Как часто я слышал: мой Джвари старинный,
Где ныне безлюдно и поло,
Звенел на скале, будто арфа Эола,
И пел, как фарфоровая окарина!
Вечернее теплое море кругом.
То ль облако, то ли большая вершина,
Как рыба, стоит на востоке ночном.
О родина, горы твои не видны,
И в сторону ночи торопится «Даланд» —
Я вижу любимые сны.
1918

135. Мировые бури. Перевод В. Леоновича

Что мы именуем так пышно…
                                          А это —
Легчайшие прикосновенья богини:
Гармония тайная мир поверяет.
За всё
         я спокоен —
                          и бунту подобно
Спокойствие духа в миру помраченном,
И ясность покоя
                       людей соблазняет.
Но солнце восходит. И — солнце за солнцем —
Над миром идут чередою свободной,
Не ведая вовсе цепи арестантской,
Сего вожделенного звона и блеска…
И ты будь свободен, как шествие это:
С тобой говорила Гармония-дева.
1918

136. К свободе. Перевод В. Леоновича

Когда ты послала на казнь Робеспьера,
Улыбкой кривой улыбнулась Химера.
Он шел, чтобы кончить то самое дело,
Что в нем завершилось и окаменело.
Туда — сквозь толпу — к эшафоту — к началу,—
Как мастер безумный, как мастер усталый.
И площади всей барабанную шкуру,
Взойдя на помост, оглядел он понуро.
Скопленье живого, подвижного люда
Опять справедливости жаждало люто
И воли — из рук самого фараона,
То бишь императора Хамелеона.
Превышена, мастер, возмездия мера,
И тянется всласть и зевает Химера
На фризе старинном, где время клубится.
О, бедная дева, о самоубийца!
1918

137. Видение города. Перевод В. Леоновича

Черная морось и полночь морозная —
Полночь святая во имя любви.
Кровь переулками хлещет венозная:
Город недаром стоит на крови.
Шорох обоев — как будто тишайшая
В доме разбитом слышна лития.
Резкая, трепетная, высочайшая
Над Петроградом — звезда бытия.
Шаг торопливый и тень соглядатая.
Дом полумертвый — с ружьем часовой…
Всё это видел и помнил когда-то я.
Воля — бездомный прерывистый вой.
Даром ли вызнала голь перекатная
Птичье — такое короткое — «пли»?
Даром ли — помнишь — бутоны гранатные
На гимназических блузах цвели?
В небо взлетает видение Города —
Огнеобъятого — в тучах ночных.
«Стой, кто идет?» О, как знобко и молодо
У парапетов твоих ледяных!
1918

138. По Брюсову. Перевод В. Леоновича

Уэллс и Джек Лондон — и лучшей
                                                  оснастки
Юности шхуна на всех парусах,
Мачты согнув, вылетает из сказки —
Прямо на рифы — и небо в глазах.
Из огня — в полымя!
                              Что же, я выпью
Чашу, Россия, — и в путь роковой.
Всё раскачал колоссальною зыбью
Марш
       петербургский
                            трагический
                                              твой —
Будто исконные связи наруша
Косного камня и гибкой воды.
Сердца восторг и потайная стужа.
Цвет облетит — и созреют плоды.
Роза ветров — на дыбы —
                                     и пожаром
Искры мятежные ввысь взнесены.
Над ледяным и ночным полушаром
Света полоска — кромка весны.
1918

139. Очи у мертвого солнца открыты. Перевод Г. Маргвелашвили

Солнце в июне — затменье, затменье!
Умерло солнце, очей не смежив!
Гаснет июньское солнце в смятенье,
Гаснет светило, а я еще жив!
Очи у мертвого солнца открыты!
Господи, очи открыты в гробу!
Дух испустив на враждебной орбите,
Солнце в глазах затаило мольбу!
Ловят глаза за событьем событье,
Болью и мукой полны голоса.
Очи у мертвого солнца открыты!
Светят у мертвого солнца глаза!
Господи, что же творится? Откуда
Траурных скрипок прощальный азарт?
Но надрываются струны, и чудом
Светят у мертвого солнца глаза.
Боже, откуда доносится пенье,
Словно отходную солнцу поют?
Рухнув у паперти в изнеможенье,
Тихо шепчу я молитву свою.

Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: