— Она опекала меня, — ответил Филип с кокетливой интонацией гомосексуалиста.

— Неужели ты с ней не спал?

— Ее интересовала моя поэзия.

— Она давала тебе деньги?

— Поддерживала меня материально.

— И много она тебе давала?

— Графиня не была богата.

На парне был хорошо скроенный, двубортный, но невероятно изношенный и грязный плащ, когда-то он был голубого цвета, и явно чужие лакированные полуботинки, которые следовало носить со смокингом, а не с этой хламидой.

— Почему ты хотел удрать в Бельгию?

Филип не отвечал, косясь на дверь в соседнюю комнату. Он боялся, что Мегрэ сейчас кликнет двух рослых инспекторов и те кинутся учить его уму-разуму. Может, с этим сталкивался во время других приводов в полицию?

— Я не сделал ничего плохого. Зачем меня арестовали? — пролепетал парень.

— Тебя очень тянет к мужчинам?

Как все «голубые», Филип был очень горд своей принадлежностью к этому клану, и мимолетная усмешка исказила его красные, как у девушки, губы. Кто знает, может быть, внимание настоящих мужчин тоже доставляло ему удовольствие?

— Не хочешь отвечать?

— У меня много друзей.

— А подружки тоже есть?

— Это не одно и то же.

— Как я понял, мужики — для удовольствия, а старухи — для денег?

— Они любят мое общество.

— И много их у тебя?

— Несколько.

— И все тебя опекают?

Мегрэ приходилось сдерживать свое отвращение, и он пытался разговаривать на эти скользкие темы спокойно и буквально заставлял себя относиться к этому отвратительному юнцу как к нормальному человеку.

— Иногда они помогают мне, — продолжал жеманиться Филип.

— И все они сидят на игле?

Филип потупился. Вдруг Мегрэ осенила неожиданная мысль. Комиссар не стал вскакивать, хватать этого педераста за грязный воротник, а наоборот, заговорил глухо и размеренно:

— Слушай, у меня нет времени с тобой цацкаться. Я — не Лоньон. Или ты сейчас же расколешься, или надолго угодишь за решетку. Но сначала мои парни с тобой порезвятся.

— Они будут меня бить?

— Сделают все, что я им прикажу.

— Не имеете права!

— А ты имеешь право разносить заразу? Отвечай по-хорошему, давно знаком с графиней?

— Полгода.

— Где познакомились?

— В маленьком баре на улице Виктор-Массе. Прямо напротив ее дома.

— Ты сразу понял, что она колется?

— Это легко вычислить.

— И ты стал преследовать ее?

— Я хотел только, чтобы она со мной поделилась.

— А у нее было, чем делиться?

— Да.

— Много?

— Недостатка она почти никогда не испытывала.

— Ты знаешь, кто снабжал графиню?

— Она не рассказывала.

— Но ведь ты знаешь?

— Догадываюсь.

— Кто?

— Какой-то доктор.

— Он тоже из ваших?

— Да.

— Доктор Блош?

— Я не знаю его фамилию.

— Врешь. Ты был у него?

— Случалось.

— Зачем?

— Чтобы дал мне немножко.

— И он давал?

— Один раз.

— Ты обещал, что заложишь его?

— Я просто должен был получить дозу. Тогда целых три дня у меня ничего не было. Доктор сделал мне укол. Только один.

— Где ты встречался с графиней?

— В баре или у нее дома.

— Почему она давала тебе морфий и деньги?

— Она мной интересовалась.

— Я предупреждал тебя, чтобы ты для своей же пользы говорил правду.

— Графиня была очень одинокой.

— У нее кроме тебя никого не было?

— Она была совершенно одна.

— Вы занимались любовью?

— Я старался доставить ей удовольствие.

— У нее дома?

— Да.

— И вы вместе пили эту красную дрянь?

— Мне было противно, но…

— И вместе спали в ее берлоге. Ты оставался там когда-нибудь до утра?

— Иногда и на два дня.

— Вы не отдергивали шторы, не знали даже, когда день, а когда ночь? Было?

Мегрэ представил себе, как, уйдя наконец от графини, Филип бродил, как лунатик, по улицам в поисках новой порции отравы.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать восемь.

— Когда начал колоться?

— Года четыре назад.

