— Когда ты видел графиню последний раз? — спросил Мегрэ.

— Позавчера утром.

— А не вчера?

— Вчера с утра мне было плохо, и я весь день не вставал с постели.

— Что с тобой было?

— Я не принимал два дня.

— И графиня с тобой не поделилась?

— Клялась, что у самой ничего нет.

— Вы поссорились?

— Оба были в плохом настроении.

— И ты ей поверил?

— Графиня показала мне пустой ящик.

— Когда она приглашала доктора в последний раз?

— Не знаю точно. Звонила, кажется, и он обещал прийти.

— И больше ты к графине не возвращался?

— Нет.

— А теперь послушай: вчера, около пяти вечера мы нашли труп графини. Вечерние газеты уже были набраны, и информация о ее смерти была опубликована только сегодня. А ты провел всю ночь в поисках денег, чтобы сбежать в Бельгию. Откуда ты знаешь, что графиня мертва?

Филип хотел было запротестовать, но стушевался под тяжелым взглядом комиссара.

— Я подошел к ее дому и увидел людей на тротуаре.

— Во сколько это было?

— Вроде, в полседьмого.

Это было как раз в то время, когда Мегрэ находился в квартире графини, а один из полицейских стоял у парадного, чтобы держать зевак на расстоянии.

— Вынь все из карманов.

— Я уже вынимал… Инспектор Лоньон просил об этом.

— Вынь еще раз.

Филип достал грязный носовой платок, два ключа на колечке — один от чемодана, перочинный нож, кошелек, какие-то таблетки, бумажник, блокнот и шприц в упаковке.

Мегрэ взял в руки истрепанный пожелтевший блокнот со множеством адресов и телефонов. Фамилий было мало, в основном, имена или инициалы. Оскара не было.

— Когда ты узнал, что графиню задушили, то подумал, что подозрение может пасть на тебя?

— Так всегда и бывает.

— И ты решил удрать в Бельгию. У тебя там кто-нибудь есть?

— Я много раз бывал в Брюсселе.

— Кто дал тебе денег на билет?

— Друг.

— Кто именно?

— Я не знаю его фамилии.

— Знаешь.

— Доктор.

— Доктор Блош?

— Да. Я не мог нигде найти, а было уже три часа ночи, я все боялся, что меня арестуют. И позвонил ему из бистро на улице Коленкур.

— Что ты ему сказал?

— Что я — друг графини и что мне нужны деньги.

— И он сразу согласился дать денег?

— Когда я добавил, что, если меня арестуют, то у него будут неприятности.

— Значит, ты еще и шантажист. Ходил за деньгами к нему домой?

— Нет. Он ждал меня у подъезда.

— Ты ничего больше не просил?

— Доктор дал мне еще порцию.

— И ты сразу в воротах сделал себе укол. Это все? Ничего не скрываешь?

— Я ничего больше не знаю.

— Доктор — педераст?

— Нет.

— Откуда ты знаешь?

Филип развел руками, считая вопрос наивным.

— Ты голоден?

— Нет.

— Хочешь пить?

Губы Филипа дрожали. Он хотел, он очень хотел, но только совсем другого.

Мегрэ с усилием поднялся, еще раз открыл дверь в комнату инспекторов. Торранс, высокий, мускулистый, с ручищами, как у мясника, был на месте. Люди, которых допрашивал этот инспектор, не подозревали, что он и мухи не обидит.

— Иди сюда! — позвал его комиссар. — Закроешься с этим парнем и отпустишь его только тогда, когда он расколется. Неважно, завтра или через три дня. Когда устанешь, пусть тебя кто-нибудь сменит.

Филип испуганно запротестовал:

— Я рассказал все, что знаю! Вы хотите меня… — и внезапно истерически закричал: — Мсье — негодяй! Плохой человек! Вы… Вы…

Мегрэ отодвинулся от двери, подтолкнул верещащего Филипа к инспектору и незаметно подмигнул Торрансу. Они пересекли просторную комнату инспекторов и вошли в помещение, которое в шутку называли «уголком грешников».

По дороге Торранс громко крикнул Лапуэнту:

— Пусть мне принесут пива и бутербродов.

Когда дверь чулана закрылась за Торрансом и его «жертвой», Мегрэ с облегчением расправил плечи. Сейчас ему больше всего на свете хотелось проветрить свой кабинет.

— Как дела, ребята? — поинтересовался комиссар.

