Андрея Петровича больно ранило решение приморского губернатора Колюбакина об открытии кабаков на Камчатке.

- За что они ратуют? - говорил он. - Здесь нет акцизной продажи вина, а это значит, что государство с виноторговли прибыли не имеет. Я отобрал у кабатчиков патенты. Теперь я вернул их кабатчикам. Но с патентного налога русская казна имеет жалкие рублишки, зато для пьянства никаких препон не стало... Неужто во Владивостоке не понимают такой ерунды?

Кроун был настроен сегодня мрачно:

- Много у нас еще такого, чего не понимают...

В окантованные медью иллюминаторы было видно, как разгорались костры в березовых рощах, и можно не сомневаться, что возле каждого костра сидят Маруся с Васей, а костер им нужен, чтобы комары не слишком мешали разговаривать о любви. Соломин вдруг вспомнил ту самую даму, которая сейчас, наверное, ужинает в номерах Паршина, обвораживая адвоката Иоселевича.

- А у вас жена в Петербурге? - спросил он.

- Да, и я напишу ей, пусть нажмет соответствующие педали, дабы отмодулировать наш лососиный дуэт более благозвучно... Скоро "Маньчжур" уйдет для зимнего ремонта котлов в Шанхай. Думаю сам побывать в Питере, или жена навестит меня в Шанхае, если, конечно, ничего не случится, - добавил Кроун с большой многозначительностью.

- А что может случиться?

- На море бывает разное... как и в политике.

- Вы думаете - война?

- Давайте ужинать, - ответил кавторанг...

К столу подали дивное мясо, вкусную дичь и корзину экзотических фруктов.

- Где вас так хорошо снабжают?

- Мы сделали заход в Ном на Аляске, а там продукты исключительно австралийские. Вот и закупили. Зато вода в Номе продается на вес галлонами, янки скупятся. Потому-то и ходим за водой к вам, вы уж по дружбе денег с нас не возьмете.

Соломин заговорил о своем - наболевшем:

- Как вы думаете - успеют меня убрать до зимы?

- Вряд ли генерал Колюбакин раскачается до наступления морозов. Так что готовьтесь зимовать в Петропавловске... В любом случае, - добавил Кроун (опять многозначительно), - я бы очень хотел, чтобы Камчатка из наших рук не перешла в иные руки...

Мысли Соломина невольно обращались к войне, о которой не раз говорили приезжавшие летом в Петропавловск.

- Великое счастье для матушки-России, - сказал он, - что мы успели проложить дорогу до Владивостока.

- Таких дорог нужно десять! Чтобы от Байкала магистраль пустила ветви до Охотска, даже до Анадыря и Чукотки... Если бы собрать все те деньги, которые в Петербурге пропили на банкетах, посвященных нуждам Севера, уже давно можно было бы освоить морской путь вдоль ледовых берегов Сибири. Случись конфликт с японцами, и наши балтийские эскадры поползут через весь шарик. Англичане назло нам перекроют Суэцкий канал, и тогда будь любезен обогни Африку... А пробиваясь во льдах, мы бы смело оперировали эскадрами, как фигурами на шахматной доске.

Костры на Никольской сопке медленно угасали.

- Я наговорил вам немало печального, - сказал Кроун. - Но сердце ноет, и хочется его облегчить в беседе. Я понимаю ваше состояние: "Маньчжур" выберет якоря, а вы останетесь один... Повидайте-ка прапорщика Жабина - это человек, на которого можно положиться. Запомните - прапорщик Жабин...

Камчатку уже трясли осенние штормы, когда "Маньчжур" под пение горнов выбрал с грунта якоря.

- Ждите нас летом следующего года, - обещал Кроун. - Мы непременно придем. Если, - конечно, ничего не случится...

Осень была удивительно щедрой. Нет для камчадала ничего слаще дикого корня сараны, который всегда с аппетитом жевали и дети и взрослые. Зима никому не грозила цингою - черемша (дикий чеснок) росла всюду, только не ленись нагнуться, а камчатские собаки исцелялись черемшой от болезней. Плотные яркие ковры ягод устилали благодатную осеннюю землю. Камчатка делала запасы на зиму. Люди, как и зверушки, торопливо заполняли свои кладовые. Иные хозяйки даже ленились собирать припасы сами, они выискивали гнезда полевок, у которых все уже собрано и хорошо просушено - зерно и коренья. Но, выгребая из гнезд звериные запасы, женщины (согласно камчатской традиции) брали не все, обязательно оставляя в норах ту норму, которой хватит мышам для периода зимней спячки. Так сохранялся нерушимый баланс природы: есть мыши - будет корм для пушного зверя, есть промысел пушнины - будет отрада и прибыль для человека!

