– Надеюсь, что тебе удастся завтра подписать этот контракт, – сказала она.

– Спасибо, я тоже на это надеюсь, – кивнул Уотсон и чокнулся с женой.

Поставив бокал, он взял себе еще салата. Уотсон ел с завидным аппетитом. Но вдруг он поморщился, поспешно схватил бокал с вином и сделал большой глоток.

– Что-то не так? – спросила Морин.

– Мне кажется, я что-то проглотил вместе с салатом. Ты хорошо его промыла?

В ответ она только подняла брови, давая понять, насколько этот вопрос неуместен. Уотсон продолжал жевать, все еще чувствуя во рту странный неприятный вкус, но еще один бокал вина исправил положение.

– Куда ты пригласишь их завтра пообедать? – спросила Морин.

– В «Сити-отель», – ответил Уотсон.

– Это тебе влетит в копеечку.

– За все заплатит фирма. Для нас очень важно подписать этот контракт, он принесет нам миллион долларов, – ответил он, выпив еще глоток вина.

– Ты очень волнуешься, как все пройдет? – спросила она.

Он кивнул. Этот контракт не только обеспечит фирму работой на последующие три года, но от него сам Уотсон получит большие комиссионные и – почти безусловно – очередное повышение. Может быть, тогда они и смогут купить собственный дом. Завтра он будет принимать в ресторане двоих. Один из них американец, и надо, чтобы все прошло хорошо. Продажа компьютеров была профессией Уотсона, и завтра за ленчем ему потребуется весь его опыт убеждения. Впервые за время своей работы он так нервничал. Надо продать им четыре компьютера «Марк-1», на это потребуются все его способности.

Он допил свой бокал и налил еще вина себе и Морин.

Они не спеша доедали свой ленч, но Уотсон отодвинул в сторону оставшийся салат. Странный вкус опять появился во рту, казалось, что он приклеился к языку. Он выпил еще вина, но и это не помогло. Даже если бы он узнал, что проглотил половину черного слизня, с этим ничего уже нельзя было поделать.

Похлопав себя по животу, он улыбнулся Морин:

– Вкусно.

Она улыбнулась в ответ, встала и подошла к нему, погладила по волосам, потом села к нему на колени. Он взял ее грудь в ладонь, потирая пальцем набухший сосок. Другой рукой он стал расстегивать пуговки ее блузки. Наклонившись, он стал целовать каждый сосок по очереди.

– Надо помыть посуду, – сказала Морин.

– К черту посуду.

Оба засмеялись и отправились на второй этаж.

В полутьме своего кабинета Уотсон посмотрел на часы. Было ровно десять. По телевизору начали передавать вечерние новости. Окна в кабинете были закрыты шторами, и он уже больше двух часов работал за своим письменным столом, сверяя копии проекта. Он должен быть уверен, что сможет ответить на любой вопрос, который поставят перед ним завтра оба покупателя. Он должен знать каждую деталь работы компьютеров, чтобы завтра расхвалить их возможности до невероятных пределов.

Но он поймал себя на том, что думает совершенно не о лежащих у него на столе копиях. Живот у него вздулся, и он уже распустил ремень, однако газы в желудке продолжали его беспокоить. Это началось около шести часов, и он с тех пор уже несколько раз принял большие дозы магнезии. Что за чертовщина? Несколько раз поменяв положение в кресле, он продолжал потирать рукой увеличившийся живот.

Он ничего больше не ел со времени ленча, но, как ни странно, голода не испытывал. Раздражала невозможность объяснить себе причины боли в животе. Если бы он был женщиной, то сказал бы, что забеременел. Он улыбнулся этой шутке, но тотчас скривился от нового приступа боли, более острого.

– Господи, – только и смог произнести он.

– Что случилось, Дэйв? – спросила Морин, повернув голову от телевизора.

– Болит чертов живот, – выпрямившись в кресле, пожаловался он.

– Неужели боль еще не прошла? – удивилась Морин.

– Да нет.

Она встала и подошла к нему:

– Может быть, вызовем врача?

В ответ Уотсон обнял ее и посадил на колени, стараясь не обращать внимания на сильный приступ боли, сразу пронзивший его при этом движении. Было такое чувство, что кто-то вытаскивает его кишки через пупок.

