У горы деревня
За пазухой уютной.
Распевает голосок
В тишине минутной.
Девочка поет
И в ладоши бьет, бьет,
И прыгает, и туфельки
Так малы и тупеньки!
Сумерки румяные,
Осень полноплодная.
Здесь останется одно:
Душа моя свободная.
Тишина и родина —
Не вспомню ни о ком
И в деревню — с мальчиком,
Теленком и щенком.
<1940>

394. Вернулась жизнь. Перевод Г. Маргвелашвили

Сердцу радость, сердцу радость оттого, что
Разминулось с непогодой и метелью
И что с пламени стихов стряхнули пепел…
(Знаю, есть на свете жертвы… Но такие?)
Я протер свои глаза, стряхнул печали,
Сердце слабо шевельнулось, оживилось.
Снова песней колокольчик захлебнулся…
(Знаю, есть и смерть на свете… Но такая?)
<1940>

395. «Рассвет озарит…» Перевод В. Шаламова

Рассвет озарит
Величие лика,
Задумчивый вид —
Вольтера улыбка.
В саду, на глазах
У него, без сомненья,
Трудилось в слезах
Не одно поколенье.
Но тешится сквер
Детворою стоокой,
И взгляд свой Вольтер
Не отводит с Востока.
<1940>

396. «Величественной сединою…» Перевод М. Талова

Величественной сединою,
       Как древний великан,
Над младшею своей роднею
       Возносится Монблан.
В венце сверкающем, прекрасный,
       Он солнцем осиян;
Что для него обвал ужасный
       И грозный ураган!
Не такова ль и книга эта,
       Обнявшая весь мир?
А имя вечное поэта —
       Шекспир!
<1940>

397. «Так воин из ножей…» Перевод О. Ивинской

Так воин из ножен
Вдруг выхватит шашку,
Блеснет она молнией
В белом огне.
Так мост через Сену,
Лежащий врастяжку,
С размаху встает,
Напророчивши мне,
Что в Лувре я вновь Рафаэля увижу,
Что я с Веронезе знакомство сведу.
И мир мне покажется лучше и ближе,
Уже не в горячке,
Уже не в бреду.
<1940>

398. «Поверь, не выручит гений…» Перевод Г. Маргвелашвили

Поверь, не выручит гений
И нервная пальцев дрожь,
Если, во власти сомнений,
Не ставишь ты жизнь ни в грош.
Лишь потому, что прекрасен,
Чувствителен и учен,
Не будешь ты впредь Парнасом
Пригрет и усыновлен.
<1940>

399. Исключение. Перевод В. Леоновича

Сердца падающие удары
Будто реже и тяжелей.
Опустелые парки, бульвары,
Лунный сумрак в пролетах аллей.
И родною, и призрачной былью
Ты являешься из-за кулис.
Будто сонные белые крылья —
Руки всплыли, переплелись —
Опадают в немой укоризне.
Светом пепельным вся залита —
Ты исполнена трепетной жизни
И тоске никакой не чета!
Ах, Сен-Санс, безотчетная юность
Тем прекрасней стократ — и она
Этот свет, эту горькую лунность
Не поймет — и понять не должна.
И благое неведенье танца
Так неведенью слова сродни!
Я стихи понимать не пытался —
И меня не убили они…
Протанцует и рученьки сложит, —
Счастья слезы заставит пролить —
Но не сможет, вовеки не сможет
Смертной муки моей разделить.
И моя суеверная робость
Подает мне решительный знак,
Что и мне эту узкую пропасть
Перейти невозможно никак.
Наша юность — железная скудость.
Наша радость пошла с молотка,
И расплата за позднюю мудрость
Нескончаема и велика.
Где же радость? Убийца! Разиня!
Или нет? Я ошибся? Я прав?
Выбегает, — ах, солнышко, Мзия! —
Ножкой розовою смерть поправ.
<1940>

400. Встреча. Перевод И. Дадашидзе

И нет уже той рощи над рекой,
Тех вязов возле медленного брода,
Опять утратам счет ведет природа
И зыбкий воздух просквожен тоской.

Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: