- Взял девку, - продолжал свое огородник, - и без того богом обиженную, задурил ей голову. Конечно, Наташке жить бы да жить, но... лучше оставь ее. Не береди души девкиной! Ты погулял, собачек запряг, и до свиданья, а ей хоть на стенку полезай.
- Не бубни. Надоело, старик.
- Старик... А тебе сколько вжарило?
- Тридцать восемь.
- Ото! После сорока на погост быстро поскачешь.
Исполатов ответил с угрожающей расстановкой:
- Ты ведь не спрашивал меня, что дальше будет.
- А что будет-то? Ни хрена уже не будет.
- Так ведь не закончится. Я человек цельный.
Прокаженный взял со стола стакан:
- Эвон посудина... Она цельная, покедова я не кокну ее. А про человека сказать, что он цельный, нельзя. Никто ж не видит, сколько трещин в душе у каждого! Ох, Сашка, я ведь про тебя все знаю... Бить бы тебя, да сил у меня не стало.
- Меня уже били, Матвей, а что толку?
- Опять в город? - спросил огородник.
- Да, надо...
- Не обидь Наташку-то.
- Никогда!
Наталья проводила его по глухой звериной тропе.
- Только не брось меня, - взмолилась женщина. Он поцеловал ее в прекрасные раскосые глаза.
- Мне с тобою еще здорово повезет, - сказал траппер. И ушел - бесшумно, словно зверь, ни разу не оглянувшись.
Плачущая камчадалка вернулась в лепрозорий.
- Привыкай, - сказал ей Матвей.
Он появился в Петропавловске как раз в тот день, когда прибыл гонец с полетучкой от явинского старосты.
Мужик толковый, - хвалил старосту Соломин. - В напрасный бой ввязываться не стал, а - исправно отвел жителей в горы Кима...
Это где такие? - Андрей Петрович посмотрел на карту. - Ага, вот здесь. Что ж, теперь очередь за нами!
- Не забывайте про Гижигу, - напомнил траппер.
- Я только и думаю, как выбить японцев с Камчатки и как доставить гижигинцам продовольствие...
Если в прошлую навигацию проникнуть на Гижигу кораблям не позволила сложная ледовая обстановка, то в этом военном году (даже при условии, если ветры отожмут ледяной припай к югу) японцы русских кораблей на Гижигу не пропустят.
- Вам приходилось когда-либо голодать?
На этот вопрос траппера Соломин сказал:
- Честно говоря, ни разу в жизни. Однако не подумайте, что сытый голодного не разумеет. Я сам душою изнылся, но затрудняюсь в выборе средств. Не ждать же нового наста!
- Если только морем, - подсказал Исполатов.
- Но как же нашему кораблю пронырнуть между Лопаткой и мысом Кокутан? Японцы заметят и сразу потопят шхуну.
- А вы поговорите с прапорщиком Жабиным...
Андрей Петрович навестил в гавани японскую шхуну, которая по весне обрела вполне божеский вид. Попрыгав на пружинистой палубе, тиковый настил которой напоминал певучие клавиши пианино, он сказал прапорщику:
- Вы бы хоть название кораблю придумали.
Жабин был занят делом: с помощью трех отставных матросов, живших в Петропавловске доходами с огородов, он обтягивал по борту упругие штаги, крепившие мачты. Ответил так:
- Я вам любое название с потолка возьму. Хотя бы и "Камчатка" - для конторы Ллойда мы ведь все глубоко безразличны!
Они прошли в рубку, где от японцев еще сохранилась традиционная простота "ваби-саби" - здесь ничего не было лишнего. Не было даже стола и дивана, только лежали циновки-татами, здесь же свалены карты, скрученные в рулоны. Лишь в углу торчала одинокая табуретка, явно принесенная с берега.
- Это мой престол, - показал Жабин. - Садитесь.
- Нет уж, прошу вас... Вы устали больше меня.
Концом костыля прапорщик ткнул в карты:
- Вся наша навигация. А компасик я достал. Правда, паршивенький, девиация не уничтожена, и боюсь, что вместо норда он станет показывать всем нам год рождения микадо...
Соломин рассказал о высадке японского десанта.
- Для вас это неожиданно?
Нет! Урядник уже выехал в Мильково, там собран очень боевой отряд из мужиков-- ополченцев, из охотников-инородцев...
Надо, - сказал Соломин, - думать о помощи явинцам, ведь они там с детьми и бабками утащились в горы, а такого цыганского житья им долго не выдержать.
- Что вы намерены предпринять?
- Ясно одно: японцев на Камчатке стерпеть нельзя.
- Так-так, - сказал Жабин...
В разрезе рубахи на груди гидрографа Соломин разглядел моряцкую татуировку, в окружении якорей и голых русалок красовались слова: "Боже, храни моряка!" Опираясь на костыль, прапорщик в волнении пересек каюту по диагонали.
- На Руси всегда так, что клин клином вышибают. Японцы десант выбросили, знать, и нам десантировать надобно. Это очень хорошо, что урядника на Мильково отправили. Мишка Сотенный - парень деловой, а мильковская дружина может идти прямо на Явино.
- Там же бездорожье, - напомнил Соломин.
- Ерунда, здесь к этому привыкли, и покажи им дорогу, так они еще удивляться станут. А вот из Петропавловска надобно срочно двигать ополченцев морем - тоже к Явину!
- Как же вы мимо Шумшу через пролив проскочите? На мысе Кукотан, если верить слухам, выставлены пушки.
- Пусть это вас не тревожит, - ответил Жабин. - Я ведь все-таки старый гидрограф, не одну собаку съел на этом деле. Выждем негодной погодишки, чтобы проливы заволокло туманцем, и проскочим в море Охотское, как рыбки!
- Тогда, - спохватился Соломин, - если уж вы попадете в Охотское море, то, высадив десант возле Явина, сможете плыть и далее - до самой Гижиги?
- Конечно! - охотно согласился Жабин.
Соломин торопливо загибал пальцы:
- Я могу отпустить на Гижигу сколько угодно муки, дам несколько бочек масла... плиточный чай, табак, порох...
- С грузом-то еще лучше идти - не так болтает. Охотское море безбалластных коробок не терпит - бьет их так, что даже гвозди из бортов выскакивают, словно пули.
- Вы меня так выручили. - Соломин расцеловал прапорщика. - А вам разве не страшно? - спросил он его.
- На то и море существует, - отвечал Жабин, - чтобы сидящие на берегу его боялись. Готовьте десант, свозите товары. Страшно будет потом! Когда война закончится...
Радостный, Андрей Петрович вернулся в канцелярию, и здесь Блинов вручил ему японскую прокламацию:
- Вот какие открыточки получать стали... Ямагато призывал население Камчатки присягнуть на верность японскому микадо, за что сулил всяческие блага. Но закончил свой призыв словами, очень схожими с надписью на той доске, которую он водрузил в деревне Явино: "Этот земля принадлежит японский империю кто эта не признает убит".
- Откуда афишка? - озабоченно спросил Соломин. Блинов пояснил, что недавно прискакал гонец:
- Из деревни Голыгино, вот и привез.
Голыгино - старинная животноводческая деревня, лежавшая чуть севернее Явина. По карте было видно, как японская оккупация расползалась по югу Камчатки, словно поганый лишай. Андрей Петрович рванул прокламацию Ямагато наискосок.
- Эх, растяпа! - тут же выругал он себя. - Такие штуки надо бы для истории оставить. - Потом обратился к трапперу Исполатову: - Вы, сударь, согласны идти в десант?
Этим он нечаянно нанес охотнику обиду.
- Какие у вас могут быть сомнения на мой счет? - ответил он. - Я даже удивлен, что вы меня об этом спросили.
- Извините. Но вы слишком вольная птица.
- Да не такая уж я вольная...
С улицы донесся звон стекла, ругань и женские крики.
- Что там еще? - спросил Соломин.
- Да это, - отвечал Блинов, - у Расстригиных уж какой денек Серафим со своей мадамой любовь обсуждают.
Думать о постороннем сейчас не хотелось. Соломин снова разглядывал карту Камчатки, мечтая, как удачно получится, если подойти к японцам одновременно с суши и с моря.
- Вам не смешно от моей доморощенной стратегии?
- Нисколько. Пока все правильно, - одобрил его Исполатов. - Но времени не теряйте: пусть Мишка Сотенный сразу же выводит свою дружину из Милькова им еще топать и топать...