Зверский поступок

Зверский поступок

Мышиный опоссум Бассомпьер Дюбуа он же Барсик являлся существом робким и незаметным. Размером он не особо превосходил крупную крысу и хотя выглядел куда симпатичнее, не торопился показываться публике. Питался сочными фруктами и мучными червями, никогда не капризничал, никогда не кусал служителя Петеньку, хотя тот отличался небрежностью и порой запаздывал с ужином. В полнолуние верещал и поскрипывал на сияющий диск, но стоило сторожу Палычу погрозить веником или рявкнуть что-нибудь угрожающее, как малыш падал на спину и прикидывался мертвым.

Как и все опоссумы Барсик плохо видел. Зато его развесистые уши-локаторы слышали тончайший писк комара, длинный розовый язычок ощущал малейшие оттенки вкуса, узкий нос втягивал едва заметные следы запахов, а цепкие лапки и белые волоски-вибриссы улавливали каждое колебание. Умница Барсик с закрытыми глазами опознавал, прогуливается ли мимо клетки легконогая практикантка Липочка, пришаркивает ли окончательно постаревший Рувим Есич, торопится ли решить вопрос менеджер Вячеслав. В настроении ли нынче слон Ганеша, не болит ли живот у мамонта Васи, привезли ли в грузовике недельный запас провизии, нового зверя или мешок картошки и извинения с базы. Свои соображения Барсик оставлял при себе.

Жизнь опоссума текла мирно. Зимой вместе с другими теплолюбивыми насекомоядными его держали в сумрачном и тесноватом павильоне, куда неохотно заглядывали посетители. Он конечно мог бы открыть клетку, как летяги или валлаби, и прогуляться по помещению, но не видел смысла слоняться по холодному полу и кашлять потом, как любители променада. Летом опоссума переселяли в вольер, затянутый сеткой, что давало восхитительную добавку к меню — медлительных комаров и пестрых бабочек. Звуков и запахов становилось намного больше. Барсик оживлялся, охотней лазал и сидел высоко на бревне, поводя в разные стороны чутким носом. Даже собственный враг не слишком пугал его.

Безымянная полосатая бродячая кошка с хищным взглядом частенько подходила к клетке, принюхивалась к здоровенной жирной «крысе», демонстративно потягивалась и облизывалась. Ей ужасно хотелось отведать интересно пахнущую добычу, но замок не поддавался когтистым лапам — это вам не ловкие пальчики. Торжествующий Барсик залезал повыше, дыбил шерсть, грозно хлестал хвостом, скалился и гнусаво орал, ощущая себя в полной безопасности. Пару раз случалось, что Петенька забывал запереть вольер, но опоссум не дремал. И, покрасовавшись у клетки, безымянная кошка уходила на поиски не столь экзотической, зато доступной добычи.

Друзей у Барсика не появилось. Единственное существо, с которым он соглашался общаться — добросердечная Липочка — появлялась у клетки довольно редко и ни разу не захватила с собой ни кузнечика, ни червячка, коих боялась до ужаса. Зато она умела правильно держать на руках капризного зверя, не задевая ни вибрисс ни чувствительного хвоста, приятнейшим образом гладила по спине и загривку, почесывала нежные уши. И никогда не переходила границу, за которой ласка обращалась в неуместную фамильярность. А Барсик ни разу не огрызнулся на девушку. Он прижимался к худенькому плечу, урчал, жмурился и неловко терся острой мордочкой о душистую щеку Липочки.

В остальном мало кто в зоопарке жил спокойнее, чем опоссум. Его маленького мозга не хватало на философские размышления, Барсик ел, спал, умывался, лениво наблюдал за людьми и зверями, ловил ночных насекомых и с хрустом разгрызал вездесущих июльских слизняков. Зоопарковая жизнь более чем устраивала зверька, он не жаждал перемен и не искал их.

Первый толчок земли не особенно напугал опоссума. Ничего не произошло по большому счету — волна погасла в толще почвы, едва заметно вздрогнула вода в миске, легчайший шорох сдвинул песчинки. Мало кто кроме Барсика вообще ощутил это. И никто, включая опоссума, не придал значения колыханию тверди.

Новый толчок оказался чуть сильней. Кое-где с тополей и старинных лип посыпались желтеющие уже листья, Рувим Есич уронил чашку чая, шимпанзе Улугбек — очки, с которыми в последние годы не расставался. Опоссум загодя ощутил неприятность, но шкурой почуял — ничего страшного сейчас не произойдет…

Страшное только грядет. Ворочается в толще земли, раздвигает каменные плиты, вызревает, словно нарыв. И однажды, совсем скоро земля задрожит в ужасной судороге. Обрушатся человеческие дома и звериные клетки, рухнут деревья, погибнут все, от могучего мамонта, до маленького глупыша опоссума. И спасения нет — остается только бежать, бежать со всех лап как можно дальше от страшного места.

Перепуганный Барсик почти перестал спать. Он метался по клетке, жалобно вякал, тряс решетку, безуспешно попробовал ускользнуть мимо служителя Петеньки, рассыпал лоток с мучными червями и не стал подбирать лакомство. Ощущение неотвратимой опасности заполнило разум зверя. Если б Липочка подошла к клетке… увы, практикантка возилась со львенком-подростком и не могла отлучиться к опоссуму, даже если бы захотела.

