Предоставленная самой себе, лишенная связи с Россией, отрезанная от родины расстояниями и блокадою с моря, Камчатка приступала к исполнению своего гражданского долга.

Самое удивительное - Камчатка решила атаковать!

При населении в 360 душ Петропавловск поставил под ружье около сотни ополченцев. Конечно, все они - все как один - страстно желали попасть в десант.

Жабин строго предупредил Соломина:

- Особенно-то вы там не увлекайтесь! Шхуна у меня не резиновая, я же и груз беру, а отсеков в ней кот наплакал.

- Сколько же можно записать в десант?

- Возьму от силы лишь тридцать человек...

Ближайшие дни Соломина были заполнены исключительно подготовкой десанта в дорогу. Из петропавловских дружинников тщательно выбирали только здоровых, отличных стрелков, кому запах пороха издавна привычен. Соломин смертельно обидел старого зверобоя Егоршина, отказав ему в месте на шхуне:

- Тебе восьмой десяток, куда ты лезешь? Пришлось отказать и студенту Сереже Блинову:

- Вам, юноша, сам господь бог велел дома сидеть.

За единого сыночка взмолился его отец:

- Креста на вас нету! Молодой человек всей душой рвется в сражение, так оцените же его священный порыв...

В их спор врезался голос Исполатова:

- Да кому нужен его порыв, тем более священный? Разве умеет студент драться так, чтобы шерсть клочьями летела?

Чиновник настаивал, взывая к Соломину:

- Христом-богом прошу! Ведь мой Сереженька еще только вступает в жизнь, и кому же, как не ему, следует начать ее хорошо, а по кустам не отсиживаться...

Андрей Петрович просмотрел списки, скрепя сердце вычеркнул одного пожилого унтера и вписал Сережу Блинова:

- Вы довольны?

- Вот спасибо, вот спасибо. Сейчас домой сбегаю - обрадую...

- Напрасно уступили, - хмуро заметил Исполатов. - Вы же не раздаете билеты на благотворительный концерт.

- А вы разве не видели, как он ко мне пристал? Ради верной службы старика я был вынужден это сделать...

В унисон с этими событиями гремели скандалы в доме Расстригиных. Никто не вникал в суть супружеской свары, и даже самые любопытные не задерживались под окнами, из которых на улицу, заодно с черепками битой посуды, вылетали женские визги "мадамы" Лушки и брань ее благоверного супруга.

Изможденный и притихший (почему-то босой), Серафим Расстригин вдруг заявился в уездную канцелярию:

- Смерти жажду! Где здесь в десант пишут?

- Проспись, - отказал ему Блинов.

Расстригин стучал кулаком перед Соломиным:

- Деньги на одоление супостата у меня брал?

- Ну, брал.

- Небось тратил?

- Ну, тратил...

Это верно, что Соломин, не желая расходовать казенные 47 000 рублей, слегка транжирил расстригинское пожертвование. Он посмотрел на босые ноги купца с твердыми серыми ногтями. Не вдаваясь в извилистые настроения этого человека, Андрей Петрович устало велел Блинову:

- Запишите господина Расстригина в дружину и выдайте ему, как и всем, ополченский крест на шапку.

Но купец приспособил его к рубахе:

- Вся грудь в крестах или башка в кустах!

Блинов растолковал ему, что в ополчение его записали, но в десанте он никому не нужен.

- За мои-то кровные, - снова стал рычать Расстригин, - и помереть как следоваит не даете? А может, я жить не хочу?

Соломин вежливо уговаривал:

- Серафим Иваныч, тебе ли в десанте быть?

- Ах так? Тады клади деньги на бочку, все до копейки...

При всем желании Соломин не мог вернуть ему денег, ибо недостающее в сумме пожертвование следовало доложить из казенной кассы, а это запутало бы всю уездную бухгалтерию. Андрей Петрович, не найдя выхода, со вздохом объявил Блинову:

- Мужайтесь - я вашего Сережу из десанта вычеркиваю.

Блинов начал стыдить его в присутствии Расстригина:

- Как вам не совестно? Чистого юношу решили променять на этого забулдыгу, который на войну идет не ради святых чувств, а лишь затем, чтобы семейный скандал продолжить... Как угодно! Но вот вам колокола и все церковные дела, до свиданья.

- Что это значит? - обомлел Соломин.

