Мимо присутствия, нежно обнявшись, проследовали в винную лавку дорогие друзья - Расстригай и Папа-Попадаки; опять изо всех окошек трактира, словно через дырки дуршлага, тягуче вытекло уже хорошо знакомое:
Все пташки-канарейки Так жалобно поют...
Скоро пошел в рост буйный камчатский шеломайник, который за две недели выгонял свои стебли на такую высоту, что с головою скрывал в своих зарослях всадника. На верхушке стебля распускалось чудесное соцветие, вроде бомбы. Приезжие говорили о шеломайнике - лес, а камчадалы говорили - трава...
Началось лето. Берега Авачинской бухты уже закидало цветами, окрестности Петропавловска стали удивительно живописны. Иностранные капитаны говорили Соломину, что Камчатка в пору цветения напоминает им самые райские уголки мира.
- На подходах к вашему городу нам казалось, будто мы входим в Сидней или сейчас откроется Рио-де-Жанейро...
Камчатку населяли тогда лишь около 7000 человек!
ПУШИСТАЯ КАМЧАТКА
Будущее имеют страны, у которых есть прошлое. Прошлое - это ведь тоже богатство, почти материальное, и оно переходит к потомкам вроде фамильного наследства...
На вулканическом пепле цветущих долин Камчатки, как на срезе старого дерева, четко отслоились три исторические эпохи. XVII век выплеснул на эти угрюмые берега крепкие кочи с казаками-землепроходцами. XVIII столетие оставило на Камчатке потомство ссыльных и беглых, искавших здесь вольной жизни. XIX век подарил Камчатке русских переселенцев, которые (в обмен на освобождение от рекрутчины) избрали себе отдаленное житие среди вулканов и гейзеров, а вслед за тамбовцами и ярославцами сюда потянулись и коренные сибиряки. Из прочного сплава пришлых россиян с местными жителями образовался новый тип - камчадал! Язык камчадалов - русский, но сильно искажен местным выговором.
Камчатка знавала и веселые времена. Когда-то здесь шумела полнокровная жизнь. Гавань оживляли корабли, в городе размещался большой гарнизон с артиллерией, население почти сплошь было грамотно, всю зиму Петропавловск играл пышные свадьбы. Камчатка считалась тогда наилучшим трамплином для связи России с ее владениями в Америке, и лишь когда Аляску продали ни за понюх табаку, камчатская жизнь заглохла сама по себе. Одни уехали, другие повымерли. Казалось, что сановный Петербург раз и навсегда поставил крест на Камчатке как на земле бесплодной и ненужной. Все богатства полуострова и омывавших его морей царизм безропотно отдал на разграбление иностранцам...
Андрей Петрович, стоя возле окна, долго смотрел вдоль унылой улицы, такой пустынной, что брала оторопь.
- А жизнь-то кипит! - произнес Блинов.
Нет, чиновник не шутил, и, когда Соломин указал ему на отсутствие оживления, Блинов восторженно заговорил:
- Помилуйте, да сейчас на Камчатке вроде ярмарки.
Лето - самое веселое время. Смотрите, и корабли заходят, и одно приезжих, и газеты читаем, и письма пишем...
Андрей Петрович даже рассмеялся.
- Если летом жизнь кипит, - сказал он, - то представляю, как она бурлит и клокочет зимою.
Вскоре Соломина навестил в канцелярии Папа-Попадаки, конкретно и без обиняков предложивший денег.
- Касса-то у вас не открывается, - сказал он.
Андрей Петрович понял, что за этим предложением кроется попытка всучить ему взятку. Он ответил ценителю бобров:
- Благодарю, но в деньгах я пока не нуждаюсь.
В поведении Папы-Попадаки вдруг проявилось нечто странное. На цыпочках он блуждал вокруг сейфа, пальцы его, унизанные безвкусными перстнями, обласкивали холодный металл несгораемого шкафа. Неожиданно он пришел к выводу:
- А клюцык-то внутри остался. Мишка его там оставил. Касся не закрыта на клюц, а лис на задвижку французской системы.
Папа-Попадаки зашептал на ухо вкрадчиво, как шепчут слова страстной любви, что он может открыть "кассю", но за это Соломин обязуется показать ему пушную казну Камчатки.
