Встреча в эфире

Время идет — не видать пока

На траверзе нашей эры

Лучше занятья для мужика,

Чем ждать и крутить верньеры.

(с) О. Медведев

— Выруби свою шарманку, Панкрат, — раздраженно сказал навигатор. — Неужели нельзя хоть день провести в тишине?

— Не будь занудой, Берлов, — возразил связист. — Музыка облагораживает душу. Вот послушай — Флер ди на Эсперааанса…

— Лет май пипл гоу, Панкрат, надень наушники и не засоряй рубку. — подытожил капитан. — А ты, Берлов, убавь гравитацию. Башка трещит, сил нет.

— Будет сделано, мой капитан, — шутливо поклонился Панкрат и сделал вид, что убавил звук. Грузный Берлов занес большую ладонь над блестящей крышкой приемника. Панкрат заныл:

— Иван Терентич, скажи ему, испортит хорошую вещь.

— Прекратить оба, — рявкнул капитан и потер стянутый шрамом лоб. — Что вы как дети!

Недовольно ворча, бородатые «дети» вышли из рубки. Справочник Б. Бондарева, он же «полное Руководство по путешествиям в открытом космосе» поощрял пикировки как полезные для поддержания атмосферы. Обычно капитан Дзюба соглашался с экспертом, но боль весомее правил. По-хорошему следовало сходить в медотсек и отдаться в заботливые титановые манипуляторы доктора Д-382-ХС, ощутить, как в сосуды вползает датчик и светится сквозь черепную кость… Две таблетки адаптана — и все пройдет.

Капитан потянулся так, что хрустнули косточки, и поднялся из кресла. Стенные панели рубки пошли переливчатой рябью, панорама Москва-сити сменилась просторной гладью Балтийского моря. Говорят, так спокойней — не думаешь, что за тонкой перегородкой ждет жадная пустота космоса. Одним движением Дзюба убрал голограмму. Сияющая бездна открылась вокруг, лохматые звезды, бледные пятна газа, штрихи комет — не хватало лишь невесомости. Мириады неслышимых звуков вспыхивали и гасли, тоненькими иголками впивались в глазные яблоки и кончики пальцев, напоминали — секунда и живой разум, живое тело, мощный корабль со всеми приборами и устройствами превратится во вспышку плазмы. Достаточно одной ошибки. Но он, Иван Дзюба, ошибки не совершит.

Где-то там у Эпсилона Индейца в открытом космосе висит шлюпка. В ней четыре анабиозные капсулы. Четыре человека ожидают спасения. И дождутся. Но оставим личное, капитан.

…В той норе, во тьме печальной,

Гроб качается хрустальный

На цепях между столбов…

Звучно помянув Пушкина, Дзюба вернул на панели пасторальный пейзаж. До окрестностей упрямой желтой звезды оставалась неделя. До Земли — три с половиной парсека.

Узорчатая змейка тату свернулась вокруг запястья капитана, еле заметно пошевеливая хвостом. Зеленый позитив, оранжевая решимость, ни красных ни фиолетовых пятен. Все хорошо. А у Берлова? Где он нынче, на камбузе или в оранжерее? Осторожно двигая пальцами, Дзюба вывел на экран пульта изображение с камеры и увеличил до максимума. Задумчивый Берлов вручную проливал контейнеры с овощами. Тату, смешной попугайчик, красовался на мощной шее. Бурые перышки сосредоточенности, пестрый хохолок гнева, огнистые вспышки быстрых мыслей. Берлов в норме. И Панкрат как всегда в порядке — его тату третьим глазом сияло посреди лба и лучилось желтым довольством. Словно почуяв взгляд капитана, связист ухмыльнулся и помахал камере.

Все свободное время Берлов возился с огородом. Комбинировал удобрения, световые и тепловые режимы, собственноручно сажал и сеял. К чану с булькающей биомассой он приближался осторожно — пахучая жижа поглощала органические отходы и выглядела так, словно намеревалась сожрать своего пастыря. Зато мясо вызревало что надо и молоко на вкус не отличалось от настоящего. Ну почти…

Камбуз Берлов тоже настраивал сам. В долгом полете все важно, от скверной пищи матросы, знаете ли, и бунтовать начинали. Поэтому — никакой уравниловки. Капитан человек простой, любит борщ и сладкие вафли, гурман Панкрат предпочитает японскую кухню. Самого навигатора устраивала любая еда — лишь бы с хлебом. И сервировочка, белая скатерть, цветы на столе. И лакомства, которые можно утащить в каюту и употребить в одиночестве, под книжки или кино…Там же плюшки с корицей!

Тяжело топая, Берлов промчался по кольцу коридора в пищевой отсек. Сногсшибательный запах распространялся из камбуза, корабельный енот Мотька уже ошивался у двери, умильно складывая передние лапки. Чудо-печка тихо попискивала, оставалось ещё секунд сорок. Довольный Берлов погладил бороду. Сколько он воевал со снабженцами в Лунограде, пробивая грамотную умную кухню с кофеваркой, вафельницей и мороженицей, сколько доказывал — на синтезаторе с гидропоникой два года не проживешь, нужно вкусненькое! Поднимает настроение, улучшает аппетит, опять же профилактика. На профилактике бюрократы сломались.