- А так и понимайте: если не будет мой Сережа в десанте, я сегодня же подаю в отставку... по болезни. Да-с!

Соломин не вычеркнул Сережу, но вписал и Расстригина:

- Ладно, вы тоже в десанте. Только обуйтесь.

- Это мы враз...

На крыльце Соломину попался сумрачный Исполатов.

- Я и сам понимаю, - сказал Соломин извиняющимся тоном, - что в этом деле чистая лирика перемешалась с деньгами.

Траппер ответил:

- Не проще ли будет, если обоих носителей лирики и денег я сразу же угроблю возле этого вот забора, чтобы потом с ними не возиться? В таких делах нужна не протекция, а жестокий расчет...

Андрей Петрович снова наведался на шхуну, которая уже просела в море выше ватерлинии; в ее трюмы были свалены товары для голодающей Гижиги.

Соломин протянул Жабину список десантников:

- Этих людей примите на борт.

- Одного тут не хватает, - ответил прапорщик и самолично вписал в табель зверобоя Егоршина. - Такими стариками не следует кидаться раньше времени. Он и в море, он и на суше как дома... Все! - сказал Жабин, кладя список в карман. - Теперь, даже если вы будете проситься в десант, я и вам откажу - на шхуне людей как селедок в бочке.

Я бы с удовольствием, - вздохнул Соломин, - да у меня совсем иная стезя... чиновная, черт - бы ее побрал.

...Все чаще ему думалось о Губницком.

ВОЗЛЮБИВШИЕ РИСК

На пристани к Соломину кинулась Лукерья Расстригина:

- На што мужа-то забираете? Ведь какой день пьет, себя не помнит. Он же сдуру и вызвался, чтобы мне, горемычной, досаждение сделать.

Соломин не стал объяснять ей денежный вопрос.

- Мадам, я не чувствую себя вправе гасить патриотические порывы в сердце вашего супруга...

Жабин сказал ему, что потянуло хорошим ветром, он сейчас быстро выдует "Камчатку" из Авачинской гавани.

- Если у Гижиги вас зажмут льды, не рискуйте головой: возвращайтесь, и никто за это не осудит.

- Никто... кроме самого себя, - ответил прапорщик. - Мне-то в полярных плаваниях уже привелось варить в соленой воде сыромятные ремешки, и потому я знаю, каково сейчас на Гижиге!

Проводить ополченцев собрались горожане, Соломин нос к носу столкнулся в толпе с доктором Трушиным.

- Наконец-то и вы появились! - сказал Соломин. - Мне думается, что, невзирая на наши разногласия, вы, как врач, должны были сами вызваться сопровождать десантников. Это было бы с вашей стороны порядочно, это было бы гуманно.

- Не думайте, что там будут раненые.

- Без этого не обойдется.

- А со временем вас будут судить, - сказал Трушин.

- За что?

- Именно за эту аферу с десантом... Вы плохо знаете японцев, продолжал врач. - Трупов - да, трупов будет нашинковано множество, но раненых не останется. А кто ответит за слезы вдов и сирот, которые скоро на Камчатке прольются?

- Не отрицаю, что слезы будут. Но если даже меня осудит только Камчатка, то вас, доктор, ожидает суд совести.

- Это чепуха! - ответил ему Трушин. - Я достаточно поработал в анатомическом театре и знаю, где у людей сердце, где печенка, где легкие, но там не нашлось места для размещения органов совести... Не обессудьте - я материалист!

- Оно и видно, - оборвал разговор Соломин.

Он подошел к Исполатову, сказав ему:

- Урядник - казачина бывалый, но вряд ли Миша способен возглавить борьбу с японцами. Я прошу вас, как бывшего офицера, взять на себя эту задачу. Надеюсь, - намекнул Соломин, - что успех десанта отразится и на вашей судьбе. Победа над японцами предоставит мне блистательный случай просить перед высшими властями о снятии с вас ответственности за то преступление, которое вы, извините, совершили.

- Не будем говорить на эту тему. А все, что в моих силах, я сделаю, не сомневайтесь...

Благословить отплывающих явился благочинный Нафанаил с клиром; священники бродили среди снастей, размахивая кадилками, в которых (за неимением ладана) сладко тлел янтарь, добытый как раз возле Гижиги, куда и отплывала "Камчатка". Твердо стуча в палубу костылем, прапорщик Жабин прошел к штурвалу, велел отдавать концы. Обратясь к толпе, он сказал: