Он дал адрес, бросил трубку и подполз к Кэйт, которая неподвижно лежала на полу в холле.

Он взял ее безжизненную руку, слезы потоком лились по его щекам.

– О Боже, что ты делаешь! – смог только выдохнуть он.

Когда приехала «скорая», мать и дочь были уже мертвы.

На следующее утро Брэди проснулся пораньше и бесшумно соскользнул с кровати. Ему не хотелось будить Ким. Она перевернулась на спину, но не проснулась, одна ее рука лежала на еще теплом местечке, нагретом его телом.

Инспектор по здравоохранению влез в старые джинсы. Еще раз взглянул на жену, потом на часы. Было всего четверть седьмого. Накинув халат и сунув ноги в шлепанцы, он выбрался потихоньку из спальни, быстро спустился по лестнице к черному ходу, снял цепочку, открыл замок и вышел во двор. Было еще прохладно, и он поежился от раннего ветерка.

Проверив, что нет никого из соседей ни справа, ни слева, Брэди прошел дальше в сад, бранясь про себя, потому что утренняя роса промочила насквозь его шлепанцы.

Стараясь шагать на цыпочках, чтобы еще больше не промочить ноги, он направился в сторону свежевскопанной земли. Несколько гранул еще лежало на виду, но большинство исчезло, съеденных слизнями, как он и надеялся. Однако почему-то нигде не видно подохших слизней. Брэди остановился в недоумении, потирая рукой небритый подбородок.

Черный слизень величиной с его кулак выполз из земли. Брэди из предосторожности отпрыгнул в сторону и в то же мгновение увидел, как из всех щелей вылезают все новые и новые отвратительные создания. Как загипнотизированный, Брэди какое-то время наблюдал за ними, потом повернулся и побежал к дому, шмыгнул в черный ход и поспешно захлопнул за собой дверь, а потом и запер на все замки.

Войдя в кухню, он глубоко вздохнул. Вот перед ним на кухонной полке и упаковка с гранулами и бутылка с ядом. Но если бы он просто посыпал землю сахаром, это для слизней имело бы равнозначный эффект.

К полудню того же дня солнце поднялось высоко над землей, прикрыв все живое покрывалом влажной жары.

Дэвид Уотсон услышал знакомые звуки с соседнего участка. Уолли Макэй, высокий шотландец, шел к разделявшему их участки забору с лопатой через плечо.

– Неплохой способ проводить воскресное утро, – сказал Макэй, облокотившись о забор, и тут же отпрыгнул от раскаленной металлической сетки. Уотсон подавил улыбку и постарался придать своему лицу приветливое выражение, зная, что сейчас сосед начнет болтать о погоде, своей жене и других не менее важных для него проблемах, которые совершенно не интересовали Уотсона. Он любил заниматься своим садом, а сосед оторвет его от этого занятия надолго, и какая-то часть сегодняшних планов останется невыполненной.

– Моя старушка послала меня перекопать все это, – сказал Макэй, показывая на джунгли у себя на участке. Сорняки там уже доходили до колена и начинали переползать на аккуратный участок Уотсона.

– Да, вы его подзапустили, Уолли, – стараясь быть тактичным, подтвердил Дэвид, но при этом позволил себе этаким выразительным движением руки выдернуть пару сорняков, выросших возле забора.

– Черт с ними, – ответил шотландец и покосился на свой дом.

Убедившись, что жена за ним не наблюдает, он продолжал болтать. Вытащив из кармана брюк сигареты, он предложил и Уотсону закурить, но тот категорически отверг это предложение и вернулся к своему занятию – надо было разбросать компост по грядкам с помидорами.

Все это началось с шутки. Он поспорил с женой Морин, что сможет выращивать овощи. Она на пари утверждала, что у него ничего не выйдет. Он выиграл пари и постепенно увлекся этим занятием, и у него теперь росли картошка, лук, морковь и салат. Он все еще ничего не понимал в возделывании овощных культур, но ему везло: посеял семена – и все взошло.