- Мне много не нузно. Один бобрик, два бобрика. Ну, лисицку какую... все тихо! А кассю открою вам ногтем. Это ведь не касся, а чистому смех, как говорят в Балаклаве. Я зе визу, тут замок Брамма, с ним и котенок лапкою справится. Когда разбогатеете, - дал он совет Соломину, - покупайте кассю только системы инзенера Мильнера... Вот касся так касся! Дазе открывать невыгодно.
- Не понял, - сказал Соломин.
Папа-Попадаки пояснил неучу, что для открытия мильнеровских сейфов одного лишь инструмента требуется 16 пудов, следовательно, без двух помощников в таком деле не обойтись, а с ними надо делиться и содержимым кассы.
- Дазе дом трясется, когда открываес кассю системы инзенера Мильнера... Позалуста! - вдруг сказал Папа-Попадаки. Раздался мелодичный звон, и дверца сейфа открылась, обнажая пачки казенных денег, поверх которых - верно! лежал и ключ. Когда и как Папа-Попадаки открыл несгораемый шкаф, Соломин даже не успел заметить, - это была работа маэстро.
- Так можно мне ясак посмотреть? - спросил он.
- Нельзя, - остался непреклонен Соломин.
Пала-Попадаки резко захлопнул сейф.
- Тогда зывите без денег, - сказал он, уходя.
"Жулье какое-то", - решил Соломин...
Судя по всему, Папа-Попадаки наслоился на камчатскую историю как стихийное явление XX века, как продукт хищного афоризма мелкой и неразборчивой буржуазии, - таких типов Камчатка раньше не знала. Это было нечто новенькое.
Вообще-то Блинов прав: за кажущейся притихлостью царила подпольная суета сует. Между обывательских домов Петропавловска шныряли наезжие иностранцы, чающие купить пушнины из-под полы еще до открытия аукциона. Соломин в эти дни случайно повстречал и того американца, с которым плыл на "Сунгари".
- Вам удалось поживиться мехом?
- Никак! - удрученно ответил тот. - Я не думал, что это так сложно... Ведь у нас в Америке о Камчатке ходят легенды, будто здесь лисицами и соболями выстланы мостовью.
Очевидно, янки был в этом деле новичком.
- Вы разве приехали сюда не от фирмы?
- Какая там фирма! Я небогатый служащий из скромного офиса. Всю жизнь моя жена мечтала о хорошей шубе, какие носят богатые дамы. Мы подсчитали, что даже с поездкой сюда шуба обойдется нам в сорок раз дешевле, нежели мы стали бы покупать ее у себя дома...
Соломин потрепал американца по плечу:
- У вашей жены будет шуба. Отличная шуба!
- И скоро?
- Я немножко еще придержу открытие аукциона...
Ему до сих пор многое было неясно в механике аукционной продажи. Он понимал, что тут не все чисто, но не мог разобраться, где кончается торговля и начинается открытый грабеж. Ведь если вдуматься, прибыль от продажи пушнины должна обогатить местных трапперов и охотников-инородцев. Именно они поставляют столицам мира нежно-искристую, легчайшую красоту манто, горжеток, палантинов, муфт и боа, украшающих женщин лучше всяких драгоценностей...
Близость предстоящего аукциона уже настраивала Петропавловск на праздничный лад. Мишка Сотенный тоже потирал руки.
- Вот когда мы выпьем! - говорил урядник.
- С кем же, Миша, пить собираешься?
- У меня дружок есть - траппер Сашка Исполатов, что охотничает за рекой Камчаткой. Вот увидите - он больше всех привезет мехов. Сдаст в казну - и тут мы с ним закуролесим...
Соломин попросил урядника подсказать ему, как удобнее обойти спекулянтов при аукционе, но Сотенный сказал:
- Я ведь с купцами не вожусь. Если хотите все знать, вы у Блинова спрашивайте - он давно на Камчатке горбатится...
Блинов не стал щадить петропавловских богатеев, он честно раскрыл их крапленые карты. "Оказалось, - писал Соломин, - что аукцион ясачных соболей искони веков производится в тесной компании камчатских торгующих, причем цены за соболей всегда держались заниженные. Выяснилось также, что далеко не вся пушнина, собранная в ясак, предъявлялась на аукцион. Иные звери продавались как-то так, что от них не оставалось и следа..." Блинов сказал Соломину, что дело это сложное.
- Расстригин и Папа - вам с ними лучше не тягаться. Но если хотите жить спокойно, примите от них положенное и закройте глаза на все, что творится.