А серафимы тревожней запели,
Болью и мукой полны голоса.
Очи у мертвого солнца прозрели!
Светят у мертвого солнца глаза!
Я ухожу. Переполнена мера.
Падают тени на бархат полян.
Где-то беззвучно рыдает Церера,
Сонные рощи укутав в туман.
Гиблый июнь неживая истома
Заволокла у осенней межи.
Снова я в Грузии, снова я дома,
Но для чего, моя радость, скажи?
Но для чего предвещает тревогу
Новая жизнь у родных берегов,
Если пора собираться в дорогу
Торною тропкой средь чуждых гробов?
1918

140. Заброшенный балкон. Перевод Е. Квитницкой

Хан-петух у платана
                     вострит свои шпоры гусарские,
Там, где некогда царствовал
                     я — в хлебосольном кругу.
Не к нему ль — по балкону —
                     горянка, гордячка, цесарочка?
Ах, да что вы, да что вы,
                     она ведь спешит к роднику!..
Нынче сущая сушь:
                     всё повыжжено и обезвожено.
Огород как гербарий,—
                     бескровные листья и пыль.
Остается одно:
                     безнадежно просить невозможного,
Припадая к тебе,
                     в кукурузной соломке бутыль.
Был красив мой балкон,
                     пестроткаными юбками метеный.
Ныне он обветшал!..
                     А вдали над рекою Курой —
Франты-олухи шаркают,
                     шлепают пулями меткими
И возводят курки —
                     пир горой, пир горой, пир горой.
Здесь я плачу один,
                     отгороженный старыми стенами.
В захолустье дремучем
                     октавы мои не в чести.
Только кислый сосед
                     гостепринят в моем запустении:
Вашлованский князек
                     горе мыкать ко мне зачастил.
Заходи, дорогой!
                     Есть вино недурное по осени.
Я стишок отложу,
                     над которым прилежно тружусь.
А в Тифлисе — дворец шоколадный,
                     засиженный осами…
(Я горжусь тобой, Грузия!
                     Я, безусловно, горжусь!)
Ай да рыжие осы в Тифлисе —
                     с заморскими жалами!
Горожане все в жалобах:
                     лакомки входят во вкус…
Заходи же, любезнейший!..
                     Милости просим пожаловать!
(Просим милости мы…
                     Я горжусь, безусловно, горжусь!..)
1918

141. Хоть ты одна. Перевод Г. Маргвелашвили

На родине моей хоть ты одна
Не скажешь так, как говорят другие…
И будешь даже к Каину нежна,
Раз он поэт и баловень стихии.
И будут мной еще совращены
Те, что кадят передо мной кадилом,
Хотя не им, увы, посвящены
Тревоги предзакатного светила.
Прими мой дар. И строго не суди,
Как не судила ты мой первый выход.
И пусть твоя улыбка пощадит
Дарителя и дарственную прихоть.
1918

142. Виновато всё вино. Перевод Г. Маргвелашвили

Господи, куда б на свете
      ни направил я шаги —
Мчатся мне вдогонку ветры
      семилетней той пурги.
Где бы ни нашел я кровлю,
      всюду потчуют вином,
А тоски своей не скрою —
      виновато всё оно.
Милая моя! Я распят!
      И душа моя в огне!
Ты одна мне в жизни радость —
      но до радости ли мне?
1918

143. Как в лесу смеркнется… Перевод Е. Квитницкой

Как в лесу смеркнется,
                                  луч кольнет — скроется,
Ветер нож вытащит —
                                берегись, рощица!
А река-реченька —
                           до того скромница! —
Вышивает-шьет
                      и не морщится.
То листву палую
                        заметет в горнице,
То плывет жиденько,
                               вся в сырой слякоти.
А потом — вздыбится,
                                а потом — вздернется,
Закипит, вспенится —
                               и спугнет всякого.
Как сады спелые,
                         как сады тучные
До земли клонятся
                            на сносях осени,
Так валы тронутся —
                             горбуны вьючные, —
Кладь нести велено
                             водоносам им…
1918

Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: