…Приди, желанная, приди,

И осени меня крылами,

И с нежной лаской припади,

Как лед, холодными устами

К моей пылающей груди!..

1883

Весь этот жалкий мир отчаянья и муки,

Земля и свод небес, моря и выси гор,

Все впечатления, все образы и звуки,

Весь этот пасмурный и тесный кругозор

Мне кажутся порой лишь грезою ничтожной,

Лишь дымкой легкою над бездной пустоты,

Толпою призраков, мелькающих тревожно,

И бредом тягостным болезненной мечты.

И сердце робкое сжимается тоскливо,

И жалко мне себя, и жалко мне людей,

Во власть покинутых судьбе несправедливой,

Во тьме блуждающих толпою сиротливой,

Природой-мачехой обиженных детей…

Негодование бессильно замирает,

И чувства нового рождается порыв,

И трепетную грудь высоко подымает

Какой-то нежности ласкающий прилив,

Какой-то жалости внезапное волненье,

Участие ко всем, кто терпит, как и я,

Тревогу тех же дум, такие же сомненья,

Кто так же изнемог под ношей бытия.

За горький их удел я полон к ним любовью,

Я все готов простить — порок, вражду и зло,

Готов пойти на казнь, чтоб сердце жаркой кровью,

Терзаемо за них, по капле истекло!..

1883

Широко раскинулся ветвями

Чуждый неба, звуков и лучей,

Целый лес кораллов под волнами,

В глубине тропических морей.

Миллионам тружеников вечных —

Колыбель, могила и приют,

Дивный плод усилий бесконечных,

Этот мир полипы создают.

Каждый род, — ступень для жизни новой, —

Будет смертью в камень превращен,

Чтобы лечь незыблемой основой

Поколеньям будущих времен;

И встает из бездны океана,

И растет коралловый узор;

Презирая натиск урагана,

Он стремится к небу на простор,

Он вознесся кружевом пурпурным,

Исполинской чащею ветвей

В полусвете мягком и лазурном

Преломленных, трепетных лучей.

Час придет, — и гордо над волнами,

Раздробив их влажный изумруд,

Новый остров, созданный веками,

С торжеством кораллы вознесут…

О, пускай в глухой и темной доле,

Как полип, ничтожен я и слаб, —

Я могуч святою жаждой воли,

Утомленный труженик и раб!

Там, за далью, вижу я над нами

Новый рай, лучами весь облит,

Новый остров, созданный веками,

Высоко над бездною царит.

1884

Все грезы юности и все мои желанья

Пред Богом и людьми я смело признаю;

И мне ни от кого не нужно оправданья,

И я ни перед кем в груди их не таю.

Я прав, когда живу и требую от жизни

Не только подвигов в борьбе за идеал,

Не только мук и жертв страдалице-отчизне,

Но и всего, о чем так страстно я мечтал:

Хочу я творчеством и знанием упиться,

Хочу весенних дней, лазури и цветов,

Хочу у милых ног я плакать и молиться,

Хочу безумного веселия пиров;

Хочу из нежных уст дыханья аромата

И смеха, и вина, и песен молодых,

И бледных ландышей, и пурпура заката, —

Всей дивной музыки аккордов мировых;

Хочу, — и не стыжусь той жажды упоений:

Она природою заброшена мне в грудь,

И красотой иных божественных стремлений

Я алчущей души не в силах обмануть.

«Живи для радости!» — какой-то тайный голос

Повсюду день и ночь мне ласково твердит;

Волна, и темный лес, и золотистый колос, —

«Живи для радости!» — мне тихо говорит.

Все грезы юности и все мои желанья

Пред Богом и людьми я смело признаю;

И мне ни от кого не нужно оправданья,

И я ни перед кем в груди их не таю.

1884

Порой, как образ Прометея,

Под вечным бременем оков

Весь род людей во мгле веков

Я созерцал, благоговея.

И я обнять его хотел

Моими слабыми руками,

И сердцем любящим скорбел,

И плакал чистыми слезами.

Я за него бы в этот миг

Пошел на смерть без содроганья,

Я жаждал пытки и страданья,

Я был герой, я был велик.

Но жизнь принять их не хотела,

Всех этих мук, и жертв, и слез:

Ей нужно — вместо пылких грез —

Простого, будничного дела;

Ей нужен — не полет орла,

Не смело поднятые крылья,

Но терпеливые усилья

Порабощенного вола.

А там, — за рядом дней убитых

Без вдохновенья, без страстей —

Смерть от уколов ядовитых,

Смерть — хуже тысячи смертей.

Могу я страстно ждать свободы,

Могу любить я все народы,

Но людям нужно от меня,

Чтобы в толпе их беспредельной

Под небом пасмурного дня

Любил я каждого отдельно, —

И кто бы ни был предо мной —

Ничтожный шут или калека,

Чтоб я нашел в нем человека…

Не мне бессильною душой,

Не мне принять с венцом терновым

Такое бремя тяжких уз:

Пред этим подвигом суровым

Я не герой — я жалкий трус…

1884

Блажен, кто цель избрал, кто вышел на дорогу

И мужеством бойца и верой наделен,

Кто бросился стремглав в житейскую тревогу,

Кто весь насущною заботой поглощен.

Волнуем злобой дня, в работе торопливой

Он поневоле чужд сомнений роковых,

И некогда ему отыскивать пытливо

Заветного ключа вопросов мировых.

Со знаменем в руках вступая в бой кровавый,

Он может ранами гордиться пред толпой,

Он может совершить свой подвиг величавый

И на виду у всех погибнуть, как герой,

Погибнуть, как орел, что гордо умирает,

Пернатою стрелой пронзенный в облаках,

И гаснущий зрачок на солнце устремляет,

Встречая свой конец в родимых небесах.

Но горек твой удел, мечтатель бесполезный:

Не нужен никому, от жизни ты далек.

И, трепетно склонясь над сумрачною бездной

Неразрешимых тайн, ты вечно одинок…

Струной, надорванной мучительным разладом,

Твой каждый чуткий нерв болезненно дрожит,

И каждый твой порыв неотразимым ядом

Сомнений роковых в зародыше убит.

В бездействии прожив, погибнешь ты бесцельно…

Не тронет никого твой заунывный плач,

Не в силах ничему отдаться нераздельно, —

Ты сам своей душе — безжалостный палач.

Порой ты рвешься вдаль, надеждой увлеченный,

Но воля скована тяжелым, мертвым сном:

Ты недвижим, — как труп, в бессилье роковом,

Ты жив, — как заживо в могилу погребенный.

Хотя бы вечностью влачился каждый миг,

Из гроба вырваться на волю не пытайся;

Не вылетит из уст ни жалоба, ни крик, —

Молчи и умирай, терпи и задыхайся.

1884