Купив самоучитель, я поспешила домой. Ура! Обожаю заниматься языком для себя! Вот сейчас я влезу в свой любимый домашний свитер, закурю сигарету и займусь наконец приятным делом.

В метро посчастливилось сесть, и всю дорогу я изучала книгу. Составители попались грамотные, кажется, от этого будет толк! Воодушевленная, влетела в квартиру и, не снимая ботинки, рванула к компьютеру. Не успела включить – звонок. Ну кому неймется? Никого и ничего не хочу! Хочу только учить шведский!

– Танюш, здорово! Как ты? Ты учишь язык? Как продвигается? Как новая школа? Склеила кого-нибудь?

Я вздохнула про себя. Это Катька, конечно, с ее привычкой спрашивать и не слушать ответ. Тысяча слов в секунду, иначе она не может.

– Катюша! Здравствуй, дорогая! Вот только что купила самоучитель, сажусь заниматься.

– Ой, прости, я тебя отвлекла! Ты расскажи мне по-быстрому, как у тебя дела, как настроение…

Катерина в своем репертуаре. Разве же могу я рассказать «по-быстрому», как у меня настроение, если я и сама это не знаю?!

– Кать, у меня все нормально. Ну просто чуть-чуть грустно…

– Держись, Татьяна, все будет о’кей! Ты же знаешь, что если долго не везет, то потом обязательно повезет, правда? Слушай, это я, Катя Свияжская, тебе говорю: еще до конца года у тебя начнется новая жизнь. Причем до конца учебного года, а не календарного. Вот увидишь! – иногда Катька любила пооракулствовать. Причем делала это со свойственным «огненным» знакам задором и оптимизмом – мол «все будет замечательно, вот увидишь». Сбывались ее предсказания нечасто, но верить в них всегда хотелось.

Замечательно все, к сожалению, не сложилось. В школе, а точнее, в моем 8 «Б» классе случилось ЧП. Пропал классный журнал. Ну почему именно у меня?! И почему именно в конце года?! Хотя про конец года все ясно, когда же еще «сжигать мосты», как не перед решающим выставлением оценок.

Любой человек, когда-либо работавший в школе, знает, что такое исчезновение классного журнала. Классный руководитель должен заполнить «основной документ», каковым является, по утверждению школьной администрации, классный журнал, а это – бездна писанины. Соответственно, под конец года все учите– ля обязаны выставить оценки сперва за чет– верть, а потом за год, и проконтролировать эту утомительную работу должен именно классный руководитель. И если пропадает журнал, классному руководителю вменяется заново заняться этим славным делом – на фоне выговоров, истерик завуча и директора, а также родителей разных рангов и мастей. В общем, перспективы у меня были просто сказочные!

Помню, когда я училась в выпускном классе школы, у нас тоже пропал журнал. На нас, выпускниках, это отразилось лишь некоторым ухудшением четвертных оценок – учителя разозлились, а вот чем обернулось это нашей классной, никто не знал. Замечу, что исчезновение журнала пошло мне на пользу. Но только мне, единственной из целого класса, хотя, честное слово, я его не крала.

А вот теперь журнал пропал уже в моем классе. Я получила выговор и новенький экземпляр журнала, который мы заполнили силами учениц, обладающих хорошим почерком. Оценки постепенно выставляли заново. Все потихоньку шло своим чередом, я просто стала гораздо позже приходить домой, а в школе иногда ловила на себе удивленные взгляды других учителей.

Но, следуя правилу, что ничто не должно оставаться безнаказанным, мои драгоценные коллеги на педсовете решили выяснить, кто таки украл этот столь важный документ. Сначала, в лучших традициях карательных органов, они заставили моих детей пересдавать зачеты по всем предметам. А затем завуч собрала всех и сказала, что, если они откроют, кто «преступник», то от зачетов их освободят. Слов было произнесено немного, но дело оказалось сделанным – мои ученики готовы умереть за оценку.

Я уже закрывала класс, когда ко мне подошли три мальчика – Костя Перетулин, Петя Мишин и Слава Романюк – и, краснея и бледнея, рассказали, что видели, как их одноклассник сжег этот проклятый журнал. Разговор получился тяжелым.

– Татьянсанна, вы только, пожалуйста, никому не говорите, что это мы вам рассказали…

– А вы уверены, ребята, что надо обязательно рассказать?

Парни как один вытаращили на меня глаза, смущения как не бывало:

– Но ведь иначе придется сдавать все предметы.

Что ж, они еще не читали Солженицына, они еще не знают, что предателю – первая пуля, им просто не хочется сдавать зачеты. Впрочем, они же – еще дети, объясняла я самой себе, медленно идя по тихому школьному коридору с портретами русских классиков. Им неизвестно, что можно выдать близкого человека за одну затяжку сигаретного дыма или за кусок хлеба, и это понятнее, чем за, прости господи, зачет.

Журнал, как рассказали мне мальчики, украл Арсений Ровенский. Арсений – единственный в моем классе ребенок, с кем мне пока так и не удалось договориться, найти если не общий язык, то хотя бы какую-то зацепку, ниточку к характеру. С остальными ребятами было попроще, они вроде бы оттаяли, а помогла, как ни странно, именно эта история с журналом. Я за многих ходила договариваться с учителями, и дети почувствовали во мне союзника.

С Ровенским выходила непростая ситуация. Так получалось, что ничего, кроме «двойки», по-английскому я ему поставить не могла. Парень, казалось, был обозлен на весь мир, будто бы ненавидел меня, да что меня – ребят, других учителей, все на свете. Мальчишки сказали, что сжег журнал он. Интересно, кого он так боится? Родителей? Но я как классная руководительница знаю, что у Арсения Ровенского нет матери. Значит, отца? Видела я как-то этого монстра, который так запугал ребенка, что тот уже сжигает классные журналы. Он пришел на первое родительское собрание этаким царьком, окинул меня презрительным взглядом, выслушал, как и остальные родители, общую информацию и мои назидательные речи, но даже не подошел ко мне обсудить поведение своего ребенка. Убежал, бросив уже на ходу, что ему еще на работу. «Куда ему управиться с сыном, если бизнес для него важнее?!» – подумала я, глядя на его подчеркнуто-горделивую осанку уже в проеме двери.

Арсений – высокий для своих тринадцати лет и какой-то… слишком взрослый, что ли. Светло-русый, сероглазый – обычный парнишка, таких миллионы. Только ужасно худой, что при его росте смотрится просто ужасающе. Его что, не кормит дома этот отец-монстр?

Суета с журналом улеглась, я уговорила своих соратников по нелегкому педагогическому труду не наказывать виновника, зачеты отменили. Май месяц! Кажется, живи и радуйся жизни – солнце светит, птицы поют с раннего утра… Только вот у Арсения Ровенского по английскому в году получается «два».

В критической ситуации в нашей школе, да, наверное, и в других тоже, принято обращаться к родителям – иначе потом не оберешься неприятностей. Родители почему-то всегда ужасно удивляются, когда их чадо приносит в портфеле «негосударственную» отметку, и быстро находят виноватого. Обычно виноватым оказывается – вы подумали правильно! – учитель, то есть я.

Посовещавшись с завучем, я пригласила в школу отца Арсения.