Уотсон любил тишину и одиночество, которое мог себе позволить в саду, но только, конечно, в том случае, когда ему удавалось избежать Макэя. Это было такое успокоение после бесконечной трескотни и звонков на работе. Он работал в компании по продаже компьютеров в Мертоне и сделал за последние семь лет неплохую карьеру. Платили хорошо, он получал удовольствие от работы. Жена его работала менеджером в небольшом, но модном магазине в центре города, приносившем солидный доход. В скором времени они надеялись купить собственный дом и уехать из этого нового непрестижного района.

Детей они не завели по обоюдному желанию. Оба предпочитали служебную карьеру мокрым пеленкам и ночным кормлениям. Особенно Морин никогда не выказывала желания иметь своих детей и даже не любила играть с чужими. Уотсон находил в этом что-то не совсем нормальное, но это было ему удобно. Ей никогда не хотелось взять на руки маленького ребенка или проворковать ласковые слова новорожденному. В двадцать восемь лет она была с ног до головы деловая женщина, и все свойственные обычным женщинам чувства были у нее заменены высокой квалификацией специалиста, которую так уважал ее муж. Словом, они были прекрасной парой, очень подходили друг другу, оба были честолюбивы до самозабвения. Ему было тридцать два, он был абсолютно счастлив и в данный момент желал только одного: чтобы Уолли перестал болтать и дал ему возможность спокойно копаться на грядках.

– Я слышал, что вам нужны люди? – спросил Уолли.

– Это просто слухи.

– Две недели назад я потерял работу, – поделился с ним Уолли.

– Ты мне об этом говорил. – «И не меньше пятнадцати раз», – подумал Уотсон про себя. – Ты еще ничего не нашел?

– Ничего. У вас там нет свободного местечка? – с надеждой спросил Уолли.

– Боюсь, что нет, – чуть извиняющимся тоном ответил Уотсон. Наклонившись, он выдернул пучок салата и залюбовался им.

Макэй начал болтать о футболе. С неохотой Уотсон распрямился и вежливо слушал, кивая головой, а шотландец продолжал болтать, царапая своим произношением его слух. Посмотрев на часы, Уотсон очень расстроился – было уже четверть первого.

– Дэйв!

На крик оба повернулись. В дверях стояла Морин.

– Тебя к телефону, – позвала она.

С облегчением Уотсон припустил к дому, держа в руке пучок салата. Макэй смотрел ему вслед. «Если бы моя жена была похожа на Морин», – думал он с грустью.

Прибежав на кухню, Уотсон бросил салат в раковину.

– Кто звонит? – спросил он у Морин.

– Никто. Я просто решила тебя выручить.

Уотсон рассмеялся, обнял Морин и нежно поцеловал в лоб.

– Ну и хитрая ты баба! – Он погладил измазанной в земле рукой ее светлые волосы. Потом притянул жену к себе и, почувствовав теплоту ее тела, крепко поцеловал в губы. Они постояли, обнявшись. Наконец он оторвался от нее и произнес: – Ленч!

– К черту ленч! – ответила Морин, пытаясь продлить объятия.

– Ты не могла бы подождать? – спросил он со смехом и пошел мыть грязные руки.

Возвратившись на кухню, Уотсон с нежностью посмотрел на жену. Она была в желтой легкой рубашке и облегающих летних брюках с протертыми коленками. Он знал, что под этим ничего не было – она не любила летом носить нижнее белье. Он стал наблюдать, как Морин моет под струей воды салатные листья, потом кладет их на доску, режет острым как бритва ножом и бросает в стоящую рядом миску с перцем и другими овощами.

– Знаешь, – сказал он, – мне было трудно выбрать хороший кустик салата. Чертовы слизни объели всю грядку.

– Слизни? – Она брезгливо содрогнулась.

– Да, там ползала целая дюжина. Надо будет купить какой-нибудь отравы.

Поставив салат на стол, Морин вернулась к плите, открыла духовку и вытащила мясо. Переложив жаркое на блюдо, она поставила его на стол и протянула нож Уотсону. Как настоящий знаток этого дела, он принялся резать сочную свинину, и через минуту они уже с удовольствием обедали.

– Салат будешь? – спросил Уотсон, положив себе большую горку и передавая миску ей.

Она отказалась. Мясо они запивали красным вином. Подняв бокал, она предложила тост за его успехи.