– Ее ненависть объяснить нетрудно, – сказал герцог сухо.

– Д-да, – произнес Леон неуверенно. – Мне тогда было всего пятнадцать. Помню, я весь день не ел, и… и побои. Вот… вот и все, монсеньор, пока не появились вы и не взяли меня к себе.

Джастин взял отточенное гусиное перо и пропустил его между пальцами.

– Могу ли я спросить, почему ты пытался убить эту Шарлотту… э… ножом для разрезания жаркого?

Леон покраснел и отвел глаза.

– Для этого… была причина, монсеньор.

– Не сомневаюсь.

– Я… она была очень злой, жестокой и… и рассердила меня. Вот и все.

– Я и жесток и зол, но не советую тебе пытаться меня убить. Или кого-нибудь из моих слуг. Видишь ли, я знаю, что означает цвет твоих волос.

Темные длинные ресницы снова поднялись, и возникла ямочка.

– Colиre de diable[7], – сказал Леон.

– Вот именно. И со мной тебе лучше сдерживаться, дитя мое.

– Да, монсеньор. Я не пытаюсь убивать тех, кого люблю.

Губы Джастина саркастически изогнулись.

– Ты меня успокоил. А теперь послушай меня. С этой минуты ты мой паж. Тебя будут кормить, одевать и обеспечат твое будущее, но взамен я потребую от тебя послушания. Ты понял?

– Да, монсеньор, конечно.

– Ты узнаешь, что для моих слуг мое слово – закон. И вот мой первый приказ: если кто-нибудь станет расспрашивать тебя, кто ты или откуда, ты отвечай только, что ты паж герцога Эйвона. Свое прошлое ты забудешь, пока я не разрешу тебе вспомнить. Ты понял?

– Да, монсеньор.

– И Уокера ты будешь слушаться, как меня. Упрямый подбородок чуть вздернулся. Леон оценивающе посмотрел на герцога.

– Если же нет, – мягкий голос стал еще мягче, – ты узнаешь, что и я умею наказывать.

– Если вы желаете, чтобы я слушался этого Уокера, – с достоинством произнес Леон, – я исполню вашу волю, ваш-ш-ша с-с-светлость.

Джастин смерил его взглядом.

– Разумеется. И я предпочитаю, чтобы ты называл меня монсеньером.

Синие глаза злокозненно заблестели.

– Этот Уокер сказал мне, чтобы я, когда буду говорить с вами, монсеньор, обязательно начинал с ваш-ш-ша… а, ба! Я этого не могу!

Секунду Джастин надменно смотрел на своего пажа. Мгновенно блеск угас, и Леон ответил ему серьезнейшим взглядом.

– Поберегись, – предостерег его Джастин.

– Да, монсеньор, – кротко ответил Леон.

– Можешь идти. Вечером ты будешь меня сопровождать. – Герцог обмакнул перо в чернила и начал писать.

– А куда, монсеньор? – с любопытством осведомился паж.

– Тебя это касается? Я тебя отпустил. Так убирайся.

– Да, монсеньор. Прошу прощения!

Леон удалился, тихонько затворив за собой дверь. Навстречу ему по лестнице медленно спускался Давенант. Хью улыбнулся.

– А, Леон! Где ты пропадал все утро?

– Надевал эту новую одежду, мосье. По-моему, я хорошо выгляжу, n'est-ce pas?[8]

– Прекрасно. А куда ты направляешься сейчас?

– Не знаю. Может быть, я могу что-то сделать для монсеньора?

– Если он тебе ничего не приказывал, то нет. Ты умеешь читать?

– Ну да! Меня учили. Ой, я забыл, мосье!

– Неужели? – Хью засмеялся. – Если ты пойдешь со мной, дитя, я найду тебе какую-нибудь книгу.

Двадцать минут спустя Хью вошел в библиотеку, где герцог все еще сидел с пером в руке, как его оставил Леон.

– Джастин, кто такой и что такое Леон? В любом случае он восхитительный ребенок и никак не крестьянин.

– Очень дерзкий ребенок, – сказал герцог с еле заметной улыбкой. – Первый мой паж, который осмелился смеяться надо мной.

– Он смеялся над тобой? Тебе это очень полезно, Аластейр. Сколько лет этому ребенку?

– У меня есть основания полагать, что девятнадцать, – безмятежно ответил Джастин.

– Девятнадцать! Но это невозможно! Он совсем мальчик!

– Не совсем. Ты отправишься со мной вечером к Вассо?

– Наверное. Денег, чтобы проигрывать, у меня нет. Но что с того?