Печь заурчала, крышка духовки поехала вверх. Замечтавшийся Берлов взял прихватки, вгляделся — и уронил противень. Ушлый Мотька тут же ухватил булочку, выплюнул с визгом, и погнал её по коридору подталкивая то мордой, то лапами. Тату вздулась и запульсировала, Берлов понял, что попугай стал красным. Но ему было все равно. Навигатор поднял одну плюшку, выругался и отправился искать Панкрата. Ясно кто, даже камеры можно не проверять.

В тихой комнате тишиной и не пахло. Б. Бондарев в своем «Руководстве» поощрял хобби у дальнолетчиков и Панкрат творил в тихой все что хотел. Связь с Базой ожидалась ещё через час, проблем с волной не намечалось и это радовало. Если контакт пропадал надолго, Панкрат активировал чип, подключал светомузыку, падал в транс и резонировал с телепатом из Лунограда. Сеанс кончался судорогами, галлюцинациями, ещё день-два Панкрат странно слышал и плохо соображал. По счастью нужда в телеграммах возникала не часто.

Таких как он, баловали и берегли — без связиста корабль мог оглохнуть на месяцы. Поэтому тихая комната выглядела роскошно. Ковер из живой травы, стены с тропическими пейзажами, уютное кресло с виброспинкой и подставкой для ног, личная кофеварка, в которой Панкрат ничтоже сумняшеся заваривал экзотические чаи. Плитку лунного улуна, собранного вручную на плантации Моря Ясности, связист берег на обратный путь, но сегодня не удержался. Фоном играл космический белый шум — один из приемников круглосуточно «серфил» окружающее пространство. Три других ловили Солнечную систему, три пары наушников лежали на пульте.

«Нью-Орлеанский джаз» передавал горячий «Гарлемский ноктюрн», хриплый сакс вторил хмурому контрабасу. На «Красной волне» сводный хор казаков Большого Сырта выводил бессмертное «Ничь яка мисячна», свист марсианского ветра в расщелинах скал сплетался с чистыми мужскими голосами. Луноград пробивался чуть слышно, но там звучало самое интересное — «Третья Космическая» в 3-д. Довольный Панкрат развалился в кресле, пощелкивая пальцами в такт. Чай уже заварился, осталось наполнить пиалушку, поднести ко рту и ощутить легчайшую, душистую горечь улуна…

Берлов ввалился в помещение грозный, как обиженный слон. Панкрат заскреб ногами, пытаясь подняться и поприветствовать товарища, но вставать не понадобилось. Разъяренный навигатор выдернул кресло на середину комнаты и ткнул связисту в нос помятую плюшку.

— Что это такое, я тебя спрашиваю?

— Булочка, — невинно улыбнулся Панкрат и потянул носом. — Свежая, судя по запаху очень вкусная булочка.

— Хватит корчить из себя дурака. На что она похожа?

— А на что она похожа?

— Как ты думаешь?

— Как я думаю? — Панкрат двумя пальчиками взял выпечку, осмотрел её со всех сторон, обнюхал и демонстративно облизнулся. — Фу, пошляк! Жениться, вам, Берлов, надо, а не воображать бог весть что! Подумаешь, розовая булочка.

— Сколько раз я запрещал появляться на моей кухне, совать нос в мою стряпню и трогать мою технику? Сколько раз я просил — прекратить хулиганские выходки?

Тату на шее навигатора пылала костром — ещё чуть-чуть и бахнет сигнал тревоги, Берлов схлопочет адову дозу снотворного, вырубится дня на два и окончательно обозлится…

— Зачем так шуметь, дружище? Целы и невредимы твои драгоценные плюшки, — честно глядя в глаза навигатору произнес Панкрат. Контейнер он спрятал в тумбе для дисков, хорошенько укутав. Аппетитные, подрумяненные плюшки даже не успели остыть.

— Я всего лишь заранее подкорректировал программу и запустил вторую партию, чуть-чуть изменив рецепт. Думал, ты посмеешься. Попробуй!

Недоверчивый Берлов поглядел на розовую булочку странной формы, осторожно откусил:

— Хмм… Ты прав, неплохо. Оригинальный такой, пряный привкус. Признавайся, что ты туда намешал?

— Краситель для образцов, но это неважно, — отмахнулся Панкрат. — Давай-ка лучше посидим, выпьем чаю неторопливо, послушаем музыку.

— Знаю я твою музыку, — скривился Берлов.

— Не всю, — возразил Панкрат. — Вот, держи!

Ради мира он отдал самое дорогое. И наблюдал как гармония «Третьей Космической» расслабляет толстогубое, обиженное лицо товарища, как светлеет тату, как случайная капля чая медленно скатывается по рыжеватой, всклокоченной бороде. Так-то лучше!

Подумав, Панкрат разлил по второй, потом по третьей. Берлов осторожно брал крохотные пиалы. Он чувствовал себя легким, веселым и очень добрым. И хотел поделиться всем-всем.

— Послушай, дружище, братья индусы огнем жгут. Люблю я этнику, на душе от неё светлеет. Держи наушники.

— Спасибо, дружище!

Ободок наушников жалобно скрипнул, Панкрат подкрутил звук и расхохотался.

— Берлов, ты шутишь? Думаешь я Кали-мантру с левой пургой спутаю?

Удивленный Берлов перехватил наушники, прислушался внимательно.

— Я ошибся? Знакомое ведь поют, и мелодия вроде та.

— Мелодия может и та, — прищурился Панкрат. — Только язык другой. Мантры, да будет тебе известно, дружище, написаны на санскрите. А это не санскрит.