками. Таню охватил азарт. Так, должно быть, чувствовали себя золотоискатели на Аляске, впервые наткнувшись на россыпь самородков в ручье. Она отобрала горсть самых прелестных кварцев — не факт, что на что-нибудь пригодятся, но уж больно они хороши. Стрелка на циферблате тем временем подползла к половине седьмого — пора. Таня сунула камушки в поясник, подхватила гербарий и рванулась наверх, по сумрачным коридорам.

Командор Грин уже стоял на площадке. Высокий, скуластый кэп в бледном свете Гвиневры выглядел американским героем из допотопного фильма. Он был без шапки, лёгкий снег оседал на коротко стриженых волосах. Шрам на щеке подёргивался — кажется, чёртов янки порядком зол.

— Вы думаете, приказы пишут для дураков? Вы думаете, экипажу нечем заняться, кроме как обеспечивать ваши экс-пе-ри-мен-ты? Вы хотите сорвать проект?!

— Нет, сэр, — смиренно ответила Таня.

— Вы знаете, что такое дисциплина, отчёты, субординация наконец?! Вы ведь в армии не служили?!

— Нет, сэр, — повторила Таня.

— Что это за отчёт?! — командор яростно крутнул шарик комма, — Сколько чёртовых гусениц в этой пещере, сколько взрослых, сколько детей, что они, мать их так, жрут, как плодятся, кто у них главный и как с ними, чёрт бы вас побрал, договариваться?!

— Не знаю, сэр, я не встречалась с их руководством.

— А должны были… Нет, вы фотографировали цветочки и картины этих долбанных Пикассо. Марш в катер, я прекращаю ваше задание, — командор Грин рубанул воздух ладонью.