Белый Снежок

Очередное пополнение зоопарку обеспечил УБОП. Конфискации подлежал замок — иначе не назовешь — семейки «черных риэлторов». На территории, помимо гаража с лимузином, бассейна и золоченых уродливых статуй, обнаружилось шесть загонов с экзотическими животными. Красный волк при попытке открыть дверцу прорвался мимо людей и скрылся. Остальных привезли прямо в клетках — делайте, что хотите.

Паре снежных барсят директор обрадовался — звери ценные, живописные, люди на них пойдут. Гориллу по прохождении карантина решили менять на кондора, гепарду нашлось место на острове хищников, медвежонка скрепя сердце определили в топтыжник — косолапые в зоопарке были в избытке. А вот с последним экземпляром вышла заминка. Более всего спящий зверь походил на белого козла без рогов, но зачем богачу держать в клетке простого мемеку? Пусть и редкостного красавца — копыта отливали серебряным блеском, легкая грива и шелковистая шерсть струились туманом и — что более всего поразило директора — пахли лавандой и свежестью, а не скверным козлиным духом.

Порешили, что с карантина отправят новичка в павильон копытных, а потом вызовут специалиста по редким животным. Однако стоило действию снотворного ослабеть, как в клетке вместо белого ангела оказался бушующий демон. Козел брыкался, кусался, метался по клетке, бился лбом о сетку с такой яростью, что рассадил кожу. Есть и пить он отказывался, воду разлил, овощи разбросал. Прошел день, потом ночь, потом еще день. Зверь выглядел жутко — алые струйки вперемешку с бурыми потеками, налитые кровью глаза, потрескавшиеся копыта. Сил у козла не убавилось, но на боках отчетливо проступали ребра и дыхание вырывалось изо рта с нехорошим свистом. Директор подошел к клетке, полюбовался, сплюнул и велел вытаскивать из законного отпуска тетю Валю — ее недавно премировали путевкой за четверть века труда. Если она не справится, значит, никто не сладит. И придется пристрелить зверя, так и не разобравшись, что он за птица.

…Девчонкой тетя Валя служила скотницей. Копошилась в коровнике, выгребала навоз, обмывала коровам вымя, загружала в кормушки силос, рыдала тишком, когда кожа на руках трескалась от мороза. Семья жила бедно, отец скупился на лишний кусок хлеба, мать пласталась, как проклятая, чтобы выучить сына, и до дочек ей не было дела. Старшая слыла завидной невестой, младшенькая выжимала капли ласки из черствых сердец родни. А Валька получилась ни то ни се — долговязая, большерукая, большеротая, с жидкими волосами и болотного цвета глазенками в окружении тусклых ресниц. Коровы любили ее, у людей же нескладная девка вызывала брезгливую жалость.

Валька привыкла к недоуменным взглядам, лишь сутулилась, стараясь казаться меньше. Она не выезжала из дома дальше, чем до райцентра, не читала ни книг, ни журналов, не ходила на танцы. Когда брат пристроился в городе на хорошее место и по осени пригласил родню на новоселье, отец сомневался — тащить ли Вальку с собой. Но все-таки взял. И зря.

Брат старался как мог — вывел родичей в универмаг, купил маме кримпленовый плащ, а отцу пиджак с блеском. Посидели в ресторане как люди, съели борщ и гуляш и невиданные пирожные с пестрым кремом. Кое-как переночевали в тесной квартире, по очереди постояли под душем, посидели в теплой уборной. А наутро, перед отъездом, брат потащил гостей в зоопарк. Мать с отцом только ахали, глазея на зверей, виденных раньше лишь на картинках, старшая улыбалась в разные стороны, младшая носилась вприпрыжку и звонко смеялась.

Ошарашенная Валька тащилась поодаль, застревала перед каждой клеткой, вдыхала острые дикие запахи. Ее поражало все — серый слон, попрошайка-медведь с длиннющими когтями на лапах, безразличная ко всему пантера, улыбчивый жираф с бархатистой мордой. Но чудеснее всех оказалась семья благородных оленей — вроде коров, и запах тот же, и сено из кормушки торчит, но пятнистые шкурки блестят и тонкие ноги переступают, едва касаясь земли копытцами, и глаза заглядывают прямо в душу. Молодая самка бесстрашно подошла к решетке, Валька почувствовала на лице ее теплое дыхание. И все для себя решила.

Бой с родней оказался решительным, но коротким. Отец бранился, сестры кривили рты, мать плакала, но в конце концов встала на сторону неудачливой дочери. В городе, чай, полегче жить будет, чем в коровнике вилами шуровать, устроится по-человечески. Возня с документами затянулась до ноября, отпраздновали очередную годовщину Революции вместе, а потом серым утром Валька с чемоданом в одной руке и сеткой лука для брата в другой села в тряский автобус и навсегда попрощалась с родным селом.