Между тем беда приближалась. Обессилев от страха, Барсик решился на ночной побег. Вскрывать клетку он научился давно, понять, куда двигаться дальше, не мог, но инстинкт вел опоссума прочь от опасности. Безымянная полосатая кошка казалась меньшим злом по сравнению с неведомым. Хищница караулила подле вольера, позевывая и облизываясь. Она страшно удивилась открывшейся двери и не сразу прыгнула на опоссума. Выигранная секунда его спасла. Барсик бросился в атаку, клацая зубами, наскакивая боком и дыбя шерсть, как поступают крысы. Опоссум пребольно укусил кошку за ухо, оцарапал нежную мордочку и пустился наутек, вереща на весь зоопарк.

Он уткнулся во что-то мохнатое и бросился прогрызать себе дорогу к свободе. Но сильные пальцы ухватили зверя за шкирку и подняли высоко-высоко. Шимпанзе Улугбек не любил, когда его шкуру кто-нибудь портил. Горе-беглец выдирался так отчаянно, что обезьян осознал — дело нечисто. Сам он опоссума не понимал — шимпанзе не телепаты, и склонности к изучению языков не выказывают. И понятия не имел, кто сумеет понять.

Разбуженный среди ночи жако Ромочка возмущенно отверг обвинение в знании «крысьего» языка. Не крыса? А так похож… Разбирайся сам, умник, которую ночь сплю вполглаза. Кенгуру Эдуард фыркнул и отмахнулся хвостом — мало ли кто здесь сумчатый. Игольчатые мыши пищали на разные голоса — они, как и опоссум объяснялись только друг с другом. Зато любопытная енотка миссис Клинтон, вполне неплохо разумела язык опоссумов — она приехала из США и лично знавала голохвостых потрошителей помоек.

Переводчица велела шимпанзе прогуляться туда-назад по аллее и забулькала что-то утешительное перебирая жесткую шерсть Барсика. Спустя пару минут Улугбек услышал отчаянный вопль енотки и заторопился к клетке. Миссис Клинтон в ужасе начала объяснять, что земля затрясется, дома упадут и они все погибнут. Надо спасаться из зоопарка! Шимпанзе кое-как успокоил енотку, оставил присмиревшего Барсика на ее попечение и поковылял в слоновник. Черепах Кеша, мирно соседствовавший с белым слоном Ганешей, наверняка знал ответ.

Докричаться до сонного черепаха стоило труда — галапагоссец сидел во рву, пускал пузыри и не желал открывать глаза. Улугбек с отвращением преодолел заграждение и спустился в ров сам — он не любил воду. В открытых глазах Кеши шимпанзе почудились мерцающие звезды и нездешняя чернота космоса.

Черепах покрутил бронированной головой, щелкнул клювом и раздраженно уставился на незваного гостя. Земля затрясется? Да, надвигается катаклизм, я ощущаю его. Мы все погибнем? Да, скорее всего, эпицентр неподалеку. Что делать? Ничего. Отнесись с пониманием, ты же философ, приятель. Души не умирают, они лишь переходят из воплощения в воплощение, обретают новые тела и новые смыслы жизни. Мы лишь песчинки в бескрайнем океане, пахтаемом… Что, прости? Куда ползти? Ну и хам же ты, Улугбек, а еще очки нацепил!

Шимпанзе не стал пререкаться с премудрой черепахой. Он кое-как выкарабкался изо рва, отряхнулся как собака, чихнул и полез в соседний вольер.

Слониха Шелли была вождем зоопарка. Об этом не особенно распространялись. Из людей разве что прежний товарищ директор и сторож Палыч догадывались, что старейшина слонов, обретавшихся в холодных краях еще с тех пор, когда зоопарк называли зверинцем, имеет власть над остальными зверьми, власть куда бОльшую нежели право владения. Слоны следили, что творится во вверенных им бетонных джунглях, напоминали о мудрости Книги Джунглей всем, кто наделен хоть толикой разума. Слоны решали, не пора ли дать укорот чересчур жестокому служителю, не урезонить ли зверя, ставшего слишком хищным. И приговор в исполнение приводили тоже слоны… хорошо, что за сотню лет не набралось и пяти созданий, заслуживших такую смерть.

Давным-давно не раздавалось в зоопарке трубного клича, собирающего зверей на совет. Детеныши и новички не сразу разобрались в чем дело, но вездесущие мартышки не скупились на объяснения. Они же открыли клетки тем, кто не умел отпирать двери самостоятельно.

Явились все, от жирафов и львов до хомячков и лабораторных крыс. Обитатели зоопарка опасливо косились друг на дружку, шарахались от тяжелых лап, рычали, мычали, шипели и фыркали. Но ни один не причинял вреда соседям — тому, кто пользуется общей бедой, чтобы отомстить или набить брюхо, не место в стае. Палыч тоже явился — он держался поодаль, кутаясь в старенький макинтош, и притворялся деревом.

Весть о грядущем землетрясении звери приняли с ужасом. Многие смутно чуяли приближение несчастья, но надеялись на ошибку — мало ли в зоопарке поводов для тревоги. И никто не задумывался, что спасения в общем нет — даже если организовать побег, даже если не застрелят на улицах, выбраться сумеют немногие. И погибнут на свободе от холода, голода, местных хищников… Местным проще — волки и лисы затеряются в суматохе, лосям и зайцам сам бог велел удирать. Но как быть с бегемотом, слонами, тюленями? С теми, кто не может бежать и не умеет бегать? Спасайся, кто может? Нет, мы не люди. «Умрем вместе» громко подумала шустрая мартышка, на нее зашикали, но спорить не стали. Если выхода нет, всякий зверь с достоинством примет свою участь. «Сильные перебьют слабых, а затем избавят от мучений друг друга» — фыркнула снежная барса. «Это будет славная охота».