— Зачем?

— Не знаю. Начал, и все.

— Ты поддерживаешь отношения с родителями?

— Отец на меня давно… положил.

— А мать?

— Иногда потихоньку шлет мне посылки.

— Расскажи о графине.

— Я ничего о ней не знаю.

— Неправда.

— Она была когда-то очень богата. Вышла за старика, хотя не любила его. Этот граф не давал ей ни минуты покоя, нанял частного детектива следить за ней.

— Она тебе так сказала?

— Каждый день граф получал рапорт, в котором по минутам было расписано, что она делала в течение дня.

— Графиня уже тогда кололась?

— Нет. Не думаю. Потом граф умер, и все сговорились, как бы поскорее вытрясти из нее наследство.

— Что значит «все»?

— Все альфонсы на Лазурном берегу. И игроки из казино, и ее подружки…

— Она называла какие-нибудь фамилии?

— Не помню. Когда наширяешься, то несешь ерунду, да и не помнишь ничего…

Мегрэ знал об этом только теоретически, так как сам, естественно, никогда не пробовал наркотиков. Ему вполне хватало пары рюмок коньяку на ночь.

— У графини осталось немного денег?

— Если и осталось, то на самом деле немного. Она уже продавала драгоценности.

— Показывала их тебе?

— Нет.

— Не доверяла?

— Не знаю.

Филип покачивался на худых, как палки, ногах в обвислых брюках. Мегрэ жестом указал ему на стул.

— У нее был еще кто-нибудь, кому она давала деньги?

— Она об этом не говорила.

— Ты никогда не видел, чтобы кто-нибудь приходил к ней домой или подсаживался за столик в кафе?

Мегрэ чувствовал, что Филип что-то знает, но боится сказать.

— Н… Нет!

Комиссар сурово посмотрел на парня:

— Ты забыл, о чем я тебя предупреждал?

Но Филип уже опомнился:

— Я никогда никого с ней не видел.

— Ни мужчину, ни женщину?

— Никого.

— А не слышал ли ты случайно об Оскаре?

— Я не знаю никакого Оскара.

— Было похоже, что графиня кого-то боится?

— Она боялась, что умрет, когда останется одна.

— Вы ссорились?

Филип был слишком бледен, чтобы покраснеть. Лишь розовая тень коснулась его ушей:

— Откуда вы знаете? — ответил он вопросом на вопрос и добавил с всепонимающей, чуть пренебрежительной усмешкой: — Это всегда так кончается.

— Что ты имеешь в виду?

— А вы порасспрашивайте наших.

Он хотел сказать: «кого-нибудь из наркоманов». А потом неохотно заговорил:

— Когда у графини кончался морфий, а доктор не приходил, она бросалась на меня и кричала, что я спрятал от нее ампулу и, даже говорила, что я обокрал ее, клялась, что еще вчера в ящике оставалась по крайней мере, дюжина.

— Она давала тебе ключи от квартиры?

— Нет.

— Ты никогда не входил туда в ее отсутствие?

— Она всегда торчит дома. Иногда по нескольку недель не выходила из спальни.

— Ответь на мой вопрос, только правду. Ты заходил когда-нибудь в квартиру, когда ее не было?

И снова Мегрэ почувствовал едва уловимое колебание.

— Нет.

Мегрэ пробурчал беззлобно:

— Врешь.

Мегрэ казалось, что воздух в его кабинете медленно, но неотвратимо становится таким же смрадным и затхлым, как в квартире графини на улице Виктор-Массе.

Комиссар хорошо знал синдромы наркомании: в отрыве от наркотика Филип был готов получить дозу за любую цену. И тогда ему приходилось проделывать то же, что и сегодня ночью, когда, собирая деньги на билет, лишенный человеческого достоинства, он клянчил у всех подряд. На самом дне Парижа, куда скатился, это было непросто. А графиня всегда имела достаточное количество наркотика. И если она не хотела делиться, нужно было просто подождать, когда ее не будет дома. Это было логично. Наркоманы шпионят друг за другом, ревнуют друг к другу, не чураются воровства, а иногда и доносов. Уголовная полиция часто была не в состоянии отличить телефонные звонки людей, желающих помочь следствию, от тех, кто хотел страшно отомстить себе подобным.