В зоопарковую семью она влилась сразу. На внешность новенькой не обратили внимания, там ценилось другое — крепкая спина, крепкие нервы, разумная и деятельная любовь к животным. У Вальки любви было в избытке, девчонка привыкла к тяжелой работе, просыпалась по-деревенски рано и не снимала фартука допоздна. В первый месяц она допустила оплошность — не закрыла замок на вольере росомахи Шипучки. Та сбежала, разорила клетку с фазанами и хорошо покусала сторожа Палыча. Случился скандал, но старший смотритель вступился за девочку — работает хорошо, а ошибки у всех бывают. Вот он однажды по молодости зашел же в вольер поиграть с тигрятами — помните? Директор улыбнулся — такое не забывают. Простили.

Любимцами Вальки так и остались олени, в особенности большеглазые малыши — служительница возилась с ними, как с детьми, выхаживала, выкармливала и порой даже принимала роды у оленух, если ветеринар задерживался в пути. Но и с остальными копытными ладила — и с круторогим красавцем горным козлом, и с дружелюбными камерунскими козочками, и с гордячкой ламой, и с капризной заносчивой зеброй.

Дольше всего пришлось завоевывать доверие лося Партизана — упрямец привязался к прежнему служителю, молчаливому якуту, похожему на сибирского волка, и терпеть не мог женщин. Когда к нему в вольер заходили, богатырь грозно фыркал, скреб землю копытом, а если глупые люди не понимали, вставал на дыбы, молотя воздух копытами. Терпеливая Валька баловала лося сахарком и ржаным хлебом, приносила свежее сено и веники, часами простаивала у клетки, выпевая: «А кто это у нас такой красивый, а кто это у нас такой мордатый». И Партизан привык. Перестал мешаться во время уборки, начал подставлять горбатую спину, чтобы его почесали шваброй, ревновал, если видел, что Валька заходит в клетку к врагу — северному оленю Тоше. Полюбоваться, как грозный лось в гневе бодает решетку, собиралось немало зрителей.

Первые пару месяцев Валька жила у брата. Потом ей выделили комнатушку на задворках — еще с царских времен в зоопарке построили флигель для сотрудников и гостей. О горячем душе и теплой уборной снова пришлось забыть, но Валька не сетовала. Она занималась любимым делом, получала больше, чем тратила, товарищи ее уважали, директор ценил, звери любили. И руки больше не покрывались сеткой зудящих трещин, и в животе не урчало от голода, и сапожки на ногах красовались новые, городские, и зимний ветер не пробивался под теплый тулуп. Похорошеть она, увы, не похорошела, но фигура округлилась, движения стали точнее, черты лица — мягче, и в глазах поселилась спокойная радость. Пару раз за девицей пытались приволокнуться местные ловеласы, а зоотехник Лаврушин делал честное предложение, но она отказала всем. Сердце отдано. Зоопарку.

Дни складывались в месяцы, месяцы в годы. Оленье стадо то пополнялось, то редело, то снова росло, от Партизана остались лишь рога на стене, его преемник, кривоногий Ромашка, оказался недружелюбен. Валька превратилась сперва в Валентину, затем в тетю Валю, одну из самых уважаемых персон в зоопарке. Учиться дальше она не пошла, на повышения тоже не соглашалась, но за советом и помощью все — от зеленых практиканток до ветеранов — обращались именно к ней. Поэтому срочный вызов тетю Валю нисколько не удивил.

Зато новый питомец поставил в тупик. Директор вызвал ее к неуправляемому, бешеному козлу. А в клетке оказался полный достоинства зверь. Да, его нужно было помыть и обработать, да, выглядел он худым и дышал с присвистом, но никакой агрессии. Нормально поел, позволил расчесать себя, выстричь колтуны, смазать болячки. И приласкался доверчиво — сунул под мышку лобастую голову, пофырчал: мол, чешите меня за шею. Совсем ручной, приятный на ощупь — словно гладишь весеннюю нагретую солнцем траву. И пахнет цветами.

Директор, услышав отчет тети Вали, изумился до крайности. Не поленился лично дойти до вольера и удостовериться — зверь безвестной породы с аппетитом жует капусту, не выказывая признаков бунта. Чудеса… Впрочем, стоило служителю заглянуть в клетку, чтобы подлить в поилку свежей воды, как миролюбия козла и след простыл. Опытным путем выяснилось, что подпускать к себе близко хулиган соглашался лишь тетю Валю да практикантку Липочку, трепетное создание. На сем и порешили.

Дважды в день тетя Валя навещала подопечного, выгребала подстилку, меняла воду, задавала корм — нахал предпочитал киви, манго и прочие фрукты капусте и корнеплодам, сена не ел, зато обожал свежие булочки. Шерсть свою он умудрялся содержать в чистоте, двигался грациозно, словно паж на королевском пиру, смотрел на людей величаво и чуточку свысока. Рядом с диковинным зверем воздух словно светлел, горести отступали и недуги отходили подальше. Тетя Валя с удивлением поняла, что застарелые боли в суставах вдруг прекратились и зрение стало лучше. И выглядеть стала так, что в трамвае ей не уступали место, а Марьяша из бухгалтерии пригласила на чашку чая и долго допытывалась, что за чудо-косметику приятельница добыла да где купила.