Она представила себе мужчину, стоявшего сейчас на крыльце, и то, как она уедет с ним отсюда, от своего единственного дома, единственного пристанища. Он казался ей достаточно надежным человеком. Хотя взгляд его карих глаз был строгим, но он не был нечестным. Она заметила, что когда он раздражался, то его глаза изменяли свой цвет, приобретая зеленоватый оттенок. Он не мог быть плохим человеком, рассуждала она про себя, все же он помог похоронить Кэйлеба. Кто-то другой, возможно, просто бы уехал. К тому же, в последнее время к ним вообще мало кто приезжал.

Ханна оглядела бедную маленькую хижину. Ее действительно здесь ничто не удерживало. К тому же лучше хотя бы что-то сделать, чем совсем ничего. Именно этому ее учил всегда Кэйлеб. Если незнакомец хочет, чтобы она поехала с ним, ну что же, она поедет. Ну, а потом… Ханна беспомощно пожала плечами. Она не знала, что будет потом.

Приготовившись к долгому ожиданию, Джеб удобно прислонился к самому прочному на его взгляд столбу, когда вдруг девушка вышла из дома, в руках у нее была маленькая суконная сумочка.

– Я готова.

Джеб не сразу сдвинулся с места. Он сидел и изучающим взглядом смотрел на нее. Ее голос вполне соответствовал ее внешности, он был холодным и звонким. И лично Джебу всегда нравились нежные голоса, даже немного с хрипотцой, как у Кэтрин. Именно такой тембр голоса, особенно в теплую летнюю ночь, приглашал предаться любви… а не тому, чтобы петь в утреннем воскресном хоре.

Джеб встал и скептически посмотрел на ее легкую сумку.

– И это все?

Ханна кивнула головой.

– И еще винтовка.

Увидев, что она смотрит на винтовку, которую он держал в руках, Джеб покачал головой:

– Леди, пока я вас не научу заряжать винтовку и прицеливаться, вы к ней не прикоснетесь, – обрезал он и отвернулся.

– Хорошо, – немного подумав, ответила она. Ханна удивленно смотрела, как он вернулся обратно в дом. Стоя в дверях, она наблюдала, как он стащил одеяло с кровати и свернул его плотным валиком. Затем нашел принадлежавший Кэйлебу мешочек с порохом и патроны. Потом просмотрел все кухонные полки, вытаскивая оттуда продукты, которые можно было забрать с собой. Он сунул ей в руки муку и кое-что из еды, и при этом его взгляд был почти уничтожающим.

– Мы питались тем, что у нас росло в саду, – сказала она, не столько оправдываясь, сколько извиняясь перед ним.

В ответ он лишь кивнул головой и вышел мимо нее наружу. Он уже спустился с крыльца и направился к сараю, когда она заговорила опять:

– Как мне называть вас?

Этот вопрос заставил его остановиться. Он повернулся к ней, внезапно почувствовав сострадание. У нее был вид человека, у которого в этой жизни более ничего не осталось. А разве это было не так? Она уезжала из своего дома, единственного родного ей места, покидала своих близких, покоившихся недалеко от дома, на небольшом холме.

– Джеб. Меня зовут Джеб. – Его ответ не вызвал у нее никаких эмоций. Тогда он понял, что назвать себя просто Джебом было недостаточно для нее, и он опять почувствовал раздражение. О, Боже, какая же она особенная, ну что же это за женщина? И он добавил: – Уэллз. – Когда же он сможет избавиться от нее, и сколько отсюда до ближайшего большого города, где есть непременно церковь и пастор, который наверняка почтет за честь присмотреть за ней некоторое время. В Техасе было полно мужчин. Возможно, и найдется когда-нибудь дурак, который решит, что она самая привлекательная из женщин, и, дай Бог, он женится на ней еще до того, как разберется, что она также и самая надоедливая.

Не сказав больше ни слова, он направился к вьючной лошади, и Ханна молча последовала за ним. Он взял у нее сумку, добавив ее к тем вещам, которыми уже была нагружена лошадь. Затем Ханна так же безропотно направилась за ним в сарай. Она вошла туда как раз в тот момент, когда он забрасывал седло на спину лошади.

– Нет.

– Что нет? – спросил Джеб, даже не повернувшись.

– Мне нужен кабриолет.

Услышав это, он сразу повернулся:

– Но те дороги, по которым мы поедем, не для кабриолетов.

Ханна вздернула подбородок. Она не хотела признаваться, что не умеет ездить верхом на лошади.

– Кэйлеб привез меня сюда на кабриолете, – рассуждала она. – Кэйлеб считает, что для женщины не подобает сидеть верхом на лошади.

Джеб едва сдержался, чтобы не напомнить ей, что Кэйлеб вообще уже больше ничего не думает и не считает. Но вместо этого он произнес:

– У меня нет времени на то, чтобы искать безопасную дорогу для кабриолета. Я даже не представляю, где можно проехать на кабриолете. – Он отвернулся и продолжил свое дело. – Вы поедете на лошади.

– Я не умею. Я не знаю, как это делается, – призналась женщина тихим голосом.

Представляя, как ему придется чинить колесо кабриолета, которое будет постоянно ломаться, Джеб был непреклонен.

– Я думаю, сейчас настало время научить вас этому.

Внутри у Ханны все трепетало, когда она наблюдала, как он застегивает подпругу под брюхом у лошади, затем он положил сзади ее свернутое одеяло. Вдруг эта лошадь, всегда казавшаяся очень доброжелательной, как-то злобно посмотрела на нее.

– Может быть, мне не стоит ехать с вами. Вероятно, я… я стану для вас источником беспокойства, – произнесла Ханна.

Набрасывая узду, он даже не повернулся. Вероятно! Черт возьми! В этом нет никакого сомнения.

– Может быть, вы объясните мне, как у вас достало смелости сидеть с незаряженной винтовкой и ждать, когда убийцы вашего мужа придут за вами, а вот научиться ездить верхом на лошади, значит, духа не хватает?

С этими словами он повернулся и подал ей вожжи, подумав, что она не возьмет их. Ханна знала, что никогда не сможет объяснить ему, что это был не страх, она не боялась, что может упасть с лошади. Просто за четыре года совместной жизни с Кэйлебом она ни разу не ослушалась его. А Кэйлеб говорил, что она не станет ездить на лошади – и все. Сейчас Ханне даже показалось, что лошадь словно поняла, что она впервые ослушалась хозяина, поэтому у нее ничего не выйдет, и она будет выглядеть смешной. Нет, думала Ханна, глядя на Джеба Уэллза, они никогда не поймут друг друга. Точеные черты лица были не единственным его достоинством, он имел еще одно: если он что-то задумал, то он никогда не потерпит неудачи.

Ханна медленно подняла руку и взяла у него вожжи. Как ни странно, но лошадь покорно вышла из темного сарая на свет.

Джеб наблюдал, как она взбирается на лошадь, неохотно просовывая одну ногу в стремя и осторожно занеся другую. Но, к его изумлению, она все проделала довольно изящно, как будто ей приходилось делать это уже много раз. Усевшись верхом, она принялась натягивать юбку на оголившиеся тонкие ноги. Ее кожа имела кремовый оттенок.

Ханна так беспокоилась о соблюдении приличий и, казалось, совсем забыла, что сейчас она полностью во власти животного, которое не очень-то к ней расположено. С лошадью всегда занимался только Кэйлеб. Он и кормил ее, и холил. Когда Ханна подняла глаза и заметила, что Джеб пристально наблюдает за ней, девушка покраснела.

Увидев, как заалели ее щеки, Джеб подумал о том, во что превратится ее полупрозрачная кожа под лучами палящего солнца. Он обнаружил, что на спине у нее на завязках болталась шляпка.

– Наденьте это. – Ханна посмотрела на него с недоумением, а Джеб, указав на шляпку, пояснил: – Накройте голову.

Ханна покраснела еще сильнее. Пока она выполняла то, что ей было велено, Джеб быстро, как и всегда, вскочил на свою лошадь. Он проверил, надежно ли прикреплено седло на вьючной лошади, и они двинулись в путь.

К удивлению Ханны, он свернул в сторону холма. С тех пор, как этим утром он подъехал к двери ее дома, она впервые прочитала в его глазах сострадание.

– Вы, наверное, захотите попрощаться. Я поеду медленно и подожду вас.

Почему он считает, что она сможет справиться с лошадью и последует за Джебом. Но она лишь молча кивнула головой. Ну, ладно, будь что будет. Когда Джеб отъехал, Ханна спустилась на землю, не выпуская, однако, вожжи из рук. Встав на колени перед детской могилкой, Ханна попыталась молиться, но смогла лишь произнести: «Прости меня». За то, что она не хотела забеременеть, что она более не могла скорбеть об этой утрате. Она, конечно, любила бы любого малыша, если бы он только родился, но этот ребенок был бы непременно больше похож на Кэйлеба, чем на нее, и стал бы еще одним человеком, который постоянно осуждал бы ее и искал в ней лишь недостатки. Но все равно она ощутила в сердце пустоту от этой утраты.