Поиск
Широко разольются зори,
Мне возвращенные давно.
Пускай судьба со мною в споре, —
Мне отступать не суждено.
О дух мой, в испытаньях выстой,
В однообразье тусклых дней!
И примирительную пристань
С цветами — воспевать не смей!
330. Однажды вечером. Перевод В. Леоновича
Высоко лежит и полого,
Тихо клонится даль ко сну:
Пламенеющая дорога
Рассекает голубизну.
И последней стрелою пламени
Мгла кофейни просквожена…
Эта пауза в памяти,
Незнакомая тишина…
Из-за давности эпизодов —
Звон в ушах и судьбы наплыв.
В расписании пароходов,
Соответственно, перерыв.
Слабо дрогнули где-то около
И застыли колокола…
Гул, толпа — одиночества облако,
Прибывающих — без числа.
С полотна Веронезе, право,
Незнакомка сошла на пирс.
Тихо стала у трапа,
Где мелькали и торопились.
И, угадывая мгновенье,
Подошла сама, назвалась.
Помню пальцев прикосновенье.
Я сказал: «Вот розы для Вас».
Время было вечернее,
И Батум — как сейчас —
То — заоблачное — свечение —
Лебединый полет — Кавказ.
Мы сходились легко и быстро,
Невзирая на разнобой:
Денди — я и она — курсистка,
Очарованная толпой.
Нет, не облако одиночества
Веронику влекло, увы, —
То врожденное отрочество…
Нике — статуя без головы…
Я смеялся: «Вэра да вэра,
Нике!»
Полнились колокола,
Зачиналась другая эра,
И граница повсюду шла.
Мы расстались: она — в печали,
Я шутил, как велит мой клан.
Те же розы на том же причале.
Социалистка — батумский Глан…
Ах, мы шутили,
Мы всё шутили
Между картами и вином,
Как на судне при полном штиле,
Как на шлюпке — вверх дном…
Не печальтесь, играйте
Жизнью, смертью и всем…
Восемнадцатый год в Петрограде —
Это лет через семь.
Обращаются в прах иллюзии
И, позвольте сказать, — в помет.
Вдруг слова:
«Нет прекрасней Грузии!
И никто меня не поймет!»
Две подружки в военном, кожаном.
Вероника — спиной ко мне.
Я в жару — в кафе промороженном,
Голова у меня в огне.
«Там сейчас расцвели мимозы,
Там живет один человек…
Розы мне подарил — и розы
Оказались — навек.
Хоть на крыльях туда бы рада!
Там бы надо установить
Диктатуру пролетариата
И бандитов переловить.
Сволочь белую к стенке…»
«Белый»
За спиной у нее сидит —
Полумертвый, окоченелый
И, оказывается, бандит.
«Если что… Подруга, запомни:
Дуб над пропастью, там гора…»
— «Хватит, Верка!» — «Нет-нет, исполни
Всё до точки». — «Айда, пора…»
И на улице не узнала —
Долго вглядывалась сквозь снег:
На другом берегу канала
Подозрительный человек…
Как узнать, если всех дороже,
Если в жизни твоей — один?
Извините… Да это что же…
Не бывало… Разбередил…
Мы шутили, мы век шутили
Между картами и вином,
Как на судне при полном штиле,
Как на шлюпке — вверх дном.
Одиночество на чужбине…
Вы не пробовали замерзать?
Неизведанное доныне
Наслаждение, так сказать.
Превосходно! По этому поводу
Парадоксов кладезь — мороз!
Это дух мой бродит по городу
Или сам я — в поисках роз?
Чтоб согреться, надо раздеться,
Уверяю вас… Тут пальба…
Здесь прошла — мимо сердца
Пуля-дура — как и судьба.
Крикнул, падая: «Вероника!»
Небо — стены — твое лицо
Надо мною тогда возникло,
Слава богу… в конце концов…
Умер я — совершенно счастлив…
Петроградская сторона,
Воскресения день ненастлив.
Где — она?
Неужели — горячка, грезы?
Кто стрелял? Хорошо бы — ты…
На стекле голубые розы,
Фосфорические цветы.
Или — Верка та — револьверка
Уложила, и все дела —
Полубелого, недоверка —
И метель его замела —
Хоть не ведала, хоть случайно…
Но
была ли та благодать?
Или не было?
Чрезвычайно
Мне хотелось тогда узнать.
Небеса непроглядно серы…
Но — лицо… О господи, нет,
Ничего, кроме чистой веры,
Не прошу на остаток лет!
Мы шутили и нашутили —
Чистой кровью, а не вином…
Нет, конечно!
Ее убили —
В тот же миг, я уверен в том!
А быть может, тогда, в отчаянии,
Что наделала — и сама…
Эти годы необычайны,
И особенно — та зима.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: