Я не запомнила, как мы с Борисом подни мались по лестнице, как я открывала дверь, как снимала босоножки… Как мы оказались в комнате, на дедовском диване… Вот он расстегивает пуговицы моего сарафана (оказывается, все так просто!), я пытаюсь снять с него рубашку, но пальцы дрожат, голова кружится от его близости… Как я могла подумать, что у Бориса зеленые глаза! Они у него синие, такие же синие, как мой синий сарафан на пуговицах. Какой он родной! Самый любимый, самый родной человек на свете!

– Таня, Танечка! Милая, любимая моя! Я не могу без тебя! Не могу!

«Я тоже не могу без тебя, любимый!» Но я не могу сказать ни слова, я чувствую, что теряю сознание, что душа летит далеко-далеко… К счастью. Да, моя душа летит к счастью.

Время остановилось. Его руки ласкают мое тело, и я не чувствую стыда, я жажду этого еще и еще!

– Ну, пожалуйста! Пожалуйста, любимый! Я не могу больше! Возьми меня!

Все сливается в одно целое – наши губы, тела, дыхание. Сильные и одновременно нежные руки Бориса… Его страстные поцелуи, жар его тела проникают в меня. Как будто издалека я слышу какой-то крик и тут же понимаю: это же я кричу. Мириады фейерверков разноцветными звездами вспыхивают в черноте ночи. Я на миг теряю сознание.

Когда я прихожу в себя, то вижу, что рыдаю на груди у Бориса. А он смеется, нет, плачет, нет, смеется, но по его щекам почему-то текут слезы. И еще я вижу, что ночь белая – ночь белая, а глаза Бориса синие.

Борис смотрел на меня, а я его совершенно не стеснялась. Мне было свободно с ним. Я любила его, любила себя. Мне казалось, что мы стали одним целым, одной плотью, что не осталось ничего в этом мире, что могло бы нас разъединить. Разделить нас теперь – все равно, что разрезать на части живое человеческое тело. От этого умирают. И мы умрем, если нас разделить. Его руки скользили по моему телу, наполняли его силой, теплом и желанием. И я стремилась ощутить каждую клеточку его тела, почувствовать его всего. Вот мы снова полностью вместе, снова полет в вечную беспредельность…

Уснуть этой ночью мы просто не успели – Борису надо было уезжать на его важную встречу. Иногда мы вставали и шли на кухню, жевали какие-то бутерброды… Нам не приходило в голову одеться, мы так и ходили по квартире, прижавшись друг к другу, застревая в узких дверных проемах, ударяясь о мебель, – это казалось нам чрезвычайно забавным.

Уже под утро Борис захотел кофе. Черного, крепкого и сладкого кофе. Я поняла, что тоже всю жизнь мечтала выпить именно черного, крепкого и сладкого кофе, и мы, не отпуская друг друга, пошли ставить чайник. Я закопошилась в буфете.

– Ох, знаешь, у меня, кажется, только растворимый!

– Годится. Иди-ка сюда.

– Куда?

– Да вот сюда, иди. – Борис неожиданно обхватил меня за талию, я охнула и взлетела… на кухонный стол.

Сзади что-то полетело, шлепнулось о пол. Губы Бориса были близко-близко, он быстрыми поцелуями осыпал мне шею, грудь, он опускался все ниже и ниже, глубже и глубже.

– Девочка моя, Танюша…

Господи, как же я раньше жила без всего этого на свете? Как же я не знала, как это может быть на самом деле?

– Я улетаю просто… Улетаю…

Рука, опираясь на стол, попадает во что-то вязкое и липкое, снова что-то падает. Хорошо, что у меня на столе скатерть, а не клеенка! Только бы он не отпускал меня, пусть это продолжается вечно! Я чувствую, как по спине тоненькой струйкой щекотно стекает ручеек пота.

Глаза Бориса не отрываются от моих, и я тону в его взгляде, вся по капельке растворяюсь в нем и боюсь пропустить что-то важное, самое главное, и тело мое сейчас – как натянутая тетива, и я отдаюсь потоку, сметающему все на своем пути и уносящему меня выше, и выше, и выше…

Из нового чайника возмущенно валит пар, он, наверно, сейчас лопнет от напряжения. Стол под нами ходит ходуном, миленький, ну потерпи еще совсем немного, еще совсем чуточку!