Наступили серые тоскливые вечера. Соломину подкинули к порогу грязную анонимку, писанную нарочито коряво, в которой было сказано: ты, мол, не думай, что и зимовать с нами останешься - вылетишь с Камчатки, аки пробка... Это аукался пушной аукцион, это отрыгивалось изъятие патентов на винную торговлю.

В один из дней хмельной Расстригин высказался перед Соломиным слишком откровенно:

Не хотели с нами по-людски жить, теперь и близок локоть, да не укусишь... Ясак наш будет, а - вам - эва!

Соломин испытал муторную тоску:

- А представьте, что последнего парохода не будет, тогда я до весны останусь вашим начальником... Что тогда?

- Не высидишь - спятишь! - был точный ответ.

Однажды с маяка передали, что мимо прошел на север пароход "Сунгари", который, очевидно, станет в этом году последним кораблем для Камчатки.

- Роковое совпадение, - сказал Соломин. - "Сунгари" привез меня на Камчатку, пусть "Сунгари" и увезет меня.

За своего сына волновался старый Блинов:

- Чего же капитан сразу не завернул в Петропавловск? Боюсь, как бы Сереженьке в институт не опоздать.

- Ваш сын, видимо, и станет моим попутчиком до Владивостока. Я думаю, что "Сунгари" ушел сначала к Анадырю, а на обратном пути меня обязательно заарканят на пристани...

Соломин не ошибся. На борту "Сунгари" находился отряд полиции при судебном исполнителе, они должны были забрать с берегов Чукотки хищников-старателей, по которым давно плакала тюрьма во Владивостоке. А капитан "Сунгари" имел предписание о снятии из Петропавловска камчатского начальника Андрея Петровича Соломина.

- Хуже нет ожидания, - сказал Соломин Блинову. - Пусть ваш Сережа придет вечером, хоть в шахматы сыграем...

Студент, конечно, был осведомлен о шатком положении камчатской власти, и потому Соломин спросил его без обиняков:

- Представьте, юноша, что вы, молодой и красивый, оказались вдруг на моем месте. Что бы вы сделали?

- На вашем месте я запалил бы Петропавловск с двух концов, и пусть он сгорит дочиста. А потом бы новый город построил. Места тут красивые - быть и городу красивым, край богатейший - пусть и люди будут богаты.

- Это маниловщина, а не решение вопроса, - ответил Соломин. - Допустим, что старого Петропавловска нет - стоит новый и дивный город. Но жителей-то куда денешь? Не обидно ли заселять райский город прежними обывателями?

- Об этом я как-то не подумал...

С улицы вдруг запустили булыжником в окно, стекло разлетелось вдребезги, задул сильный сквозняк, и долго было слышно, как в отдалении тяжко бухают о землю сапоги убегающих.

Соломин снова разжег погасшие свечи.

- Вот они, - сказал, - будущие жители вашего райского уголка. - От страшной обиды на людей ему хотелось взвыть волком. - Господи, за что они меня так ненавидят?

Андрей Петрович принялся занавешивать окно одеялом, а Сережа веником сгребал на совок осколки стекла.

- А кто ненавидит-то? - спросил студент. - Гордитесь, что ненавидят Расстригины да Трушины... Я бы вас и не уважал, если бы с Нафанаилом хлеб-соль водили.

Снова расселись над шахматною доской.

- Чей ход? - спросил Соломин.

- Не помню...

Андрей Петрович смахнул фигуры:

- Жизненный мат! Извините, нет настроения продолжать. И пусть уж поскорее придет "Сунгари"...

Утром старик Блинов встретил его в канцелярии сочувствующим взором, сказал, что уже договорился со зверобоем Егоршиным, у которого имеется алмаз для резания стекла.

- Он придет и вставит вам стекло.