– Ты можешь и не играть, – заметил Джастин.

– Если не играть, то для чего идти в игорный дом?

– Для великосветской болтовни. Я отправлюсь к Вассо, чтобы увидеть весь Париж.

Он вернулся к своему письму, и Хью вскоре покинул библиотеку.

Во время обеда Леон стоял за стулом герцога и подавал ему блюда. Джастин, казалось, почти его не замечал, но Хью не мог оторвать глаз от задорного юного личика. И смотрел он так пристально, что под конец Леон тоже на него уставился с большим достоинством и выражением упрека. Заметив неподвижный взгляд своего друга, Джастин поставил свою рюмку и оглянулся на Леона.

– Что ты делаешь? – спросил он.

– Монсеньор, я только смотрю на мосье Давенанта.

– В таком случае не смотри.

– Но он смотрит на меня, монсеньор!

– Это совсем другое дело.

– Несправедливо! – пробормотал Леон. Вскоре после обеда друзья отправились к Вассо. Когда Хью услышал, что Леон будет сопровождать их, он нахмурился и отвел Эйвона в сторону.

– Джастин, откажись от этой прихоти! Там тебе паж не нужен, а это не место для такого ребенка.

– Мой самый милый Хью, мне так хотелось бы заручиться твоим разрешением самому решать за себя, – нежно ответил Джастин. – Паж пойдет со мной. Еще один мой каприз.

– Но почему? Ему следует уже быть в постели! Джастин сощелкнул крошку табака с кафтана.

– Хью, ты вынуждаешь меня напомнить тебе, что паж – моя собственность.

Давенант сжал губы и сердито вышел из столовой. Его светлость последовал за ним с полной невозмутимостью .

Хотя вечер еще только начинался, у Вассо было уже людно. Друзья сбросили плащи на руки лакею в вестибюле и направились к широкой лестнице, которая вела к игорным залам на втором этаже. Леон следовал за ними. Подходя к лестнице, Хью увидел знакомого и задержался, здороваясь с ним, но Эйвон не замедлил шага, слегка кивая направо и налево в ответ на поклоны малознакомых людей. Он не останавливался и ни с кем не заговаривал, хотя его окликали, но продолжал подниматься в одиноком величии, с легкой усмешкой на губах.

Леон шел почти по пятам за ним. Его широко открытые синие глаза были полны любопытства. Он привлекал к себе внимание, и немало взглядов вопросительно переходило с него на герцога. Перехватывая такой взгляд, паж чуть краснел, но его светлость, казалось, не замечал всеобщего удивления.

– Что еще вздумалось Аластейру? – спросил шевалье д'Анво у некоего де Сальми в нише на лестничной площадке.

– Кто знает? – Де Сальми изящно пожал плечами. – Ему всегда требуется выглядеть оригинальным. Добрый вечер, Аластейр!

Герцог кивнул ему.

– Я в восторге, что вижу вас, де Сальми! Партию в пикет чуть попозже?

Де Сальми поклонился.

– С величайшим удовольствием. – Он проводил Эйвона взглядом и вновь пожал плечами. – Держится так, будто он – король Франции. Не нравятся мне эти странные глаза… А, Давенант, рад вас видеть!

Хью любезно улыбнулся.

– Вы здесь? Какая толпа, не правда ли?

– Да, весь Париж, – согласился шевалье. – Зачем Аластейр взял с собой пажа?

– Не имею ни малейшего понятия. Джастин не слишком разговорчив… А, так Детурвиль вернулся?

– Да, приехал вчера вечером. Вы, без сомнения, слышали скандальную новость?

– Ах, мой дорогой шевалье. Я никогда не слушаю скандальных сплетен! – Хью засмеялся и пошел вверх по ступенькам.

– Je me demande[9], – заметил шевалье, следя в лорнет за удаляющимся Хью, – почему хороший Давенант – друг плохого Аластейра?

Салон на втором этаже был ярко освещен, и там стоял шум веселых разговоров о пустяках. Некоторые уже сели играть, другие собрались у буфета и прихлебывали вино. Хью увидел Аластейра за раздвижными дверями, которые вели в салон поменьше, в центр оживленной группы. Его паж застыл на почтительном расстоянии позади него.

Приглушенный возглас где-то рядом заставил Хью оглянуться. Высокий, несколько небрежно одетый человек стоял возле него, уставившись на Леона. Он хмурился, и его мясистые губы были плотно сжаты. Волосы под пудрой отливали рыжиной, но изогнутые брови были черными и очень густыми.