– Мне не нужен доктор, – ответил он, с трудом переводя дыхание. – Наверно, просто разыгрались нервы от предстоящей завтра встречи.

Морин улыбнулась, совсем не успокоенная его домашним диагнозом.

– Если ты так считаешь…

– Да, я так считаю. Пойду пораньше спать, может быть, это поможет, – сказал он, целуя ее.

Она дотронулась до его щеки. Щека была горячей, и пот выступил на лбу.

– Ладно, ты прав. Ложись пораньше, – согласилась она.

Через пятнадцать минут они были уже наверху в спальне.

Уотсон лежал на спине, отбросив простыни, и внимательно рассматривал свое голое тело, все его контуры и изгибы. В этом положении живот меньше болел. Больше того, когда он встал и стал рассматривать себя в зеркале, ему показалось, что вздутие исчезло. Однако боль стала сильнее. Он опять лег на спину и стал смотреть на колыхавшиеся от легкого ветра занавески. Обе лампы на прикроватных тумбочках были включены, но по углам спальни оставалась темнота.

Подложив руки под голову, он лежал не шевелясь. Похоже, боль стала подниматься выше, захватывая нижнюю часть груди. Он выругался про себя: может быть, это действительно нервы? А может быть, он что-то съел? Да, конечно, утром все будет в порядке…

Он сел, от грудины до паха его пронзила мучительная боль, и он с такой силой вцепился в край кровати, что мускулы на руках вздулись как веревки. Через несколько непереносимых секунд боль стихла. Глубоко вздохнув, он снова лег. Послышались легкие шаги Морин, возвращавшейся из туалета. Она вошла в спальню и закрыла за собой дверь. Длинная черная прозрачная ночная рубашка развевалась на ней, как нейлоновый туман. Сквозь ткань Уотсон видел четкие контуры ее прекрасного тела. Несколько долгих секунд она постояла у кровати с его стороны, глядя на распростертое голое тело, потом легкой рукой погладила его по животу.

– Ты лучше себя чувствуешь? – спросила она.

Он кивнул и привстал, чтобы ее поцеловать, чувствуя, как ее мягкая рука скользит ниже к его пенису, гладит его и ласкает, пока он не достиг полной эрекции. Он потянулся и развязал бант у ее шеи, так что ночная рубашка легко соскользнула на пол, обнажив ее прекрасное тело. Согнутой ладонью он с нежностью обхватил ее грудь, потянулся, чтобы кончиком языка дотронуться до сжавшегося соска. Взяв его свободную руку, она помогла ей войти внутрь себя. Его пальцы гладили ее волосы, а потом вошли во влажную глубину.

Ее движения стали убыстряться, и Уотсон почувствовал, как его окатила волна удовольствия. Он целовал Морин в губы, шептал ей слова любви, но ее страсть не знала границ, своей рукой она толкала его в себя, и он послушно вошел в нее, и оба застонали от удовольствия.

И в этот момент Уотсон почти закричал от боли, разрывавшей его грудь и живот. Заскрежетав зубами, чтобы не кричать, он повернулся и упал на Морин, чувствуя, как боль вонзает в него свои острые ножи. Потом он повернулся на бок, и его пенис потерял свою силу.

– Дэйв, – задыхаясь от экстаза, прошептала Морин, – что с тобой?

– О Господи, – прижимая руки к животу, прошептал Уотсон.

– Я немедленно звоню доктору, – слезая с постели, сказала Морин.

– Нет, не надо. Сейчас все будет в порядке, – кивнул он ей, заметив, что боль стала его отпускать.

Морин остановилась, все еще держа пальцы на ручке двери, и смотрела, как он встает и подходит к зеркалу. Живот уже так не выпирал, но боль оставалась. Он глубоко вздохнул несколько раз и с каждым вздохом боль стихала. Наконец он вернулся в постель. Морин легла рядом и стала указательным пальцем гладить его горячую щеку. Повернув к ней голову, он поцеловал ее палец и улыбнулся.

– Думаешь, все будет в порядке? – спросила она.

– Боль почти ушла, – улыбнулся он. – Утром я буду как новенький.

Они выключили лампы у кровати, и Морин легла ближе к нему. Вскоре она уже спала. Уотсон лежал и опять наблюдал за слегка колеблющимися шторами. Боль стихала, и к половине второго он тоже погрузился в сон.