– Еще, еще, любимый!… – я опять кричу.

– Я люблю тебя…

– Да, да, да…

Крышка чайника не выдерживает, с глухим хлопком срывается вверх и, красиво, как в замедленной съемке, переворачиваясь в воздухе, с грохотом обрушивается на плиту. Поток наслаждения уносит меня – уносит нас – в свою райскую неземную обитель, и мы летим, вцепившись друг в друга, падаем и падаем вниз, в бездну.

Второй чайник, а ведь лето только начинается! Но я была бы счастлива сжечь целую сотню, нет, тысячу чайников. Я буду зарабатывать исключительно на новые чайники!

Из дома мы вышли вместе, вместе отправились к Борису на работу. Мы не успели заехать к нему домой, чтобы он сменил джинсы на более подходящую для деловой встречи одежду, но Борис сказал, это не важно.

– Танюш, понимаешь, в наше время делового человека можно вычислить по нескольким вещам – по тому, какую марку часов он носит, какие у него ботинки, ну и на какой машине он ездит.

– А какая разница?

– Ну смотрит на тебя твой, к примеру, потенциальный партнер и видит: так, у него «Па– тек Филипп» на руке, а не какое-то «Касио», и приехал он не на лохматой «пятерке», а на неслабой иномарке, значит, деньги водятся у него и можно с ним дело иметь.

– То есть если ты придешь на деловую встречу пешком, с тобой контракт не подпишут? А может, ты прогуляться хотел, и у тебя в гараже, как дома у Карлсона, тысяча «Мерседесов» стоит, а твои «потенциальные партнеры» этого просто не знают?

Борис засмеялся.

– Да, ты права, Танюша, я и сам знаю, что глупо это все, и большинство для «форсу бандитского» себе приобретает всю эту ерунду, но, понимаешь, принято так в нашем бизнесменском мире, правила игры такие, и ты или их принимаешь, или нет.

– Ботинки у тебя… – я посмотрела вниз, под руль. – Действительно ничего! И какой они фирмы?

– Да я забыл, если честно, – засмеялся Борис. – То ли «Балли», то ли… Честно говоря, мне-то совершенно все равно, но удобно, знаешь, купил их в Кельне года три назад и ничего им не делается! Так, раз в три месяца почистишь их тряпочкой, и все!

– Я буду тебе сама теперь их чистить, – пообещала я с энтузиазмом. – Раз в месяц!

– Договорились, Танюш!

– Машина у тебя тоже неплохая, это я уже заметила, а с часами как дело обстоит? – поинтересовалась я.

– Часы я всю жизнь ношу отцовские, – Борис посерьезнел и крепче сжал руками руль.

Пока он в своем кабинете принимал клиента (или партнера по бизнесу, откуда я знаю!), мы с Аллочкой болтали в приемной. Весь мир казался мне прекрасным, все люди – добрыми и замечательными, и я любила даже Аллочку. От ревности не осталось и следа. Какая может быть ревность, когда мы с Борисом так счастливы!

– Танька! Я так рада тебя видеть, ты не представляешь! Как ты? Рассказывай!

Аллочка с любопытством смотрела на меня, а я только глупо улыбалась. Разве можно словами передать, как я? Да этих слов люди не придумали ни на одном языке мира!

– Аллочка, прошу тебя, сделай кофе – на ногах не стою!

– А начальство на ногах стоит? Подожди, дорогая, сначала я напою кофе своего непосредственного начальника и его гостя, а то Борис Владимирович, боюсь, не сможет работать, – на это мне было нечего возразить.

Пока Аллочка со знанием дела доставала чашки, насыпала через фильтр темно-коричневый ароматный порошок, я огляделась. И подумала, что в такой офис можно смело приходить босиком – с тобой все равно сто контрактов подпишут.

Качественный евроремонт, живые, в потолок, пальмы в манерных кадках, пушистые мягкие паласы, мебель в серо-синих приглушенных тонах, явно сделанная на заказ… Стол у Аллочки, например, имел такой вид, словно говорил:

«Ну поработай за мной!» А стул на колесиках вторил: «Ну сядь на меня!» А монитор! По огромному плоскому экрану, лениво вибрируя хвостами, плавали в розовом песке разноцветные рыбы.

– Ну давай, Танька, рассказывай. – Аллочка поставила передо мной манерную чашечку с кофе и уселась напротив.