Он только сейчас заметил, что Люка уже пришел из морга.

— Дама вернулась и хочет с вами поговорить.

— Тетя из Лизьё? Как она там себя вела?

— Как старуха, которая с удовольствием ходит на похороны. Не понадобились ни нюхательная соль, ни нашатырный спирт. Спокойно осмотрела труп с головы до пят и просто подскочила от возмущения: «Зачем вы выбрили ей это место?» Я сказал, что мы здесь не при чем, и она замолчала. Потом показала родимое пятно на стопе: «Вот оно, но я бы и без этого ее узнала». А выходя, поставила меня перед фактом: «Я иду с вами, молодой человек. Мне нужно поговорить с комиссаром». Она в приемной. Думаю, что так легко вы не отделаетесь, патрон.

Молодой Лапуэнт поднял трубку, но слышимость, похоже, была очень плохая.

— Ницца?!.. — кричал он в телефонную трубку.

Жанвье еще не было. Мегрэ вернулся к себе и позвонил дежурному, чтобы тот препроводил даму из Лизьё.

— Я слышал, вы хотите мне еще что-то сообщить?

— Не знаю, заинтересует ли это вас. Я вспомнила по дороге в морг одну вещь. Часто так бывает, помимо воли возвращаешься к воспоминаниям, хотя я не люблю сплетничать.

— Я внимательно слушаю вас, мадам.

— Это касается Анн-Мари. Я рассказала вам утром, что она уехала из Лизьё пять лет назад и что ее мать не хотела даже слышать о дочери. Но ведь это же ненормально, это не по-людски.

Мегрэ терпеливо ждал. Торопить разговорчивую женщину не имело смысла.

— Разумеется, все об этом знали. Ведь Лизьё — небольшой городок, в нем ничего не скроешь. У меня есть приятельница, которую я глубоко уважаю. Она раз в неделю ездит в Кань по торговым делам. Так вот, эта дама клялась здоровьем своего мужа, что незадолго до исчезновения Анн-Мари видела ее в Кане. Девушка выходила от врача.

Она выпалила это с явным удовлетворением. Удивившись, что ей не задают вопросов, продолжила:

— Речь идет не просто о враче. Девчонка вышла от доктора Потю, гинеколога.

— Значит, вы думаете, ваша племянница уехала из Лизьё, потому что была беременна?

— Об этом много судачили и даже предполагали, кто мог быть отцом ребенка.

— И?.

— Называли разные фамилии, выбор был довольно большой. Я для того и вернулась, чтобы сообщить вам об этом. Я считаю своим долгом помочь следствию.

Наконец-то женщина убедилась, что полицейские не так уж любопытны и назойливы, как говорят. Мегрэ совершенно ее не перебивал, не задавал лишних вопросов, слушал внимательно, словно пожилой пастор на исповеди. И она, наконец, выложила свой главный козырь:

— У Анн-Мари было слабое горло. Она каждую зиму по несколько раз болела ангиной. Удаление миндалин ничего не изменило. Помню, в тот год золовка решила послать девчонку в Ла Бурбуль, где в санатории лечили эти болезни.

Мегрэ сразу же вспомнил хрипловатый голос Арлетты. Тогда он подумал, что это из-за выпивки, курения и «бурных» ночей.

— Когда Анн-Мари уехала из Лизьё, живота у нее еще не было. Может, была на третьем или четвертом месяце, не больше. Она всегда носила приталенные платья. И все совпадает с ее поездкой в Ла Бурбуль. Я уверена, что именно там девчонка встретила парня, который сделал ей ребенка, и она уехала, чтобы разыскать его. Если бы виновником был мужчина из нашего городка, он бы уладил это дело или уехал вместе с ней.

Мегрэ медленно разжигал трубку. Он чувствовал усталость, как будто только что совершил длинный, изматывающий марш-бросок. Но это была усталость от отвращения. Комиссар испытывал его к той грязи, которую на него выливали сегодня. Как и после допроса Филипа, ему очень хотелось встать и распахнуть окно.

— Вы скоро возвращаетесь назад?

— Нет. Я решила провести несколько дней в Париже. У меня здесь старинная подруга, с которой мне очень хочется повидаться. Я дам вам ее адрес.

Дама написала адрес на обороте визитной карточки, не забыв указать и номер телефона.

— Если я вам понадоблюсь, мсье комиссар, позвоните, пожалуйста.